— Повезло! Это я принесла удачу!.. Буду бросать еще!

Обернувшись, она поймала на себе взгляд мужа и личико ее вытянулось.

— Ты не возражаешь, Дики? — умоляюще протянула она.

Он возражал, однако боялся показаться грубым или смешным в глазах всех этих людей, а потому, рассмеявшись, покачал головой и, став рядом с женой, принялся наблюдать за ходом игры.

Когда она, наконец, закончилась, выяснилось, что удача отвернулась от Лавинии и что она проиграла свою бесценную рубиновую сережку Селвину, который, аккуратно опустив ее в жилетный карман, утешил миледи обещанием, что будет вечно хранить сей сувенир у сердца. Тогда и только тогда согласилась Лавиния перейти в залу для танцев, и в течение следующего часа Ричард имел удовольствие наблюдать, как жена танцует менуэт с разными молодыми аристократами, отдавая, впрочем, предпочтение вновь обретенному ею Гарри Лавлейсу.

Глава 19

ЕГО СВЕТЛОСТЬ АНДОВЕРСКИЙ ПОЯВЛЯЕТСЯ ВНОВЬ

В последующие дни у Ричарда создалось впечатление, что капитан Лавлейс просто не выходит из их дома. Стоило заглянуть в будуар жены, и он видел там Лавлейса, нависшего за спиной у Лавинии, которая играла на спинете[32], или перелистывающего номер «Рэмбиера»[33]. Если Лавиния собиралась на бал-маскарад, то именно капитан, и никто другой, удостаивался чести наблюдать за завершением ее туалета и добавлять последние штрихи, наклеивая в нужные места мушки. Стоило Карстерсу попросить жену уделить время и ему, как она тут же рассыпалась в извинения: ах, нет, Гарри везет ее в Воксхолл[34] или Спринг-гарденс. Стоило ему войти в дом, как глаза тут же натыкались на тросточку капитана и его шляпу с твердыми полями; а когда он выглядывал в окно, то весьма часто наблюдал следующую сцену: к дому подкатывает экипаж и из него бодро выпрыгивает Лавлейс. Кое-как вытерпев неделю его постоянного присутствия в доме, Карстерс не вытерпел и заметил жене: не стоит слишком уж поощрять старого друга, ему вовсе не обязательно проводить все время на Гросвенор-сквер. Лавиния взглянула на мужа с упреком, а затем осведомилась о причине. Он нехотя ответил, что это не слишком прилично. Тут Лавиния широко распахнула глаза и потребовала объяснить, что он находит неприличного в визитах такого старого друга. Ричард не без юмора ответил, что дело вовсе не в возрасте капитана Гарольда, напротив, он чересчур молод — это и вызывает возражения. В ответ Лавиния обвинила его в ревности. И была недалека от истины, однако Ричард с жаром отверг это предположение. Что ж, тогда он просто глупец! И ему не следует сердиться — Гарри действительно всегда был ее добрым другом, и потом, разве Ричарду не нравится ее новая прическа, которую придумал не кто иной, как капитан Лавлейс?.. Но и этот аргумент не убедил мужа: неужели она не понимает, что визитам Лавлейса должно положить конец? Нет, она поняла только одно: то, что у ее Дика чудовищно скверный характер и что он сегодня явно не в настроении. И пусть не мучает ее! Да, она постарается вести себя прилично, но пусть и он тоже! А теперь ей пора за покупками, в связи с чем потребуется не менее двадцати гиней.

Несмотря на все обещания «вести себя прилично», она вовсе не пыталась умерить пыл Лавлейса и с неизменно очаровательной улыбкой продолжала принимать самые разнообразные знаки внимания с его стороны.

Утром того дня, когда они собирались посетить бал у герцогини Девонширской, Ричард снова затронул эту больную тему. Миледи еще лежала в постели, белокурые локоны ее были не напудрены и волнами спадали на плечи. Рядом на столике стояла чашка горячего шоколада, а по одеялу были разбросаны бесчисленные billets doux[35] от поклонников. В руке она держала букет белых роз с прикрепленной к нему карточкой, на которой крупными буквами были выведены инициалы: «Г. Л.».

Возможно, именно вид этих записок, разбросанных по постели переполнил чашу терпения Ричарда. Во всяком случае, с неожиданной злобой, столь несвойственной его обычно покладистому характеру, вырвал он цветы из рук жены и зашвырнул их в угол.

— Нет, этому безумию следует положить конец! — воскликнул он.

Лавиния, неприятно удивленная этой выходкой, приподнялась на локте.

— Д-да как ты смеешь?! — выдохнула она.

— Вот до чего дошло! — с горечью воскликнул Карстерс. — Как смею, видите ли, я, твой законный муж, пытаться укротить эти неприличные выходки! Вот что я скажу тебе, Лавиния, я сыт по горло этими шалостями и не собираюсь больше мириться с ними!

— Ты… ты… Да что это, скажи на милость, на тебя вдруг нашло, Ричард?

— Ах, что!.. Не желаю терпеть больше в доме нашествие этих щенков! — весь так и кипя от гнева, он ткнул пальцем в букет. — И не позволю, чтоб моя жена была притчей во языцах у всего Лондона!

— Я?.. Я притча во языцах? Да как ты смеешь! Как только ты смеешь!

— Умоляю, прекрати эти безумства! Речь идет не о том, что смею я. Ты позволяешь себе не повиноваться мужу, и это после того, как я тебя предупреждал, а?

