— Доброе утро. Не хотите зайти в дом и передохнуть?

— Нет, спасибо, — сказала Летти, пожалев, что не может воспользоваться предложенным гостеприимством. — Я ищу одно место… Где-то неподалеку тут должен быть ручей. Может быть, вы мне поможете?

— Ручей? Здесь только один ручей — в нескольких милях отсюда, на другом берегу Соленой речки. Там погиб солдат-янки.

Летти почувствовала комок в горле.

— Именно это место мне и нужно. Так, значит, я на верном пути?

— Вернее не бывает. — В усталых глазах женщины мелькнуло любопытство. Но хотя она подошла поближе к коляске, чтобы лучше видеть и слышать, не было задано ни одного вопроса — в этих местах спрашивать считалось неучтивым. — У меня на плите готовятся овощи, а в духовке прекрасный пудинг. Может быть, попробуете?

Летти взялась за поводья, лицо ее светилось от теплой улыбки:

— Это так любезно с вашей стороны, но мне нужно спешить.

Женщина кивнула.

— Будьте осторожны, — как-то подчеркнуто сказала она и, прикрывая глаза ладонью, смотрела вслед Летти, пока та не исчезла из виду.

За фермой дорога пошла по девственному лесу. Пышные кроны дубов и сосен, серые и черные эвкалипты закрывали небо. Под ними был еще один этаж из деревьев поменьше — кизил и шелковица. Вдоль дороги, где больше света, они были увиты вьюнами, которые сплетались с кустарником, создавая непроходимую стену.

Ориентир, который указала Летти жена фермера, открылся неожиданно. Это была широкая поляна у изгиба дороги со следами нескольких костров. Здесь, неподалеку от ручья, останавливались на ночлег путники, следующие по военной дороге на запад, в Техас.

Летти остановила коляску в тени и спустилась на землю. Она привязала лошадь, взяла свой обед, завернутый в салфетку, и направилась к едва различимой тропинке между деревьями, которая, судя по всему, вела к ручью.

Под пологом деревьев стояла прохлада. Тропинка вилась меж невысоких кустов и была покрыта толстым ковром хвои. Она довольно круто спускалась к небольшому ручью с берегами, поросшими мхом. Воздух пахнул сырой землей и увядшей зеленью. У бегущей вдоль подножия холма воды виднелась полянка, заросшая папоротником мягко-зеленого, какого-то райского цвета. В чистую гладь ручья вливались ручейки поменьше, бегущие по высоким берегам, отражая, как лесные зеркала, зелень сходившейся над ними листвы.

Спустившись на поляну, Летти обнаружила, что кто-то позаботился о том, чтобы ручей стало удобней использовать. В него, наподобие бездонной бочки, был опущен кусок ствола кипариса без сердцевины. На склоненном над ручьем побеге кизила на кожаном ремне, продернутом через ручку, висел черпак, сделанный из тыквы. В воде плавали два зеленых листа, на одном из них сидела оранжево-черная бабочка. Больше ничто не нарушало безупречную чистоту воды.

Летти отодвинула листья, наполнила водой чашку, которую ей дала Мама Тэсс, и стала жадно пить. Зачерпнув воды еще раз, она намочила носовой платок и стерла дорожную пыль с рук и лица. Затем, отойдя на несколько шагов, разложила среди папоротников салфетку и принялась за еду.

Она не помнила, чтобы была когда-нибудь такой голодной. Наверное, свежий воздух, возбуждение от предстоящего осуществления давно задуманного, привкус возможной опасности вызвали у нее этот страшный аппетит. Летти ела так, словно боялась, что вот-вот кто-то вырвет у нее из рук кусок курицы. Когда был съеден последний кусочек торта, она вытерла пальцы о вафельную салфетку и огляделась. Вокруг не было ни души, слышалось только стрекотание цикад, да какая-то птица заливалась в чаще. Улыбаясь самой себе, Летти сняла шляпку и отбросила ее в сторону, затем, откинувшись назад, легла среди папоротников. Луч солнечного света, пробивающийся через свод зеленого храма над ее головой, слепил глаза. Она закрыла их и тут же почувствовала, что это один из тех редких мимолетных моментов, когда все чувства обострены, и это было прекрасно. Летти долго лежала без движения, наслаждаясь своими ощущениями.

Солнце скрылось за облаками, и в лесу потемнело. Летти очнулась, почувствовав на шее щекочущее прикосновение травинки. Она села и потянулась за чашкой. Хотелось еще пить: вода была такая вкусная, лучше самого изысканного шампанского.

Напившись, Летти огляделась вокруг — и только тут заметила крест. Это было грубое сооружение из двух сучковатых почерневших сосновых палок, сколоченных вместе. Крест стоял на высоком гребне за ручьем, на противоположной стороне от того места, где она оставила коляску. Трава вокруг него была очищена от прошлогодних листьев и хвои, как будто кто-то пытался придать могиле подобающий вид.

