Господи, какая же несправедливость… Почему человек не ценит того, что имеет, и, только потеряв – осознает весь ужас произошедшей ошибки? Тогда многое, что раньше казалось несущественным, вдруг выходит на первый план… И понимаешь, что ты не успел сказать что-то важное, не успел попросить прощения, не успел даже сказать «люблю», хотя это чувство разрывало на части…

— Иван Черный… Посмотрите, пожалуйста… Поступал? — задыхаясь и размазывая слезы по лицу, поинтересовалась Люся, врываясь в приемный покой.

— Со стройки?

— Да, он!

— А вы, кто, позвольте…

— Жена! — ни капли не стесняясь, соврала Люся. — Так что с ним? Где мне его искать?!

— Тише-тише… Вы присядьте. Ничего непоправимого не случилось. Перелом открытый у вашего мужа. Операция уже заканчивается… Ну, и так, по мелочи. Руку сломал, да ушибы. Руку, кстати, без осложнений… Так что, не переживайте. Жив, и скоро будет здоров ваш муженек…

Люся уткнулась лицом в подрагивающие ладони. Чувства переполняли, и ей не то, что плакать хотелось… Выть! Но нельзя было… Рано еще. Возможно, потом… Когда удостоверится, что с Ванечкой все хорошо. И когда расквитается со всеми его обидчиками!

— Как травму оформили? — спросила она, шмыгнув носом.

Сердечности в тоне медсестры резко поубавилось. Ну и пусть думает, что Люся из меркантильных интересов спрашивает! Ей все равно. Главное, чтобы все оформили по закону. А то знает она, как производственную травму обычно замять пытаются. А тут еще криминал…

— Как производственную. Парня в робе привезли. А у нас заведующий бескомпромиссный.

Боже, храни бескомпромиссных заведующих!

— Хорошо. Где я могу подождать результатов операции?

— Вообще-то не положено, он в реанимацию будет переведен, а там строгие правила.

— В реанимацию? — паника вновь прокатилась по Люсиному телу.

— Да вы не переживайте. Это порядок такой. После операции всех в реанимацию поначалу помещают… Это мера перестраховки, не более.

Дыхание возобновилось, и кровь вновь заструилась по венам. Перестраховка… Иван вне опасности…

Спасибо, спасибо, спасибо.

— А можно я хотя бы возле реанимации посижу? Я не могу без него, понимаете? Ничего не могу… Не живу почти, — вдруг прорвало Люсю. Ей нужно было хоть кому-то рассказать о собственных чувствах.

Если ему не могла… Как будто бы, если о них узнают, это хоть что-то решит.

— Ох, да не плачьте вы, милочка, — смягчилась медсестра, — увидите своего ненаглядного. Вот, надевайте халатик, бахилы…

— Спасибо… Спасибо большое вам!


Глава 18

В голове гудело, и ужасно хотелось пить. Так сильно хотелось, что даже иступленную боль по всему телу не сразу почувствовал. Облизал пересохшие, истрескавшиеся губы и застонал.

— Ваня… Ванечка…

Люся… Опять снится? Нет, вот же… руки ее ласковые. И запах… Он ни с чем его не перепутает.

— Как ты, хороший мой? Ванечка…

И целует… ну, точно, она.

— Хорошо…

Черт, почему его голос такой странный? Что, мать его, вообще происходит? Иван приподнялся немного, но тут же без сил упал на подушку.

— Нет-нет… Ванечка, лежи, тебе нельзя вставать…

Это еще почему? Иван попытался открыть глаза, но веки оказались неподъемно тяжелыми, и у него ничего не вышло. А потом сознание снова куда-то уплыло. Он даже испугаться не успел…

Люся сморгнула слезы. Она знала, как человек отходит от наркоза, поэтому отключка парня её не слишком напугала. Её уже вообще вряд ли что испугает так, как это случилось, когда она только узнала о случившемся с Иваном несчастье. Лишь теперь, как только врачам удалось убедить Люсю, что жизни ее любимого ничего не угрожает, она хоть немного пришла в себя. А вместе с этим пришло понимание, что без Вани из этой больницы она не уйдет. И пусть Люся пока не представляла, как докажет Ивану свою любовь, но все же не сомневалась, что ей это удастся сделать.

Дверь в палату открылась:

— Люсенька, тут тебя спрашивают… — прошептала одна из постовых сестер, с которыми Люся уже успела наладить контакт.

Оставлять Ваню Люсе совершенно не хотелось. Но она прекрасно понимала, что у ее любимого есть и другие родственники, которых может очень удивить присутствие «жены» в его палате. Поэтому с большой неохотой она отпустила безвольную руку Ивана и тенью скользнула за дверь.

— Николай Васильевич? — удивилась Люся, разглядывая в тусклом свете больничного коридора своего генерального директора.

— Люся?! А я хотел с женой Ивана переговорить, а…

— Это я.

— Ты?! Эээ… — на Люсиной памяти, генеральный никогда не терял самообладания. Не потерял он его и сейчас. Но был очень к тому близок. — Ну, тогда, наверное, даже не стоит просить, чтобы вы не давали хода делу?

— А вы, что же… Гринева прикрываете?

