— Но почему?

Рэнсом вдруг почувствовал такую боль, какую не причиняла ни одна рана. Он не мог убедить Летти словами и не смел применить силу, потому что боялся вызвать ее презрение. И вполне справедливо. Похоже, ей нельзя было ничего доказать.

— Невозможно поверить, что два таких разных человека могут уживаться в одном. Кто-то один — ненастоящий.

— Кто?

— Этого я не знаю, — чуть слышно прошептала она. Он продолжал, не отрываясь, смотреть на лее.

— Если бы ты могла выбрать, если бы могла сказать, который тебе ближе, кого бы ты назвала?

— Я не хочу выбирать!

— Но если бы?

Она уже открыла рот, чтобы сказать, что предпочитает Рэнни, но остановилась, увидев огонь в его глазах. Этот огонь напомнил ей о ненастной, дождливой ночи в кукурузном сарае, о запретных радостях, которые она пережила на раскачивавшемся посреди реки пароме. Вопрос был поставлен некорректно, потому что ответить на него было невозможно. Летти предпочла бы, чтобы он оказался и тем и другим. Она страстно желала, чтобы он мог быть и тем и другим!

Внезапно в лесу за спиной Рэнсома послышался шум. Из тени на солнце вышел какой-то мужчина — высокий, в грубых рубашке и штанах, в разбитых сапогах. В руке у него был револьвер.

У Летти перехватило дыхание, она хотела предупредить Рэнсома, но не успела.

— Советую тебе выбрать Рэнни, — медленно проговорил Мартин Иден. — Шип слишком необуздан и способен на любую выходку. Вряд ли из него получится хороший муж.

Рэнсом резко обернулся. Все мышцы его напряглись при виде оружия. Он встал перед Летти, загородив ее собой, и, не спуская глаз с Мартина, спокойно произнес:

— Уверен, она тебе благодарна за совет, Мартин.

— Я думаю. Так же, как я благодарен тебе за то, что ты выманил ее из экипажа. Я боялся, что она может уехать, но полагал, что ты этого не допустишь, и давно следил за тобой. Умно, правда?

— Блестяще.

— Я знал, что ты это оценишь. Ты был всегда таким сообразительным, Рэнни. Я даже удивлялся, что ты не подозреваешь, кто именно, используя твои символы, перекладывает на тебя вину за все свои действия.

— Мне приходило это в голову, но ведь ты был моим другом, моим и Джонни.

Мартин пожал плечами:

— Вы с Джонни оба такие доверчивые. Вас было даже неинтересно обманывать.

— А убивать его было интересно?

— Совсем нет. Я и не собирался этого делать. Но знаешь, что он учинил? После того как ты отправил его в Техас, Джонни вернулся сюда. Он приехал ко мне среди ночи и предупредил, что собирается во всем признаться. Он, видите ли, хотел, чтобы я приготовился к последствиям! И я приготовился. Мы выехали вместе. А когда на дороге никого не было, я застрелил его. Он выглядел таким удивленным. Даже не знаю, почему у него был такой вид.

Он говорил так легко, совсем без эмоций, кроме, пожалуй, насмешливого самодовольства. И Летти наконец не выдержала:

— Да потому, что он был человеком чести! Он никогда не смог бы предать друга и мучился оттого, что ему приходилось предавать других, незнакомых ему людей. Вам этого, конечно, не понять.

— Вы говорите о чести? О, у меня ее было предостаточно до войны! Больше, чем достаточно, и чести, и благородства, и гордости. Только все это из меня выбили под Шипо и Геттисбергом и еще в дюжине других сражений. А потом выбивали в тюрьме у янки, пока я не подкупил охранника и не бежал. Честью не наполнишь желудок, она не прекратит боль и не вернет того, что потеряно. Она не стоит ломаного гроша, ваша честь!

— Однако без нее человек — не более чем животное.

— Хорошо, в таком случае я — животное. Но богатое животное.

— А еще вор и убийца, — Летти разглядывала его узкое лицо, пустые глаза и поражалась, как ей могло когда-то прийти в голову, что он и есть Шип. Наверно, она была слепа, она сама ослепила себя.

Мартин улыбнулся, но улыбка не сделала его взгляд менее холодным.

— Забыли еще — «саквояжник». Но им я больше не буду. Я выхожу из игры. Хватит уступать дорогу напыщенным бывшим рабам. Хватит лизать сапоги «саквояжникам», быть у них мальчиком на побегушках. Теперь у меня будет больше денег, чем за всю жизнь раньше, и я стану респектабельным джентльменом. И честь здесь ни при чем — для этого нужны только деньги.

— Ты ошибаешься, — сказал Рэнсом.

— Разве? Посмотрим, что будет, когда я возьму этот новый конвой с золотом. Я куплю себе дом в самом фешенебельном районе Нового Орлеана и поселюсь там с аристократической женой-креолкой. Днем я буду дефилировать между кофейней и салуном, по вечерам посещать оперу, а ночи проводить у своей любовницы-квартеронки на Рампарт-стрит.

— Этого не будет.

Глаза Мартина сузились:

— О, это будет! Только вы уже этого не увидите — ни ты, ни мисс Летти.

— Тебе это не сойдет с рук.

