Прикосновение его губ, всего минуту назад такое осторожное, сделалось властным и требовательным. Ханна не сопротивлялась. На его губах был вкус сладкого чая и бренди. Маркус целовал ее так, как будто ждал этого поцелуя всю жизнь.

Он отодвинул тонкий шелк халата, потянул вниз вырез ночной сорочки, чтобы погладить обнаженное плечо, скользнул ладонью вверх по шее, в густую массу волос, остановился на затылке, прижимая голову так, чтобы было удобнее накрыть ее губы жадным поцелуем. Его прикосновения разжигали огонь во всем ее теле.

Очутиться в его объятиях казалось Ханне самым естественным и правильным. Хотя как раз это и было совсем неправильно! Только ей уже все равно. По крайней мере, так было честно – после стольких недель сплошной лжи и притворства. Хорошо бы не лгать хотя бы самой себе.

Когда руки герцога скользнули вниз по ее спине и бедра ощутили физическое доказательство серьезности его намерений, Ханна запрокинула голову – она сдалась, уступила, едва не умоляла о новом поцелуе.

Маркус поднял голову, взглядом ища диван, стул, стол – что угодно. В его объятиях была теплая, жаждущая любви женщина, и он больше не мог противиться страстному желанию. Тело сводило сладостной мукой, а душа ликовала. Она была его…

Господи, о чем он думает? Он ей не муж, всего лишь исполняет роль мужа и не имеет права просить ее об этом и даже принимать, если она предложит сама. Предложит ли? Маркус стоял, крепко сжимая Ханну в объятиях, и пытался отогнать эту совсем не нужную сейчас мысль. Даже если она пригласит его в свою спальню и снова скажет «не надо» этим взволнованным, срывающимся шепотом, долг чести и чувство приличия заставит его сказать «нет».

И впервые за все время закралась мысль: а если Ханна согласится остаться и после того, как завершится лондонский сезон? В конце концов, вся Англия уверена, что они женаты. Он исполнял роль ее мужа – за одним немаловажным исключением – и находил это занятие не столь уж обременительным. Ему даже нравилось. С ней было приятно поболтать, когда ему приходила охота общаться. Ханна не трещала без умолку, когда ему хотелось побыть в тишине. Конечно, она и понятия не имела, как вести такой большой дом, как у него. Но эта женщина была практична и умна, а с его хозяйством отлично управлялся Харпер. Мачеха ее полюбила, сестра обожала, а он сам…

Маркус не позволил себе развивать эту мысль. Да, он ее хотел, и она ему нравилась. Достаточная ли это причина, чтобы мнимый брак превратился в настоящий? Если он уступит страсти, она, возможно, понесет ребенка. Его ребенка, сына, наследника. И следующий герцог Эксетер будет внуком фермера?! Ну а первый-то герцог был простым солдатом. А все последующие Эксетеры, являясь землевладельцами, в каком-то смысле оставались фермерами. По крайней мере, у ребенка была бы хорошая мать.

Однако он должен думать о будущем своего герцогского рода. Целая жизнь неукоснительного следования долгу и чести против одной ночи страсти – нет, это невозможно. Сейчас, сгорая от вожделения, он не может решать такие вопросы. Утро все расставит по своим местам, вернет ему способность рассуждать здраво и хладнокровно.

А что касается Ханны… С его стороны будет несправедливым навязывать ей жизнь, которая ей, вероятно, не подходит. Он уже увлек ее в ловушку, нисколько не заботясь о чувствах женщины. А ведь она могла просто возненавидеть его за это. Однако теперь…

Маркус заставил себя сделать глубокий успокаивающий вдох – и разжал объятия.

– Ханна, – сказал он. – Я…

– Тише. – Она коснулась его губ; он почувствовал, как дрожат ее пальцы. – Не нужно.

Эксетер опустил руки. Он был рад, что она его остановила. Маркус даже не знал, что сейчас говорить. Извиниться? Прозвучит неискренне, поскольку он ни о чем не сожалел – ни капли. Сказать, что не видит их общего будущего? Но он только и делал, что пытался это будущее хоть как-то обосновать.

– Что здесь делала Лили? – шепотом спросила Ханна, пытаясь сменить тему и не думать о том, что герцог собирался ей сказать.

Если он считает, что они повели себя глупо, тогда незачем тратить слова, она и так все отлично понимает. Если прозвучит обещание довести дело до конца… Ее сердце пылко забилось в груди. Ханна могла бы сказать «да», и одному Богу известно, каких последствий им тогда ждать.

– Понятия не имею. – Маркус сделал на шаг назад. Бросил взгляд на дверь кабинета и, помолчав, добавил: – Но собираюсь это выяснить.

И бесшумно двинулся по коридору, стараясь держаться в тени. Ханна пошла за ним, шаг в шаг, чувствуя одновременно и облегчение, и досаду. Разумеется, нельзя было позволять ему себя целовать и уж тем более целовать его самой – прямо посреди коридора! Даже если время за полночь и поблизости ни души. Хорошо еще, что он не стал на нее нажимать – в переносном, не в прямом смысле, сказала себе Ханна, чувствуя, как снова сладко замирает сердце. Иначе на что бы она отважилась, будучи явно не в своем уме? Однако инстинкт подсказывал, что сегодня они переступили важную черту – не только здесь, но и на кухне. И с этой ночи – кто знает, вернется ли их жизнь в привычную колею?

