Тео мрачно проводил Тину к ее гамаку. Но когда она уже собралась уйти от него, неожиданно схватил ее за руку и развернул лицом к себе. Она резко отреагировала на его грубость:

— Тео, вы делаете мне больно!

Ее охватил страх, когда она увидела его горящие в темноте глаза. Инстинкт приказывал ей бежать, но не успела она собраться с силами для борьбы, как он схватил ее и прижал свои толстые чувственные губы к ее протестующему рту. На короткое мгновение она оказалась его пленницей. Тина испытала такое отвращение, что нашла в себе силы отвернуть лицо от его жадных губ и вырваться из его рук. Голос ее дрожал от омерзения:

— Никогда больше не касайтесь меня, слышите? Если попытаетесь приблизиться хоть на шаг, я позову на помощь!

Эта угроза остановила его. Лицо его пошло пятнами и стало еще более угрожающим. Хриплый насмешливый ответ не предвещал ничего хорошего.

— Вы предпочитаете мне бразильца? Не думайте, что я не заметил, как вы на него поглядываете, когда считаете, что вас никто не видит. У вас вспыхивают глаза, когда он снисходит до того, чтобы заметить вас!

Краска, разлившаяся у нее на щеках, не придала уверенности ее ответу.

— Не говорите глупости, у вас слишком буйное воображение...

— Тогда объясните мне, — грубо прервал ее он, — почему вы так жадно ловите каждое слово бразильца?

Она лихорадочно искала оправданий.

— Вы сами говорили мне, — наконец ответила она запинаясь, — что сеньор увлечен Инес, зачем же мне тратить время на возлюбленного другой женщины?

Глаза его сузились. Неуверенная улыбка промелькнула на губах, затем, к ее изумлению, он хлопнул себя по бедрам и искренне рассмеялся.

— Маленький дьяволенок! — воскликнул он. — Вы делаете это, чтобы разозлить сеньору. Вы ее ненавидите и стараетесь стащить ее приятеля, чтобы преподать ей урок!

Она поежилась. Только Тео мог придумать такое, но если согласия достаточно, чтобы он перестал подозревать ее в привязанности к Вегасу, она готова позволить ему считать, что его догадка верна. Тина с трудом глотнула и кивнула в знак согласия. К своему облегчению и стыду, она увидела, что он довольно смеется и уходит к своему гамаку, больше ни о чем не спрашивая.

Когда он исчез в темноте. Тина почувствовала себя такой возбужденной и полной дурных предчувствий, что решила побродить по поляне, пока нервы не успокоятся и она сможет уснуть. Спустившись к реке, она прислонилась к дереву и отбросила все мысли о Тео, вспоминая то, что произошло этим же вечером, за ужином. Улыбнулась тому, как Майлс Дебретт, спокойный ученый-географ, одобрительно кивал ей. А Джок Сандерс прошептал на ухо: «Ваша тревога прошла, милая, и я этому рад!» Феликс Крилли, явно радуясь происшедшей в ней перемене, до краев наполнил ее тарелку своим карри, а два парня Бреклинга, не знающие языка, но удивительно чувствительные к атмосфере, со смехом побуждали ее съесть всю вкусную острую смесь. Но больше всего ее порадовало то, как все дружно стали называть ее Тиной. Единственным исключением был Вегас: он по-прежнему обращался к ней строго формально.

Река, окутанная смягчающим покровом тьмы с дрожащими отблесками луны, с обманчивым спокойствием несла свои лепечущие воды меж берегами. Тина наклонилась, собираясь опустить пальцы в воду и несколько секунд подержать их в освежающей прохладе. Что произошло дальше, она так и не могла потом толком вспомнить. Только что она спокойно наслаждалась загадочной красотой мягкой тропической ночи — а в следующее мгновение стальные пальцы впились в ее плечи, ее рывком подняло вверх. И в смятении она услышала яростное бразильское восклицание:

— Madre de Dios, вы с ума сошли? Совсем спятили?

И к своему унижению, Тина почувствовала, что ее трясут так, что у нее стучат зубы, а голова дергается, как у куклы. Нападение было таким стремительным и таким немотивированным, что она была совершенно сбита с толку. Когда наконец Вегас несколько успокоился, так что смог заговорить, он, едва сдерживаясь, спросил:

— Ну? Если можете, попытайтесь объяснить свою преступную глупость!

Освобожденная так же внезапно, она отшатнулась, ошеломленная, не в состоянии понять его поступок. Недоумевающим взглядом смотрела она в его сердитые глаза, как несправедливо наказанный ребенок; руки ее дрожали, когда она попыталась откинуть тяжелые волосы, выбившиеся из заколок от свирепой тряски.

— Не понимаю! — наконец произнесла она. — Что я такого сделала?

Дыхание его вырывалось с резким свистом.

— Что вы сделали? — переспросил он. — Вы хотите сказать, что забыли о пираньях?!

И тут только она поняла. Конечно, она читала и слышала об этих ужасных маленьких рыбах-людоедах, которые в секунды могут превратить тело человека в скелет. Осознание заставило ее задрожать, она подняла на него взгляд, словно еще не верила, что стоит в безопасности.

