Когда я работала в театре, для меня существовало два таинства. Первое вершилось на сцене, второе — в оркестровой яме. Я часто присутствовала на репетициях — пряталась где-нибудь за кулисами или в темном зале, в ложе, или наверху, у осветителей. Звучала музыка — кладезь образов. Особенно волновала старинная музыка… Я уходила в себя, в свои фантазии. Я парила в себе, ибо во мне было небо, я качалась на волнах, ибо целое море было сокрыто во мне. Да что море?! Целый космос помещался в моем сознании, когда звучала хорошая музыка. А образам не было числа.

Так и сейчас ко мне подступают грезы.

Интересно то, что музыка разных времен действует на меня по-разному. Музыку старых мастеров воспринимаю как бы повествовательно. Под такую музыку я вижу рассказ, сюжет. Можно брать и писать сразу набело. А современную серьезную музыку воспринимаю образно, мозаично. В виде пейзажа, например. Но и в движении… Когда исполняют сонату для скрипки, флейты и фортепиано Мартину, я очень ясно вижу море, песчаный берег, волны с белыми гребнями, далеко-далеко — парус. Это, конечно, Балтика. Я сижу на песке у самой кромки, некоторые волны достают до моих ног. Ветер с моря несет по небу низкие серые тучи; ветер откидывает волосы у меня со лба. Начинается дождь. Влекомые ветром, косо ударяют в песок крупные капли. Где-то позади меня хлопает оконная рама, зябко дребезжит стекло, со скрипом поворачивается флюгер. Так хочется домой, хочется укутаться в теплую шаль. Но и уйти невозможно: ты уйдешь, и этот мир, этот чудный мир рассыпется на тысячи мертвых фрагментов, просто красок, нот…

Открываю для себя Гайнихена. Я не слышала прежде его музыки. Между тем она прекрасна.

В перерыве прохаживаемся с Сашей в фойе.

Любаши я отчего-то нигде не вижу. Заглядываю мимоходом в опустевший зал.

«Ах, вот они! Сидят в самом углу!»

Я так понимаю, что Любаша прячет кандидата. Да и сама она, похоже, прячется — зарылась лицом в программу. Кандидат говорит ей что-то, а она молчит. Он опять говорит, а она не выдерживает, раздраженно вскрикивает. Лицо кандидата становится пунцовым. Он оглядывается — не был ли кто свидетелем этой неприятной сценки?

Я отхожу от двери. Саша приносит мороженое — как раз то, чего мне не хватало. Ванильное.

После антракта слушаем музыку Паганини и Меллнеса.

Может быть, я невежда (скорее, это так и есть), но я не воспринимаю музыку Паганини. Или невежество мое ни при чем. Я его музыку просто не воспринимаю. Я не такая — мы ведь все очень разные. Или я не готова. Возможно, настроение не то. Семена прорастают во взрыхленной почве. А я — целина. Есть надежда на Сашу… Но пока не ложится мне на душу Паганини. Мучает он мою душу. Чувствую, как волна нервозности растет во мне. Обрывки образов теснятся в сознании; в сердце дверь скрипит на ржавых петлях…

С тобой на облаке

После концерта выходим из зала одними из последних. Любаша с кандидатом уже ушли.

Садимся в машину. Некоторое время молчим. Саша не спешит заводить двигатель. Мне понятен ход его мыслей. Завести — значит, ехать. А куда?.. Тем более — если расставаться не хочется. И мне не хочется расставаться. Еще не поздно. Но я не знаю, что сказать. Я еще ничего не решила.

— Я так рад, Лена, что встретил вас, — тихо говорит Саша. — И вообще… Что вы есть. Это так прекрасно!

«Знал бы он, как рада я! Но ему этого не скажу! Во всяком случае, сегодня или завтра».

— Что может быть проще нашей встречи! — отвечаю я.

«Вот так! И мы, оказывается, умеем опережать на шаг! Для литератора это даже нормально».

Саше нравится мой ответ.

У меня странная реакция на его признание. Вроде я должна оживиться, кокетничать. Но я чувствую, как на глаза наворачиваются слезы.

«Не дай бог, тушь поплывет. Это будет катастрофа! Не хотела же накладывать тушь, — корю себя. — Отступила от правила — и вот! Надо быстро-быстро подумать о чем-то другом, отвлечься».

Я отворачиваюсь от Саши и смотрю в окно.

Вдруг замечаю Любашу. Широким шагом она идет по тротуару. Красиво идет — словно яхта наперерез волнам. Кандидат семенит, отдувается — едва поспевает за ней. Пытается схватить ее за руку, остановить. Но Люба вырывает руку. Он опять цепляется (вот прилипала!). Наконец Любаша останавливается. Кандидат уговаривает ее. Она молчит, гневно сводит брови. Потом он тихонько тянет ее за собой. Она не очень сопротивляется. Он тянет все настойчивее, и Любаша уже нехотя идет за ним. Они скрываются за углом. Через минуту на дорогу с ревом вылетает «мерседес».

Гляжу машине вслед.

«За рулем кандидат чувствует себя много увереннее, чем на тротуаре!»

Они быстро теряются из виду.

А я справляюсь с наплывом чувств.

Саша поворачивается ко мне. Мы смотрим друг на друга. Уже темно, но не настолько, чтобы я не видела его глаз. Ночь сегодня ясная, зажглись фонари. Можно сказать: освещение придало интимности. В салоне вполне уютно.