— Да причем здесь Гринев, Люся? Я репутацию свою спасаю. И нервы… Ну, так, что скажешь?

Замнем?

Люся покачала головой из стороны в сторону.

— Нет, Николай Васильевич. Все должно быть по совести. Мы не можем знать, чем травмы Вани обернутся в дальнейшем, мы не знаем, как будет проходить реабилитация — все-таки травма тяжелая…

— Значит, производственная травма.

— Я не знаю, как это будут квалифицировать, ведь техника безопасности соблюдалась. Возможно, вину полностью возложат на начальника участка, и Стройком не пострадает.

Люся развела руками, не зная, что еще здесь можно сказать. Николай Васильевич нахмурился.

— Люсь, ну, вам же еще работать в этой фирме…

— Не надо, Николай Васильевич. Не портьте впечатление… Я тут увольняться надумала, и не хотела бы перечеркивать свое хорошее впечатление о вас. Мне вы всегда казались порядочным человеком, каких сейчас мало…

— А теперь, выходит, ты меня подлецом считаешь? Думаешь, сладко мне сейчас будет с этими всеми комиссиями и проверками?!

Люся вскинула голову и в легком недоумении уставилась на начальника.

— Там, — Люся кивнула головой в сторону палаты, — после достаточно сложной операции еще не пришел в себя один из лучших ваших сотрудников. Человек, который, несмотря на наличие высшего строительного образования, вкалывал на вас чернорабочим добрые пять лет. Который собственным здоровьем расплатился за то, что вы оставили на должности человека, который этой самой должности не соответствовал по целому ряду оснований. У Вани травмы, серьезные травмы, которые неизвестно как скажутся с течением времени. Вам не стыдно, Николай Васильевич? Мне лично — очень. За того мужчину, которым я вас всегда считала. И если после моих слов у вас еще остались ко мне вопросы, еще раз повторю: ситуацию на тормозах мы не спустим. Завтра я положу заявление об увольнении вам на стол. Иван это сделает сразу же, после закрытия больничного листа. А если вы планируете и положенных компенсаций его лишить…

— Да за кого ты меня принимаешь? — взорвался-таки начальник. Но на уставшую Люсю его демарш не произвел никакого впечатления. Деньги портили людей. Жаль, что она всегда считала генерального исключением… — Не собираюсь я его ничего лишать!

— Вот и хорошо. Я пойду, Николай Васильевич…

Люся вернулась в палату и совершенно без сил прислонилась к стене. Все, что происходило, было ужасно несправедливо. И страшно, на самом деле. Но она точно знала, что в их с Ваней случае справедливость восторжествует. Одного она никак не могла понять, почему Гринев так взбеленился?

Разве он не понимал, к чему может привести потасовка на высоте? Чем думал? Поговорить бы с мужиками… Ведь их показания имеют большое значение. Это понимали и Гринев, и сам генеральный… Неужели прикажет молчать? И можно ли надеяться, что те не испугаются угроз? Кому захочется лишиться работы в наше неспокойное время? Ситуация у них не из легких… Ну и пусть, главное, что Ванечке ничего больше не угрожает.

Иван зашевелился на постели. Люся быстренько метнулась к нему.

— Ванечка… Все хорошо. Постарайся слишком не активничать…

— Что случилось?

— Несчастный случай на стройке… Но ты не переживай. Уже все позади. Переломы заживут, и будешь, как новенький… Тш… Не шевелись!

— Дед…

— Дед? Извини, хороший мой… Я не знаю, сообщил ли ему кто-то…

— Не нужно… ничего… сообщать… Проведать…

— Проведать?

— Да. Его забрали в больницу. Сердце…

— Я поняла. Нельзя беспокоить деда, но нужно проведать, так? Иван опустил веки, соглашаясь.

— Хорошо. Я все сделаю… Ты, главное, не переживай! В какой он больнице, помнишь?

— Во второй… — прохрипел Иван и снова облизал пересохшие губы. Но во рту было так же сухо, и это не слишком помогло.

— Сейчас, Ванюша… Немного воды можно. Ну-ка, давай, через соломинку… Только немного…

Хорошо… Немного… По глоточку. Это так необычно, когда о тебе, больном, заботится женщина. Так ново. И непонятно, что она вообще здесь делает.

— А ты… ты здесь почему?

Люся сглотнула. Отставила дрожащими руками стакан с водой. Робко взглянула на парня из-под ресниц.

— А где же мне еще быть, как не с тобой?

— Жалеешь, значит…

— Нет. Просто люблю.

Он никак не отреагировал на ее слова. Только крылья носа немного дрогнули. Будто бы он жадно вздохнул.

— Мне к деду нужно… — сменил тему мужчина.

— Вань… Не глупи. Ты только после операции. У тебя перелом ноги, открытый… Сложный…

— А что еще? — вдруг всполошился он, будто бы только сейчас дошло, что он действительно серьезно пострадал.

— Тише-тише… Все хорошо! Правда… Ты не волнуйся. Нога, рука… А так — все в норме.

— Я смогу ходить?

— Ну, конечно, Вань… Сразу же, как только кость срастется. А пока на костылях, конечно, придется.