«Вряд ли на свете сыщется второй такой простофиля, как я, – подумал Дэвид, запуская руки в волосы. Пальцы сами нашли напряженные мышцы у основания шеи и стали их массировать. – Просто диву даюсь, как легко влип в аферу с поддельными банкнотами». Двоюродный брат прекрасно знал все его грехи и слабости, поэтому очень скоро Дэвид уже плясал в его руках как марионетка, стал послушным орудием негодяя Бентли. И это уже целиком его вина. Теперь-то ему известно, что Бентли много лет ждал и наблюдал, чтобы в нужный момент загнать его в капкан.

Дэвид несколько мгновений стоял, опершись обеими руками о стол, тяжело дышал, а проклятые слова из отчета танцевали перед его взором: «подделка банкнот», «план убийства», «колония», «шпионы», «помощник портного», «другой человек, неизвестный полиции»… Дэвид выругался, схватил лист со стола, засунул обратно в тетрадь, а ту спрятал в бюро. Читать дальше не хотелось, да в этом и не было никакой нужды.

Дэвид окинул взглядом кабинет и почувствовал вдруг, что ему стало нечем дышать, к тому же невыносимо разболелась голова. Хорошо, что Маркус смог перешагнуть через тот ужас! Брату было проще: его совесть оказалась чиста, не то что у него – черная и гнилая.

Дэвид чуть ли не бегом покинул дом, схватив на ходу шляпу и перчатки. Какое-то время он просто быстро шел куда глаза глядят, надеясь, что движение избавит его от головной боли. Старые грехи мучили его, лежали тяжким грузом на плечах, и он не знал, как избавиться от этого бремени. Откуда оно вообще взялось? Дэвид всю жизнь вел себя как хотел, и плевать ему было на чувство вины, и вдруг, чуть ли не в одно мгновение, ощутил вес своих прегрешений и понял, что не в силах дышать под гнетом прошлых ошибок.

Дэвид шел так довольно долго, пока не оказался рядом с «Уайтсом». На Лондон спустились сумерки. Мрачно глядя на ярко освещенные окна, он подумал, что самый лучший для него выход – забыть об этом, хотя бы на сегодня. Недолго думая Дэвид поднялся по лестнице и вошел внутрь с одним лишь желанием – найти тихий уголок и напиться до блаженного состояния, когда не помнишь даже своего имени.

Он сказал лакею, чтобы ему принесли бутылку вина, и пошел искать уединенное место. В клубе было полно народу, и он уже было потерял надежду, как вдруг увидел такой столик, сразу же за стойкой регистрации пари. Чтобы добраться до него, пришлось проталкиваться через толпу. Когда Дэвид подошел ближе, кое-кто его признал, и на лицах появились любопытные улыбки.

Увидев пару знакомых, Дэвид коротко кивнул, и улыбки стали шире.

– А, Рис, приветствую! – отозвался кто-то и махнул в сторону стойки. – Пришли посмотреть последние пари?

Дэвид остановился, уже собираясь сказать «нет», ему хотелось только напиться, и больше ничего; азартные игры его не интересовали, но странная тишина, установившаяся в зале, заставила его оглядеться. Люди смотрели на него с огромным, нескрываемым любопытством. Дэвид надел маску холодного безразличия и направился к стойке, где лежали открытые регистрационнве книги пари.

Заглянув в одну из них, он увидел, что страница заполнена, а даты ставок начинались неделю назад. Дэвид хотел было перевернуть ее, как вдруг увидел свои инициалы – в одном месте, в другом. Его имя значилось в половине всех пари, которые были записаны на странице.

Капитан Эванс ставит пятьдесят фунтов против двадцати лорда Мелвилла, что лорда Д. Р. через месяц арестуют. Сэр Г. Т. ставит сто фунтов против пятидесяти мистера Р. Т., что лорд Д. Р. проиграет Эксетер в карты. Мистер Грентам ставит двадцать фунтов против мистера Томсона, что лорд Б. вызовет лорда Д. Р. на дуэль… двадцать фунтов против пятнадцати, что лорд М. вызовет лорда Д. Р… пятьсот фунтов против двухсот, что герцог Эксетер вернется из-за границы и узнает, что он разорен.

Дэвид медленно, но решительно перевернул страницу. В ушах стоял звон, который почти заглушал ехидный шепот за спиной. Он притворился, будто читает: одну страницу, другую, третью, – хотя перед глазами стоял туман. Ладони сами сложились в кулаки. Над ним смеялись, причем те, кто кутил и играл в карты наравне с ним. Это были те самые приятели, которые с удовольствием принимали участие в попойках, но когда пришла пора платить по счетам, бывшие дружки вместо поддержки попрятались в норы. Что ж, значит, надо рвать все отношения с этими предателями, и прямо сейчас.

Дэвид резко развернулся, намереваясь уйти, но его остановил голос Генри Тревенхэма, даже не пытавшегося скрыть ухмылку:

– Не хочешь добавить пари?

Дэвид едва сдержался, чтобы не врезать ему по роже. Трев считался его приятелем, они провели достаточно много времени за карточными столами, теряя и выигрывая целые состояния. Совесть у этого циника нисколько не чище, чем у него самого.

Дэвид смерил его долгим, пристальным взглядом, что Трева явно задело, судя по поджатым губам, и холодно поинтересовался:

– Что, следовало бы?

– Тут есть парочка забавных, как раз в твоем духе, – думаю, тебе будет интересно поучаствовать.