Саша включает радио. Какой-то блюз наполняет салон. Саша делает потише. Вот, в самый раз!.. В лобовое стекло смотрит черно-синее небо — прозрачное, чарующее. Такая редкость в наших краях!

Саша, должно быть, — счастливчик. У него все получается как бы само собой. И все служит ему, даже небо. Светят звезды. Мне? Нет, ему!.. Вон одна покатилась…

Саша тоже видит ее:

— Говорите желание.

— Хочу к морю, — неожиданно даже для самой себя отвечаю я.

А может, это даже не я — сама судьба глаголет моими устами… Конечно, не я, ибо, сказав это, я тут же пугаюсь, встревоженно озираюсь (море ведь далеко!). Я бы их — слова свои необдуманные — взяла обратно, но они уже произвели магическое действие. Радостно сверкнул ключ зажигания, возбужденно вздрогнул и услужливо заработал двигатель, принялся подмигивать огонек поворота на панели.

Мы несемся по ночному городу. Я успокаиваюсь немного: а почему бы и нет! Гляжу вперед с застывшей на лице улыбкой. Чувствую рядом надежное плечо Саши. Что еще надо? У нас — маленькое безумство на двоих. Нам хорошо — и этим все сказано.

— А вы заводная! — восклицает радостно Саша.

— Это — музыка… действует…

Так приятно всем телом ощущать скорость. Она убаюкивает или гипнотизирует. Она как будто и возвеличивает тебя. Да, сейчас она твоя рабыня. Она услужлива, она ровной дорожкой стелется пред тобой.

— Хотите кофе?

— Хочу кофе, — отвечаю я, завороженно глядя вперед, на дорогу.

— Налейте, пожалуйста, и мне. Там, на заднем сиденье, термос…

«Так здорово, что кто-то изобрел термос».

Я оглядываюсь. Действительно нахожу на заднем сиденье большой китайский термос и сверток с бутербродами. Неужели Саша предвидел мое желание прокатиться?

— Вы волшебник?

Скоро мы вылетаем на шоссе. Машин в этот час мало, и Саша набирает скорость. Я вжимаюсь в спинку кресла. Мы мчимся очень-очень быстро. Насколько быстро, я не знаю, потому что боюсь взглянуть на спидометр. Я уверена, что цифра потрясет меня больше, чем сама скорость.

— Есть хорошее место! — Саша возвращает мне пустой стакан и еще прибавляет газ.

Я не отвечаю, потому что боюсь рот раскрыть; боюсь отвлечь Сашу от дороги. Я никогда не ездила так быстро. Все во мне замирает.

То лес, то поля, залитые лунным светом, то какие-то строения мелькают за окном. Дорога под нами сошла с ума. Да это уже и не дорога. Это белая свадебная лента, которая бьется на ветру. Ночь свирепой тигрицей бросается мне в лицо. Я зажмуриваюсь. И она проглатывает меня. Урчит ее утроба…

Нет, это урчит мотор.

Ощущаю каждой клеточкой пьянящую легкость.

Проходит еще какое-то время, и передо мной вдруг предстает море — черной полосой под черно-синим небом.

Изумительная картина! Все во мне поет…

Разве не безумство — чувствовать себя царицей ночи, царицей моря, а вместе с ними и вселенной? Весь мир — мой, ибо весь этот мир — я! И он, Саша…

Сбрасываем скорость. Проехав немного извилистой проселочной дорогой, Саша останавливает машину у больших круглых камней — за тысячи лет они обкатаны морем, ветрами и льдами.

Выходим из машины, хлопаем дверцами.

Так тихо вокруг! Едва-едва слышно море. Ветра почти нет. В ясном небе мириады звезд и яркий месяц.

— Я так хочу поближе к воде, — говорю я.

— В чем же дело? — и Саша берет меня за руку.

Но я показываю ему глазами на свои лакированные туфельки.

— Не беда! — смеется Саша. — Я отнесу вас.

— Нет, нет! — вскрикиваю я, отпрянув к машине.

Саше почему-то смешно:

— Хорошо, есть другой вариант. Но вы на него тоже вряд ли согласитесь.

— Какой? — мое сердце почему-то вздрагивает.

— Кроссовки. Мои кроссовки…

Теперь и мне смешно:

— Но ваша нога в два раза больше моей!

— Ничего, никто не увидит. Вы же не пойдете в моих кроссовках к подругам.

Саша открывает багажник и некоторое время разыскивает в нем кроссовки.

Я стою у машины и с наслаждением вдыхаю свежий морской воздух.

По радио после очередного выпуска новостей опять играет музыка. С первых же аккордов я узнаю ее — чарующую. С детства она мне нравится. Это — «Бахиана» Вила-Лобоса.

Удивительно, всегда, когда ее слышу, я представляю одну и ту же картину: ночь, берег моря, ясное звездное небо, грустную девушку у воды… И теперь я вижу все это наяву. А грустная девушка — это я. Я гляжу на темное море — ожидаю любимого. Где-то вскрикивает чайка.

Играет музыка. Не дождусь любимого. Он — Летучий Голландец.

Наконец Саша захлопывает багажник и ставит у моих ног кроссовки. О, они великолепны! Они, можно сказать, страдают гигантизмом! С таким же успехом Саша мог положить передо мной и ласты.