– Договорились. – Лу энергично кивнула, вытряхивая на ковер туфли на прозрачной пластиковой шпильке.

– А вы запишите номер моего мобильника, – предложила Лу. – На всякий случай.

Она продиктовала Черепашкиной маме длинный, одиннадцатизначный, номер, та записала его на полях какой-то старой газеты, и подруги, наспех одевшись, покинули квартиру.

Быстрым шагом, почти бегом, они приближались к остановке. Черепашка решила так: поскольку они идут на концерт втроем, пусть лучше Геша не заходит за ней, а ждет их на троллейбусной остановке.

– Ну, Лелик у тебя просто суперский! – восхищалась Лу, глотая ртом морозный и сверкающий в свете фонарей воздух. – Завидую! Нет, мне тоже, конечно, грех жаловаться… Но все равно, Лелик – это что-то запредельное!

Искрящиеся снежинки казались ненастоящими, словно нарочно кем-то сделанными в качестве декораций к сегодняшнему вечеру. Так же, как и их маскарадные рокерские костюмы, голоса прохожих, звучавшие таинственно и глухо, и все, что они видели вокруг… Все в этот поздний вечер было каким-то театральным, чрезмерным и странным…

– А я уже за вами собрался! – Геша зябко прятал нос в белый ручной вязки шарф.

Подруги не успели ничего сказать в свое оправдание, потому что из-за угла вывернул троллейбус, и люди, стоявшие на остановке, зашевелились, всем своим видом демонстрируя нетерпение и готовность во чтобы то ни стало оказаться внутри теплого, ярко освещенного салона. Черепашка, Геша и Лу приблизились к самому краю бордюра.

Геша казался каким-то не то смущенным, не то чем-то расстроенным. Почти всю дорогу он молчал, время от времени украдкой поглядывая то на Черепашку, то на Лу. Впрочем, и Лу вела себя как-то странно. Обычно такая веселая и оживленная, умеющая с любым человеком, как казалось Черепашке, моментально найти общий язык, она тоже за всю дорогу почти не проронила ни слова, уставившись в заледеневшее окно. От этого и Черепашка испытывала неловкость и какое-то смутное чувство вины. Конечно, это она должна была завести разговор, который смогли бы поддержать все. Ведь Гене с Лу действительно пока не о чем особо говорить. Они едва знакомы. А ей так хотелось, чтобы Лу поняла, какой он остроумный, внимательный, как бережно относится к ней… «Ну ничего, еще не вечер!» – мысленно успокоила себя Черепашка, вздохнула и, чтобы хоть как-то разрядить атмосферу, спросила вслух:

– А что твой друг, Ген? Раздумал идти с нами?

– Он уже там, в клубе, – ответил Гена, нервно передернув плечами. – Кстати, мы уже опаздываем.

И тут случилась первая неприятность, которую Черепашка, привыкшая во всем угадывать какие-то символы, приняла за дурной знак. У троллейбуса, на котором они ехали, слетели «рожки». Злой водитель, натянув на руки перепачканные в мазуте брезентовые варежки, пытался водрузить их на место. Передняя дверь была открыта, и многие пассажиры, недовольно ворча, потянулись к выходу.

– Одну остановку не доехали! – с досадой процедил Геша.

– Ребят, да мы пешком быстрее добежим! – Черепашка решительно шагнула к дверям.

Люся первой спрыгнула со ступенек на мокрый от растаявшего снега асфальт, поэтому Гена, шедший за ней, просто не мог подать ей руку. Последней выходила из троллейбуса Лу. Черепашка видела, как вначале дернулась рука Гены и как он порывисто опустил ее, но потом все-таки протянул легко спрыгнувшей со ступенек Лу руку без перчатки. И как Лу положила свою ладонь на предложенную ей руку в самый последний момент, когда можно было и не делать этого, потому что она обеими ногами уже стояла на тротуаре.

15

Шурик ждал их у входа прямо под светящейся вывеской «Рок-клуб «НУЛЕВОЙ ЦИКЛ». Он явно нервничал. Наскоро обменявшись с Геной рукопожатием, он сказал торопливо:

– Меня зовут Шурик, или Саша, кому как удобно… Вы, – он слегка наклонил голову набок и посмотрел на Черепашку, – Люся. Геша мне про вас очень много рассказывал. – Он загадочно улыбнулся и перевел взгляд на Лу: – А вы, если не ошибаюсь, Лу. Сколько лет под одной крышей учимся и вот познакомились наконец… Ну, вперед! А то, чего доброго, без нас начнут!

Не успела Черепашка сдать в гардероб свою видавшую виды дубленку, как тотчас же ощутила жгучее чувство неловкости. Как во сне, когда снится, что идешь по улице голый, а все прохожие пялятся на тебя и ты готов сквозь землю провалиться, но почему-то не проваливаешься, а продолжаешь тупо идти, глотая слезы стыда. Все дело было в балахоне. Нет, здесь буквально на каждом втором был надет если не точно такой же, то подобный… Но отчего-то Люся чувствовала себя не в своей тарелке. «Пошла бы в свитере зеленом! – мысленно ругала себя Черепашка. – Так нет же, послушалась Лелика! Буду теперь весь вечер как скоморох какой-то!» А тут еще Геша подлил масла в огонь.

– А тебе, малыш, идет этот прикид! – небрежно бросил он.