Она в страхе отодвинулась от него.

— Дики!

— Можешь восклицать «Дики» и улыбаться. Знаю все эти твои уловки, прошел через них. Иногда мне кажется, у тебя совершенно нет сердца! Ты пустая, эгоистичная, взбалмошная женщина!

Детские губки обиженно задрожали. Леди Лавиния зарылась лицом в подушки и зарыдала.

Карстерс смягчился.

— Прости, дорогая. Возможно, я был не слишком справедлив и…

— И жесток! Да, жесток!

— И жесток… А потому прости…

Она обвила его шею белыми шелковистыми ручками.

— Ты ведь не хотел, правда?

— Нет. Просто не позволю больше этому Лавлейсу ошиваться возле моей жены.

Лавиния отпрянула.

— Ты не имеешь права говорить так! Я знала Гарри еще задолго до того, как познакомилась с тобой и…

Ричард поморщился.

— Ты хочешь сказать, что он значит для тебя больше, чем я?

— Нет! Хотя ты делаешь все, чтоб я тебя возненавидела! Нет, конечно, я люблю тебя больше. Но и Гарри прогнать тоже не могу.

— Даже если я прикажу тебе?

— Прикажешь? Как это прикажешь? Нет, нет! Тысячу раз нет!

— Но я приказываю.

— А я отказываюсь тебя слушать!

— Бог мой, мадам, вас все же следует проучить! — снова вспылил он. — Я намерен сегодня же, сейчас же отвезти вас в Уинчем! Клянусь Богом, если ты меня не послушаешься, то поедешь в Уинчем! — и с этими словами он выбежал из комнаты, а Лавиния откинулась на подушки, бледная и вся дрожа от гнева.

Одевшись, она сошла вниз в надежде помириться, но Карстерс куда-то уехал, передав, что будет поздно. Несколько минут Лавиния пребывала в бессильной ярости, но затем своевременное прибытие коробки от портного разгладило все морщинки на лице, и она расцвела в улыбке.

Ричарда не было долго, появился он лишь к тому времени, когда пора было собираться на прием, и, едва войдя в дом, тут же отправился на свою половину, где отдал себя заботам лакея. На ногти его был нанесен изящнейший маникюр, нижнее белье опрыскано розовой водой, брови подведены. Он нарядился в красно-коричневый с золотом камзол, надел на пальцы перстни, ноги его обтягивали шелковые панталоны со стрелками, а большой черный бант-жабо украсила брошь с бриллиантами. И вот, напудренный, подкрашенный и напомаженный, он медленно направился по коридору к будуару жены.

Лавиния, напрочь позабывшая об утреннем contretemps[36], приветствовала его появление улыбкой. Она сидела перед зеркалом в нижнем белье и просторном deshabille[37], накинутом на плечи. Coileur[38] уже ушел и на голове у нее красовалась высокая, видная из-за спинки кресла прическа из густо напудренных локонов, часть из которых спадала на уши и плечи. Вершину этого сооружения венчали алые и белые страусовые перья, а на шее блистало огромное бриллиантовое ожерелье. В комнате витал тяжелый аромат каких-то очень крепких духов, повсюду были разбросаны ленточки, кружева и перчатки; через спинку кресла было перекинуто блистающее великолепием алое домино, а на постели было аккуратно разложено ее платье — ворох белого шелка и парчи с пышными оборками на бедрах и пеной белоснежных кружев, спадающих по корсажу и до кончиков рукавов. Рядом лежали веер, тонкие кружевные перчатки, маска и крохотный ридикюль.

Карстерс осторожно присел на самый краешек кресла и стал наблюдать, как горничная подрумянивает уже и без того безупречно розовые щеки жены.

— Нет, сегодня я, определенно, буду разбивать сердца, не так ли? — весело заметила Лавиния, обернувшись через плечо.

— Не сомневаюсь, — сухо ответил муж.

— Ну, а ты, Дики? — тут она повернулась уже всем корпусом, чтоб разглядеть его. — Коричневый… Не самый любимый мой цвет, но ничего, выглядит неплохо… Новый парик?

— Да.

Глаза ее удивленно расширились — уж слишком холодно звучал голос Дики. И тут она вспомнила, что произошло утром. Так вот почему он такой угрюмый!.. Что ж, прекрасно, сейчас она ему покажет!

Кто-то постучал в дверь, служанка открыла.

— Сэр Дуглас Фейвершем, сэр Грегори Маркхем, виконт Муссо и капитан Лавлейс ждут внизу, миледи!

Тут, по всей видимости, в Лавинию вселился демон.

— О, ля-ля! Так много? О, но я не могу принять всех сразу, это определенно. Пригласите сэра Грегори и капитана Лавлейса.

Луиза передала это лакею и затворила дверь.

Ричард сердито прикусил губу.

— Вы совершенно уверены, что это не detrop[39]? — саркастически заметил он.

Леди Лавиния отбросила deshabille и встала.

— Ах, да какая разница! Я готова надеть платье, Луиза!

В дверь снова раздался стук, и на этот раз пришлось открывать Карстерсу.

Вошли Маркхем в алом с золотом камзоле, отличавшийся тяжеловесной красотой, и Лавлейс, напротив, светловолосый и утонченно миловидный, в бледно-голубом с серебром. Как обычно, на голове его красовался парик с длинными локонами, среди которых сверкали три булавки с сапфирами.