Боже, мне не жить, ведь асфальт такой твердый… и я это сейчас почувствую в полной мере.

Но, слава богу, чьи-то сильные руки подхватывают меня. Это какой-то мужчина — замечаю краем глаза. Всем телом ощущаю, что руки у него, словно каменные. К счастью моему, он стоял тут — на остановке…

Целый сонм мыслей проносится у меня в голове. Я корю, я бичую себя: у редактора в кабинете следила за каждым своим движением, а тут так непростительно расслабилась… Да еще размечталась, села не в тот автобус. Не будь я дурой, не доверилась бы подсознанию. Или вышла бы па первой же остановке; давно уже была бы дома. Сама себе и возражаю: вышла бы тем же манером, что и сейчас; обрушилась бы на какую-нибудь старушку. А тут хоть мужчина… на месте оказался! «На месте оказался мужчина» — это красиво, это впечатляет. Это надо бы использовать в новом романе…

Я не то плачу, не то смеюсь — сама не пойму. Но это не истерика, потому что на душе поразительно спокойно. Пожалуй, даже уютно на душе. Я все-таки смеюсь. Смеюсь извинительно. Я испачкала этому человеку рубашку — падая, уткнулась лицом ему в плечо. На рубашке цвета хаки, на самом видном месте четко отпечатались мои губы. Как значок на плече. Или будто села бабочка.

Ситуация! Смешнее не придумаешь…

Я осторожно поднимаю на своего спасителя глаза. Он крепко держит меня за плечи, хотя я стою уже твердо. Какие же сильные у него руки!

Лицо его серьезно. А вот глаза смеются.

Еще бы! Над такой птичкой с крылышками и не посмеяться…

— И прямиком в ЗАГС!.. — восклицает рядом какая-то женщина.

Слышу, как у меня за спиной завелся автобус, закрылись со скрипом двери.

— Простите! — с виноватым видом я указываю глазами на его испачканное плечо.

Повернув голову, он взглядывает на знак отличия.

— Пустяки… — на его губах появляется улыбка.

Эта улыбка словно освещает его лицо. Но она мне кажется холодной. Или сдержанной? Она не очень яркая. Она — как северное сияние… среди льдов и снегов. Да, мы такие разные. Случайность (или необъяснимая череда случайностей?) бросила меня на грудь человеку из Арктики или из Скандинавии. А я только что из Папуа.

Я чуть-чуть повела плечом:

— Вы все еще держите меня?

Северное сияние стало ярче:

— Я мог бы держать вас долго. Сколько вы хотите?

— Пожалуй, следует уже и отпустить…

Руки его вмиг становятся мягкими. Однако он еще поддерживает меня за локоть:

— Больше не падайте. Жаль будет, если вы что-нибудь себе повредите!

Я оглядываюсь на дорогу:

— Из-за меня вы пропустили свой автобус.

— Не беда, — улыбка его гаснет. — Вон еще один идет.

Действительно, подъезжает тот же номер автобуса. Я тороплюсь сказать слова благодарности:

— Если б не вы, я являла бы сейчас собой печальное зрелище. Разбила бы коленки в кровь, нос бы расквасила… и это еще в лучшем случае.

Он кивает:

— Все обошлось — и ладно!

Отпускает мой локоть…

Я улыбаюсь ему па прощание, скосив виноватые глаза на испачканную рубашку. Поворачиваюсь, иду в сторону общежития. Оно тут неподалеку. На душе уже не так уютно. Мне это странно.

Слышу, как позади меня останавливается автобус, как открываются двери. Вот автобус отъезжает от остановки, обгоняет меня. Быстрым внимательным взором оглядываю салон. Где он — этот «своевременный» мужчина? Кажется, сел у окна. Да, рубашка цвета хаки. Нет, эта темнее. Вон там, дальше. Широкие плечи… аккуратная стрижка… Автобус быстро скрывается из вида.

Я слышу шаги за спиной. Кто-то осторожно трогает меня за локоть. Оборачиваюсь…

Это он! Вздрагивает мое сердце.

«Ах, какой! От него так и веет силой — это не показное, не маска. Сила — основа его. А в Папуа, кажется, землетрясение. Не посыпались бы с тебя, голубушка, кораллы!»

Он спокоен — ни тени волнения. Уверенность в глазах. Как он отличается от Константина! Даже сравнивать смешно.

Лукавая искорка во взгляде:

— Вот, не сумел уехать. Подумал: такая случайность — дар Божий.

Я отвожу глаза в сторону, чтобы не выдать своей радости. Почему я так делаю, не знаю. Может, лучше эту радость выдать? Нет, инстинкт подсказывает — не выдавай. А инстинкт — вещь серьезная. Опыт бесчисленных поколений. Инстинкт — хранитель мой.

Но смущение я скрыть не могу:

— Вы слишком внимательны ко мне.

— Разве может быть «слишком» по отношению к вам? — он удивляется. — После всего происшедшего…

Мне уже смешно, и я смеюсь. Одариваю его теплым взглядом. Немного сдерживаю шаг, потому что общежитие уже близко.

Он верно оценивает мое молчание и произносит:

— Саша. Можете называть меня так.

— Елена… Иноземцева.