И опять этот ненавистный «малыш» и мерзкое словечко «прикид»… О том, чтобы напялить на голову бандану не могло быть и речи! Этот головной, с позволения сказать, убор так и остался лежать аккуратно сложенным в ее сумке.

Зато Лу со своими бронзовыми волосами, в широченном Леликином свитере и сабо с алюминиевыми заклепками, казалось, чувствовала себя как рыба в воде. Она так легко и органично существовала в этом непривычном для себя одеянии, что Черепашка только диву давалась и немного даже завидовала своей раскованной подруге.

В зале, несмотря на четыре кондиционера, было ужасно душно. Народу в это не больно-то просторное помещение набилось человек триста, а то и больше. Зрители, естественно, стояли. На небольшой площадке, которую только условно можно было назвать сценой, находились две почти наголо обритые девушки в широченных, как бы с чужого плеча, и непонятного цвета одеждах. Одна держала в руках скрипку, а вторая – гитару. И если гитара была вполне обычной, то такой скрипки Черепашка еще никогда в жизни не видела. Она представляла собой гриф и обод, то есть контур деки. Как таковой, корпус у этой диковинной электроскрипки отсутствовал, а струны были натянуты через пустоту и крепились к концу обода. Еще на сцене присутствовали трое парней-музыкантов. Один держал совершенно плоскую гитару, второй сидел за ударной установкой, а третий – за синтезатором. Гена осторожно, как бы нечаянно дотронулся до Люсиной руки:

– Вон та справа, с гитарой, – это Диана Арбенина, а со скрипкой – Светлана Сурганова.

Черепашка ощутила, как его горячие губы коснулись ее волос и кончика уха. В эту секунду она вспомнила, как точно так же после того их первого неудачного и пока что, увы, единственного поцелуя, Гена тоже шептал ей на ухо что-то про Земфиру. Люся почувствовала, как щеки ее зарделись, и коротко кивнула. Слева от нее стоял Шурик, а рядом с ним – Лу.

Благодаря Шурику им удалось занять очень удачные места в первом ряду, и поэтому они могли как следует, в мельчайших подробностях, разглядеть лица девушек и музыкантов. Сейчас все пятеро сосредоточенно настраивали инструменты. Шурик, задрав подбородок и вытягивая свою коротенькую шею, важно и вместе с тем как-то отстраненно вертел головой в разные стороны. Его тут все знали, почтительно здоровались с ним и явно заискивали. А он лишь снисходительно кивал в ответ, сдержанно улыбался, в исключительно редких случаях удостаивая кого-нибудь дежурными приветствиями. Казалось, что каждое свое слово он оценивает на вес золота.

Внезапно все звуки стихли, свет в зале сделался приглушенным. Диана Арбенина резко и коротко ударила по струнам гитары, и в следующий миг все услышали ее гнусавый, напористый, низкий, но в то же время такой волнующий и драматический голос:

Когда придет зима, когда наступит февраль

И черный фонарь станет желтым, как янтарь,

Я прикажу себе молчать и не ходить в тот дом!

Кому-то станет интересно, в чем беда?

Я раньше не бывал так часто дома никогда,

И я мечтал о телефоне, а он теперь для меня ерунда…

Это была песня «Рубеж». Черепашка знала ее текст, песня ей очень нравилась, и она могла бы спеть вместе с залом, который в единодушном порыве подпевал подчас, даже заглушая голос самой певицы:

Но это просто рубеж, и я к нему готов,

Я отрекаюсь от своих прошлых снов,

Я забываю обо всем, я гашу свет…

Но только у Люси почему-то не возникало желания петь. Гена тоже стоял молча и неподвижно. Взгляд его был устремлен на сцену, лицо казалось серьезным и сосредоточенным. Лу не пела по вполне понятным причинам: она слышала эту песню, может быть, впервые в жизни. А вот Шурик Апарин, тот оттягивался за всех по полной программе. Самозабвенно раскачивая руками над головой, он орал во всю глотку, невзирая на полное отсутствие слуха и голоса:

…Все, кроме тех, к кому я привык

И с кем не надо нагружать язык,

А просто жить рядом и чувствовать, что жив!

Зал завелся, что называется, с пол-оборота, и это было здорово! Никогда еще Черепашке не доводилось бывать на подобных концертах, все представлялось ей таким необыкновенным, фантастическим и безумно притягательным. Внезапно Люсе так сильно захотелось познакомиться с этими людьми, со всеми сразу, что невольно она принялась озираться по сторонам, словно решая, с кого начать?

Вторая песня зазвучала сразу же за первой без всякой паузы. Но зрители, распознав ее по первому же аккорду, отозвались бурными криками, свистом и аплодисментами. Песню «Тридцать первая» знали, конечно, все. Она являлась чем-то вроде визитной карточки «Ночных снайперов». И Черепашка благодаря Гене тоже отлично знала ее текст и музыку. Люся и не заметила даже, в какую секунду она начала подпевать Диане Арбениной, она только вздрогнула от неожиданности, когда кто-то резко схватил ее за локоть. В первую секунду Черепашка подумала, что это Гена. Но это была Лу. Она поменялась местами с Шуриком и теперь орала Черепашке в самое ухо:

– Отличная группа! Я раньше слышала, но чего-то они меня не прикалывали! Живьем совсем иначе все воспринимается! Согласна?