— Да, — мрачно кивнул он, — вам очень повезло, сеньорита Доннелли. Известны случаи, когда человек опускал руку в эти воды и доставал ее без пальцев! Что, во имя неба, заставило вас так рисковать? Если бы у вас на пальце был хоть малейший порез, запах крови привлек бы этих фурий, они собрались бы ордами и рвали плоть с ваших костей!

Она вздрогнула. Земля под ногами словно заходила ходуном: в сознание проникла нарисованная им жестокая картина. Бесполезно объяснять, что она забыла о существовании таких ужасов посреди окружающей их красоты. Бесполезно объяснять, будто она знала, что пираньи не заинтересуются человеком с неповрежденной кожей. Если она скажет, что знает случаи, когда люди без всякого вреда для себя плавали среди этих крошечных каннибалов, он, чего доброго, в гневе может столкнуть ее в реку и велит доказать это на своем примере!

Эта мысль вызвала у нее истерический смех, прежде чем она смогла его сдержать. Еще больше разгневанный этим звуком, он яростно произнес что-то неразборчивое и вытащил ее из тени на полный свет луны.

— Вы считаете это смешным? — спросил он, почти не разжимая губ. — Как я уже сказал, сеньорита Доннелли, вы либо бесчувственны, либо глупы, но что бы это ни было, вас определенно нельзя оставлять одну в глубине джунглей!

Ошеломленная, она могла только молча смотреть на него. Тяжелые пряди волос высвободились от последних сдерживающих заколок и упали на плечи, словно стыдясь своей красоты перед таким презрением; вместе с ними упал и дух Тины. Она чувствовала, как его руки крепче сжимают ее плечи, умоляюще подняла голову, словно просила избавить ее от физического наказания, которое будет только справедливым. Она женщина и потому не подлежит наказанию, которого явно заслуживает, и, видимо, только сознание этого его и остановило. Снова она почувствовала его сдержанную ярость: условности заставляли его отказаться от природного инстинкта, призывавшего наказать. Тина отшатнулась от дьявола, смотревшего на нее из глубины голубых глаз пумы, но он был слишком быстр и остановил ее движение. Рывком он придвинул ее к себе, прижал к своему жесткому телу, и у нее было только мгновение, чтобы прошептать: «Нет!», прежде чем его губы заставили замолчать ее дрожащий рот.

Поцелуй должен был означать наказание, и именно так она встретила его намеренную грубость. Но потом ее предательские губы начали двигаться с неожиданной страстью, которую она не могла контролировать, и, как цветок, раскрывающийся под лучами солнца, она ответила на его поцелуй с пылом, показавшим ему всю глубину чувств, которые она пыталась скрыть.

Он резко удивленно выдохнул и оторвался от ее рта. Посмотрел на ее ошеломленное лицо, и жесткое выражение его глаз сменилось пылом желания, которое обещало бесконечный восторг, если она только посмеет дойти до кульминации. Он медленно протянул руку и обвил свое загорелое запястье ее прядью; волосы на фоне темной кожи казались золотым браслетом. И в голосе его звучала почти такая же сила, как в поцелуе. Он медленно произнес:

— Думаю, лед не может существовать под такой горячей поверхностью, querida{ Любимая, возлюбленная. — Прим. перев.}.

Сцена была точно создана для любви. Глубокая загадочная река несла свою негромкую музыку в цветистых берегах у их ног; небо цвета индиго и огромная благожелательная луна усиливали очарование ночи; и даже шелест и неожиданные крики джунглей только усиливали ощущение безопасности в его сильных объятиях. Тина пыталась прийти в себя, но все в ней сопротивлялось этому порыву к благоразумию. Настолько, что когда его губы снова впились в ее рот, она не сопротивлялась, но с обезоруживающей невинностью отдалась его ласкам. Его второй поцелуй так много сказал ей. Небесный экстаз, охвативший ее душу, подсказал ей, что если она упустит его, — больше никого другого не захочет. Поцелуй сказал ей и другое: он мужчина со множеством обликов; он одновременно нежен и безжалостен, силен, но мягок; способен на сочувствие, но требователен. Она еще сильней прижалась к его крепкому телу, и тихая музыка реки перешла в симфоническое крещендо; нежные слова на испанском, которые он шептал ей, трогали ее сильнее самой сладкой поэзии; аромат цветов кружил голову. Она хотела бы, чтобы этот поцелуй длился вечно. Его горько-сладкий экстаз пробудил в ней все страстные инстинкты, которые до того времени оставались спящими; оказывается, они только ожидали искры, чтобы вспыхнуть. Она закрыла глаза, наслаждаясь новыми незнакомыми чувствами.

Из золотого облака счастья ее неожиданно вырвал резкий смех. Он эхом прокатился по поляне. Дурное предчувствие охватило ее, когда она повернулась и увидела в центре поляны Тео. Тот смотрел на них. Рот его был искажен в гримасе смеха и резко контрастировал с выражением ярости во взгляде. Тина мгновенно напряглась. Тео, очевидно, готовит какую-то пакость, и у нее было ужасное подозрение, какое именно оружие он использует, чтобы отомстить Району.

Словно с далекого расстояния слышала она его грубый смех и затем ядовитые слова, отобранные специально для Вегаса.