У двери кабинета Эксетер сделал ей знак остановиться. Ханна послушно застыла в нескольких футах поодаль и стала наблюдать. Секунд-другую он напряженно вслушивался, потом повернул ручку и осторожно приоткрыл дверь. Видимо, ему пришлось немного приподнять дверную створку, потому что на этот раз петли не издали ни звука. Маркус просунул голову в кабинет, осмотрелся и шагнул внутрь, поманив ее за собой.

Очутившись в кабинете, Ханна напрягала зрение, пытаясь определить, все ли на месте. В руках у Лили ничего не было, но мелкие вещицы или деньги она вполне могла вынести в карманах передника. Ханна повернулась к Маркусу.

– Что-нибудь не так? – шепотом спросила она.

Герцог тоже осматривал комнату. Тонкая вертикальная морщинка появилась у него на лбу. Он ответил не сразу. Обогнув письменный стол, подошел к высокому французскому окну и осторожно выглянул наружу. Лунный свет, просачиваясь в кабинет, был слишком скуден, чтобы можно было разглядеть хотя бы мебель. Ханна оставалась на месте, боясь наткнуться на что-нибудь, что-то сломать или опрокинуть.

– Нет, – ответил наконец Маркус задумчиво. – Вот только оконная задвижка…

– Оконная задвижка?

– Она отодвинута. – Он осмотрел другие окна в кабинете. – А эти все закрыты, потому что я всегда требую, чтобы окна на ночь закрывали.

– Но зачем отодвигать задвижку? – удивилась Ханна. – Неужели Лили хотела кого-то впустить в дом?

Маркус снова подошел к окну.

– Может быть. А может быть, она искала что-то в доме и пользовалась кабинетом, чтобы ее не застукали. Не исключено, что кто-то ее тут ждал, и она ему что-то передала.

– Деньги? – предположила Ханна.

– Нет, – спокойно возразил герцог. Он по-прежнему держался в глубокой тени, и Ханна едва могла его видеть. – Я не храню деньги в кабинете. И слугам это отлично известно. Сомневаюсь, чтобы Лили этого не знала.

– Что же тогда?

Перешептываться в темноте, боясь пошевелиться, каждую минуту ожидая, что кто-то притаился за кушеткой и готов на них напасть… После случившегося в коридоре, нервы Ханны были напряжены как струны, готовае вот-вот лопнуть.

– Может быть… – Эксетер помолчал. – Может быть, нечто более ценное, чем деньги. Сведения.

Но Ханне это ни о чем не говорило. Какие сведения?

– Как вы думаете, здесь есть кто-нибудь?

– Здесь? – удивился герцог. – Нет. Конечно же нет. Однако держитесь подальше от окон, на случай, если снаружи кто-то попытается заглянуть в кабинет.

Ханна пошла на голос, ощупью обходя массивный письменный стол. Ее вытянутая вперед рука ухватилась за рукав – рука герцога сжала ее руку. И вот она уже стоит рядом с ним, радуясь тому, что не одна в этой темноте и даже может кое-что рассмотреть. Вот оконная задвижка; ничего особенно интересного, за исключением того, что ее, как сказал герцог, отодвинули.

Что за сведения могли понадобиться горничной? Ради чего она шныряла ночью, где не следует? И кому Лили собиралась эти сведения передать?

– Насчет того, кому сведения передать, этого я не знаю, – ответил Эксетер, когда Ханна озвучила свои вопросы. – А вот какие именно сведения, тут у меня есть соображения. Но я никогда бы не заподозрил, что в этом деле замешана горничная!

– Что же это за дело? – снова спросила Ханна.

Строго говоря, ее это не касается, однако Лили была ее камеристкой и могла свободно входить в ее покои и брать ее вещи. Более того, иногда Ханна доверяла ей свою дочь! И ей хотелось бы знать, на что способна эта девица. Не придется ли ей спать, сидя на стуле, подпирающем дверь собственной спальни? Однако Маркус явно колебался, и Ханне это было невыносимо. Она протянула руку к звонку.

– Вызовите Лили немедленно! Она должна объясниться.

Но герцог перехватил ее руку.

– Нет. Ничего ей не говорите.

Она смотрела на него в недоумении.

– Почему? Она продолжит шпионить и делать вообще бог знает что…

– Нет, Лили, возможно, приведет меня к своим сообщникам. – Маркус стиснул зубы. – Это куда важнее, чем просто горничная, которая по ночам шныряет по дому.

Ее глаза стали круглыми от удивления.

– Что это значит? – Эксетер не отвечал. Было видно, что он размышляет. – Что же происходит? – шепотом продолжала Ханна, вглядываясь в его лицо. – Что вас так тревожит?

Он посмотрел на нее и отпустил ее руку.

– Дэвид.

Ханна вздрогнула.

– Почему? Где он?

– Не знаю. – Маркус тяжело вздохнул. – Молю Бога, чтобы я ошибался.

– Что он сделал?

– Ничего такого, что я мог бы доказать, – проворчал герцог. – Я его кое в чем подозреваю, но пока не знаю наверняка и ничего не могу предпринять.