Из толпы донеслось приглушенное хихиканье, но Дэвид, стиснув кулаки, заставил себя спокойно улыбнуться.

– Правда? Что-то ничего интересного я не заметил. – С деланым равнодушием он обратился к записям. – Так, это что? «Герцог Э.» Наверное, имеется в виду старик Элкингтон?

Улыбка Трева вмиг исчезла, сменившись холодной маской, и с наигранным удивлением он произнес:

– Конечно, нет: это твой брат, Эксетер. Он уехал за границу, а управлять поместьем поставил тебя, не так ли?

Это было скорее обвинение, чем вопрос, но Дэвид хладнокровно ответил, едва сдерживаясь, чтобы не разбить в кровь наглое лицо перед собой:

– Все правильно.

Его спокойствие, похоже, взбесило Трева и всех остальных. Джордж Эванс вышел вперед и заявил:

– А это пари я, похоже, пропустил. Ну-ка давайте и я сделаю ставку.

Дэвид увидел, как Эванс демонстративно сделал запись о том, что поставил немалую сумму в пользу обстоятельства, что лорд Рис разорит своего старшего брата, герцога Эксетера, а потом как ни в чем не бывало повернулся к нему и спросил:

– Ты пришел рассказать, как опустошаешь сундуки брата?

Дэвид вскинул бровь и возразил:

– А вам это доподлинно известно? Боюсь, вы проиграете, джентльмены.

– Ну, это вряд ли! А вот ты уж точно проиграл, – раздался злобный голос из толпы. – Из-за тебя полиция всех нас считает фальшивомонетчиками! Тебя больше не примут ни в одном приличном доме. Никто из нас никогда не сядет с тобой за стол выпивать или играть в карты. С тобой покончено, потому что ты поставил под удар репутацию каждого из нас.

Джентльмены одобрительно загудели, а Дэвид, выпрямившись во весь рост и оказавшись выше своего обвинителя на пару дюймов, взглянул на него сверху вниз и заявил:

– А я думал, что твою репутацию погубила совсем другая история. Не ты ли облагодетельствовал старика Мелчестера сынишкой? Леди Мелчестер дама щедрая, особенно в своем будуаре.

Заметив, что завладел всеобщим вниманием, Дэвид повысил голос, чтобы услышали все эти лицемеры, и продолжил:

– Раз уж вы обвиняете меня во всех смертных грехах, то подумайте вот о чем: далеко не все мои знакомые имели дело с полицией. Может, они просто составили список самых известных картежников Лондона и ко мне это не имеет никакого отношения? Ведь я не назвал полицейским ни одного имени.

– Ты бросил тень на нас всех! – прорычал Трев. – На всех! Ты играл как… как…

– Как ты сам? – спокойно закончил Дэвид. – Это моя ошибка, признаю. Наверное, следовало упомянуть этот факт в полиции.

Джентльмены зашептались между собой, но никто, включая самого Тревенхэма, не решился возражать Дэвиду.

– Что ж, господа, желаю всем хорошего вечера. – Дэвид направился было к выходу, но, будто что-то вспомнив, вернулся назад. – Боже мой, я ведь забыл сделать ставку. Изящно расписавшись под последним пари Эванса, поставив один фунт против того, что брат разорится, Дэвид положил перо и с ленивой усмешкой заметил:

– Глупость, конечно, только идиоты могут надеяться на то, что Эксетер потеряет хоть пенс.

И, гордо выпрямившись, он пошел к выходу – прочь от ухмылок бывших друзей по кутежам, прочь от их возмутительных обвинений и лжи. Его тело, казалось, двигалось само по себе, независимо от разума. Ему пришлось собрать все силы, чтобы уйти от них вот так, спокойно и расслабленно, когда внутри все кипело и хотелось рвать и метать, швырять бокалы и переворачивать столы.

Кто-то коснулся его плеча, но он скинул руку. Его глаза ничего и никого не видели, кроме выхода впереди. Надо дойти до двери, не теряя самообладания, и тогда все будет хорошо, он переживет позор этого вечера, а потом сделает все, чтобы вернуть себе доброе имя. Как? Пока Дэвид не имел об этом понятия.

На пороге его настиг лакей и, слегка запыхавшись, произнес:

– Ваше вино, сэр.

Дэвид взял бокал, одним глотком осушил его и потянулся к бутылке.

– Э… вам налить, сэр? – спросил удивленный слуга, но Дэвид взмахом руки отослал его, нахлобучил шляпу и вышел из клуба, прихватив и бутылку.

И опять, как час назад, ноги сами понесли его в неизвестном направлении. Спотыкаясь, то и дело прикладываясь к бутылке, Дэвид шел куда глаза глядят.

Сколько бродил по улицам, он не знал. Бутылка опустела, походка у него стала неровной. Дэвид знал, что хромает, но не было никаких сил – ни физических, ни душевных, – чтобы это скрывать. Бургундское затуманило разум, но отчаяние никуда не делось. Дэвид мог бы сейчас пылать от ярости из-за предательства кузена и презрения друзей по кутежам, которым было наплевать на его грехи, пока они не начали угрожать их фальшивым маскам благопристойности, но сейчас хотел лишь одного – забыть. И вино было лучшим помощником в таком деле, но оно кончилось, и Дэвид повернул домой.

У двери его встретил Беннет:

– Добрый вечер, сэр.

Дворецкий совершенно невозмутимо взял у него шляпу, словно в том, что хозяин пришел так поздно, пьяный и хромой, не было ничего особенного.