— Иноземцева? — у него такой вид, будто он что-то припоминает. — Судя по фамилии, вы явно не из местных.

— Почему? — не понимаю я. — В Петербурге сотни Иноземцевых. Ах, да! Из иных земель!..

Я смеюсь, оценив его шутку.

Опять глаза Саши улыбаются при серьезном лице. Из моих знакомых никто так не умеет.

«Впрочем, он прав».

— Да, вы правы. Я из иных земель. Из Новгорода, — так говорю, а сама думаю: как он ловко перевел разговор на меня; каков психолог!

Он держится непринужденно:

— Я бывал там. Правда, зимой. Очень холодно было. Согревался пончиками…

Я останавливаюсь:

— Пончиками?

— Да, — не понимает он моего удивления. — Представьте, было очень вкусно.

— Значит, вы ходили по моей улице. Потому что в нашем городе всего одна пончиковая.

Саша оживляется:

— Так тесен мир! То я хожу по вашей улице, то вы падаете на меня с небес…

Я опять смеюсь. Не много ли для пяти минут общения? А он остроумен. И держится так непринужденно, будто уже тысячу раз бывал в подобной ситуации. С ним легко! Когда я разговариваю с Константином, с литератором, то каждую фразу из себя выдавливаю и не представляю, в какую новую крайность бросится неуравновешенный собеседник.

Ах, опять на ум приходит этот Константин. Наваждение какое-то!

Саша припоминает:

— Там еще недалеко памятник поставили. Князю Александру…

— Нет, это подальше, — уточняю я. — Скульптор — явно не Мартос.

Я замечаю, что мы стоим посреди тротуара, мешаем прохожим; и опять начинаю медленно двигаться в сторону общежития.

Саша идет за мной:

— Теперь я знаю, откуда приезжают такие девушки…

«Интересно было бы спросить — какие?» Он продолжает:

— Однако с такой фамилией, как у вас, трудно назваться где бы то ни было коренным жителем. Вы обречены на странствия. Нигде не пустите корни. Это очень романтично.

«Никак не соображу: хорошо это или плохо. Ясно одно — говорить он умеет. И тонко польстить…»

Припоминаю из рассказов мамы (а она знала от отца):

— Новгород Великий входил в число ганзейских[2] городов. Мой дальний предок, кажется, был иноземным купцом… Отсюда и фамилия.

Саша неожиданно меняет тему:

— Скажите, Елена, а куда мы идем?

Я гляжу на него испытующе. Он выдерживает взгляд.

«Если б десять минут назад он не уберег меня от травмы и сопутствующих проблем, я бы ему надерзила. Сказала бы, что я иду к подругам в общежитие, а куда идет он — не знаю. Однако в данной ситуации такой ответ не подойдет. Я этому человеку очень признательна. И он мне чуточку нравится. Самую малость всего… Он это чувствует. Он этим пользуется, конечно. Слегка переступает дозволенное, но навязчивым его не назовешь…»

Он подкупающе улыбается, он ждет ответа.

«О Господи! О чем я думаю! Кто на кого упал? Да я этому Саше кланяться должна! Потому и живу одна-одинешенька, что вредная такая. Вовсе не в литературе дело! Корни моей личной неустроенности — во мне».

Я показываю на вход в общежитие:

— Вы не поверите, Саша. Здесь живут Вера, Надежда и Любовь…

Он не теряется:

— Значит, нам по пути.

«Он очень быстро думает. Кажется, я за ним не успеваю. И все время чуть-чуть недопонимаю. Вроде не глупая!.. Что он имеет в виду, когда говорит, что нам по пути? Хочет пойти со мной в общежитие? Или выражается образно по поводу отдаленных перспектив? А может, и он меня чуть-чуть недопонимает?

Пожалуй, лучше будет мне промолчать. Пусть он владеет инициативой. Женщине это позволительно. Она всегда, даже перед лицом опасности, может позволить себе забиться в укромный уголок».

Саша и правда владеет инициативой:

— А вы — Муза.

— Что? — опять не понимаю я и гляжу растерянно в его внимательные глаза.

Теперь Саша показывает на вход в общежитие:

— Здесь живут Вера, Надежда, Любовь… и Муза!

«Ах, вот он о чем! Как все же быстро думает. И логично… Наши-то театральные мальчики не сообразили про Музу. А он — с ходу».

Вероятно, уважение блеснуло у меня в глазах. Саша улыбается, он удовлетворен. Он сказал приятное даме.

Я смотрю на него снизу вверх. Я — маленькая Снегурочка, залюбовавшаяся северным сиянием…

Пауза несколько затягивается. Я опускаю глаза, смотрю в сторону. Вижу Надежду. Она идет от булочной.

Надежда в упор не видит меня. Она глазами поедает Сашу. Она вот-вот врежется в столб, потому что двигается, как на автопилоте. Вот смеху-то будет! Но нет, Надежда благополучно минует столб. Хотя глаз с Саши не сводит…

Саша проследил мой взгляд и заметил Надежду.

Я говорю ему первое попавшееся:

— Ну, вот я и пришла!

— Вы живете в…

— Нет я тут не живу, — перебиваю Сашу (кажется, фраза получается резкой, жаль!), а сама не выпускаю из поля зрения Надежду. — Я к подругам в гости.