— Неужели? У меня ведь нет чести, и я решил снова сделать из тебя козла отпущения. Ну а что касается мисс Летти, с ней у меня свои счеты. Она оставила меня привязанным к дереву в одном нижнем белье на съедение комарам. Больше того, она подстроила, чтобы меня обнаружил отец Анжелики и запретил ей ехать со мной в Новый Орлеан. Из меня сделали дурака, и я этого так не оставлю.

— Кажется, мы еще не квиты, — бросила Летти, вскинув подбородок. — Вы навели грабителей на моего брата, из-за вас его убили.

— А вот это не так, — абсолютно спокойно произнес Мартин.

Летти похолодела. Это было страшнее, чем человек, который целился в нее. Она уже поверила в теорию тетушки Эм, захотела поверить. Но теперь старые подозрения вернулись, и она почувствовала себя больной и неожиданно старой. Она медленно повернулась, чтобы посмотреть на Рэнсома Тайлера.

Рэнни тоже молча смотрел на нее. Он понимал, что сейчас происходит в голове у Летти, и сознавал, что ничего не сможет сказать в свое оправдание. Он уже сказал ей все у прозрачного ручья, где погиб Генри Мейсон. Или она верит ему, или не верит.

Летти опять повернулась к Мартину.

— Вы лжете, — чуть слышно произнесла она, не веря самой себе. — Я знаю, именно вы подстроили убийство Генри.

Он улыбнулся весело, как человек, который пережил триумф и хочет, чтобы кто-то знал об этом.

— Нет, я не подстраивал его убийство. Я сам его убил.

От боли Летти потеряла голос.

— Вы… — прошептала она.

— Это был почти несчастный случай. Почти. Я знал, что он везет золото один, а мне нужно было отвезти в Монро кое-какие документы. Так, ничего секретного и важного. Я нагнал его у ручья. Не помню, что у меня тогда было на уме, я знаю только, что я давно уже устал быть бедным. Мне надоело наблюдать, как другие — янки, чужаки, жирные дураки вроде О'Коннора обогащаются, хватая все, что плохо лежит. Мы с Генри спустились к воде напиться. Он встал на колени, чтобы взять черпак… Это было так легко, так легко! Я не мог отказаться от соблазна.

Картина, которую он нарисовал, была настолько яркой, что у Летти закружилась голова. Она прижала руки к груди, пытаясь успокоиться.

— Так это все и началось, у ручья, — продолжал между тем Мартин. — Дело в том, что случайно меня там увидели двое джейхокеров — бандиты по имени Лоуз и Кимбрелл. Они забрали половину золота, черт бы их побрал, и пригрозили, что, если я не буду снабжать их нужными сведениями, донесут на меня. Но они не знали, с кем имели дело! Я не выношу игры в одни ворота и предложил, что буду добывать сведения, но в обмен на половину награбленного. Иначе шериф узнает их имена. Все шло прекрасно, тем более что запас панцирей саранчи и шипов не иссякал.

— Теперь иссяк.

Мартин пожал плечами:

— Ну, что же. Тогда, я думаю, нам всем пора прогуляться в лес.

Летти не двигалась.

— Не понимаю, чего вы этим добьетесь?

— Вы разве не слышали? От вас — сатисфакции. Вы лишили меня возможности обладать Анжеликой, так что теперь должны вернуть мне отнятое той же монетой. Ну а Рэнсом… Все будет выглядеть так, будто вы его убили после того, как он… вами попользовался. Панцирь саранчи, приколотый к камзолу, и записка со сведениями о грузе с золотом, обнаруженная вами, окончательно все запутают. Все решат, что сведения передавал он, а я… я буду жертвой обмана, несчастным другом, попавшим в ловушку и сообщавшим ему ценные сведения, ничего не зная об его преступных намерениях. Конечно, чтобы это сработало, вам, дорогая Летти, придется умереть от жестокого обращения этого дьявола. Какая жалость, какая трагедия!

— Вы сумасшедший!

— Я? Возможно. В такие времена многие сходят с ума.

Рэнсом, до сих не произнесший ни слова, наконец заговорил; голос его был спокоен и тверд:

— Сумасшедший или нет, но ты просчитался, Мартин.

— Просчитался? Ты, конечно, просветишь меня, в чем именно? Думаешь, меня заподозрит шериф — этот бедный, запутавшийся человек?

— Полковник Уорд видел улики.

— О, но я же недаром сотрудничал с северянами и завел много друзей среди радикальных республиканцев. Не думаю, что полковнику позволят тронуть меня хоть пальцем, пока есть какое-то сомнение в моей вине. Ну а слишком уж скрупулезное разбирательство в среде «саквояжников» стало бы опасным прецедентом.

«Самое ужасное, что это правда, — подумала Летти. — Если мы позволим Мартину уйти, у него все получится, ему все сойдет с рук».

Однако Рэнсом если и беспокоился, то не подавал вида.

— Есть еще одно обстоятельство. Ты согласишься, что это важно. Доказательства твоей вины также представлены Рыцарям Белой Камелии.

Кровь отхлынула от лица Мартина, но уже через несколько секунд он взял себя в руки:

— Даже если это не ложь, Рыцари узнали обо всем только сегодня, не так ли? — Он мрачно улыбнулся. — Что ж, спасибо за предупреждение. Значит, мне нужно поторопиться.