Могила Генри. Летти знала, что она где-то рядом, но не ожидала, что так близко. Ей рассказывали, что какой-то парень с ближайшей фермы, разыскивая пропавших коров, увидел кружащих над ручьем канюков и пошел посмотреть. Он обнаружил тело Генри у самой воды, как будто кто-то застрелил его, когда он наклонился, чтобы напиться. Убийца Генри забрал его документы, снял верхнюю одежду и оставил его на растерзание диким зверям. Тело похоронили, не опознав. Только потом выяснилось, что это был курьер, который вез из Накитоша деньги для солдат.

Летти осторожно поставила чашку. Подхватив юбки, она двинулась вброд через ручей, потом вверх по гребню между деревьями и кустами и не остановилась ни разу, пока не дошла до креста.

Если когда-то на могиле и существовал холмик, сейчас она была почти плоской, покрытой пучками травы, молодыми побегами сосны и эвкалипта. В молчаливом одиночестве она нависала над ручьем и поросшей папоротником полянкой.

Летти нежно прикоснулась к грубой поверхности креста. Она смотрела на него сквозь слезы и видела Генри таким, каким он был в их последнюю встречу, — смеющимся, взволнованным предстоящим путешествием. Когда Летти провожала его на вокзале, он обнял ее, хотя такое откровенное проявление привязанности между ними было редкостью. А когда поезд тронулся, он высунулся из окна и махал ей, пока не скрылся из виду. Генри любил яблочный пирог и клены, старинные книги и грозу. А сейчас он был мертв. Убит. Остался лежать в одиночестве в этом забытом богом месте…

Летти ничего не услышала — она почувствовала спиной. Внезапное, какое-то первобытное напряжение нервов предупредило ее, что она уже не одна. Летти подняла голову, смахнув слезы быстрым, почти неуловимым движением. Внутренняя тревога нарастала, кровь стыла в жилах. Всмотревшись в деревья по другую сторону поляны, она увидела его.

Мужчина в потертом черном костюме, высокий и неподвижный, стоял в тени большой сосны, почти сливаясь с ней. На ремне его висел револьвер, черная шляпа была так низко надвинута на глаза, что почти скрывала лицо. Когда он отошел от дерева, стала заметна темная полоска усов.

— Я не убивал его, — сказал он.

4

— Вы?!

Летти узнала бы этот хрипловатый голос где угодно, и хотя прежде она видела только его высокий силуэт на фоне звездного неба, очертания фигуры были ей знакомы.

— А кого вы думали увидеть, разъезжая вот так, в одиночестве? Или, может быть, вы с кем-то встречались здесь?

— Я ни с кем не встречаюсь, — презрительно бросила Летти и тут же поняла, что совершила ошибку. Было бы лучше сказать, что она ждет свидания, чтобы Шип подумал, будто где-то поблизости у нее есть защитник.

— Так, значит, вы совсем одна? Не говорите мне, будто вас не предупреждали, как это опасно для женщины. Или вы и приехали сюда, чтобы испытать чувство опасности? Может быть, мне считать ваш приезд приглашением?

Рэнсом вдруг страшно рассердился. Потому что она была так чертовски беззащитна и, казалось, не осознавала этого. Потому что она стояла здесь, такая красивая, и ветерок развевал завитки ее волос у висков, потому что она не понимала, какое впечатление производит на мужчин, с которыми он вел борьбу. Как легко было бы овладеть ею здесь, среди папоротников, как легко было стать таким, за кого она его принимала!

Глаза Летти сузились:

— Приглашением? К чему?

— Как — к чему? К еще большей порции прелестей, которых я вкусил, когда мы встречались последний раз.

— Вы, должно быть, сошли с ума! — Румянец, вспыхнувший на ее щеках, был вызван не только возмущением. — Я приехала на могилу моего брата, и ничего больше!

— Жаль. Это могло бы оживить такой скучный день.

Легкость, с которой он воспринял ее отказ, была не слишком лестна. При воспоминании о прикосновении его губ по телу Летти пробежала дрожь.

— Вы всегда можете нарядиться вот так, надвинуть поглубже шляпу и попугать местных жителей, — язвительно заметила она.

— Но не вас? — В таких словах звучала опасность. В его голосе прозвучала угроза, однако Летти предпочла этого не заметить.

— А я кажусь напуганной?

— Этого я сказать не могу. Или вы очень хорошая актриса, или просто глупы.

— Глупа?! — Летти задохнулась от возмущения.

— Давайте назовем это недостаточной предусмотрительностью, если точные слова вас обижают. Во-первых, вы не чувствуете грозящей вам опасности. Во-вторых, вы усиливаете ее, бросая мне вызов.

Оттого, что он был прав, переносить его колкости было совсем не легче.

— Вы хотите сказать, что, если бы я дрожала от страха перед вами, мне бы ничто не угрожало, а мой вызов позволяет вам сделать со мной все что угодно?

— Если одним словом, то да.

Летти презрительно усмехнулась:

— Я не верю в это. Вы все равно не сделаете мне ничего плохого.

— Не означает ли это, что вы на все согласны? — поинтересовался он, и слова его полоснули ее, как нож.

— Разумеется, нет!

— В таком случае вы, очевидно, не допускаете дурных намерений с моей стороны. Я и не знал, что вы думаете обо мне так хорошо.