Уинстон Грэм - Чаша любви

— Но Эндрю...

— Поэтому я и решил отправиться в путешествие, пусть даже слегка опасное, но всё же оно принесет мне денег побольше, чем служба на пакетботе... — Он тронул её за плечо. — Не думай, что не знаю, как это расстроит моих родителей. Не думай, что я не принимал помощь отца, чтобы выбраться из финансовых передряг. Но так не может продолжаться. Я написал им письмо, которое будет ждать их дома. Оно меня не оправдает, но хотя бы даст объяснение. Когда я вернусь...

— Но куда ты направляешься?

— Разве я не сказал? Наверное, лучше и не говорить! Неделю назад я встретился со Стивеном Каррингтоном в Фалмуте. Мы немного пообщались в «Гербе короля», и я рассказал ему о своих трудностях. Тогда он поведал мне, что собирается отплыть в Геную на двух кораблях, набитыми бочками с сардинами, и предложил командовать его новым судном, построенном на прошлой неделе в Лоо. Жалования не будет, пока сами не заработаем; но есть вероятность получить высокую прибыль. Моё судно сейчас в Пенрине; его привёл Стивен. Я отчаливаю с утренним приливом, чтобы забрать груз в Меваджисси; затем мы отчалим и постараемся держаться вместе; на островах Силли я встречусь со Стивеном. Он прибудет из Сент-Айвса. Мы не вернёмся до марта, но если всё пройдёт гладко...

— Эндрю, а ты не подумал о продвижении по службе на пакетботе? Как и отец, ты мог бы...

— Думал постоянно, дорогая кузина. Пусть я покажусь тебе слегка скудоумным, но сделать это не так-то просто.

— Ох, Эндрю, я не хочу, чтобы ты в это ввязывался! Если ты...

— Лучше бы я тебе не рассказывал. Нелегко держать это в тайне аж двое суток, но теперь всё зависит от нас двоих. — Он вновь приблизил к ней лицо. — Посмотрим, оказался ли я таким дураком, каким ты меня считаешь. Но многие молодые люди грешат по молодости. Дожить до тридцати, а потом жалеть, что в молодости не развлекался. Я наслаждаюсь жизнью. Много пью, распутничаю и играю. Поэтому отец сердится, а матушка беспокоится; и может, только к лучшему начать с чистого листа, может, это поможет охладить мою горячую кровь. Стивен — настоящий герой, пусть даже и засаживает иногда нож слишком глубоко... — Он ещё раз её поцеловал. — Знаешь, ты ведь правда очень, очень красивая.

— Эндрю, я сдержу обещание, но...

Он взобрался на коня, который покачнулся под его весом.

— Ты напишешь? — спросила Клоуэнс. — Напиши, если получится. Мы с нетерпением будем ждать вестей.

— Если получится, — ответил Эндрю. — Мы можем зайти в какой-нибудь порт между Сент-Мэри и Генуей только в случае крайней необходимости... Но я постараюсь. Кстати, знаешь, как зовётся мое новое судно? А ну-ка, угадай с двух попыток.

— Ну что ты. Откуда же мне знать?

— Стивен назвал судно «Леди Клоуэнс».

Эндрю снял шляпу, вонзил шпоры в коня, и тот зацокал по дороге.

Оглядываясь назад, Джереми так и не понял, в какой момент вечер пошёл под откос.

Сначала, оправившись от неприятного сюрприза — Валентина, каким-то образом присоединившегося к компании Тревэнионов — он восхищался всем, что касалось Кьюби: её внешним видом, изысканной гордостью и знаками внимания по отношению к нему, лёгкостью и изяществом, с которыми она познакомилась с его родителями. Кьюби разделила его веселье и танцевала с ним, согласившись даже повальсировать, и это оказалось просто великолепно. Вспоминая их непостоянные, прерывающиеся отношения, длившиеся уже два с половиной года, Джереми с грустью признавал, что, за исключением короткой встречи год назад на скачках, он никогда не оказывался так близко. И пока они танцевали, он просто наслаждался этим: её губами, улыбкой, близостью, её волосами, щекочущими его лицо, надушенными фиолетовыми перчатками, округлыми плечами, изгибом щеки, тёмными длинными ресницами, снова улыбкой, губами...

Другим удовольствием оказалось наблюдать за Валентином, который танцевал с миссис Поуп и, что неудивительно для такого бабника, откровенно волочился за ней. Но после ещё пары танцев, он целенаправленно подошёл к Кьюби и не отпускал от себя уже до конца вечера. И хотя всё выглядело так, будто он выполняет отцовский приказ, легче от этого не становилось. Это так на него похоже — на них обоих. Понятно, что для Валентина не существовало никаких препятствий — он не пропускал ни одной хорошенькой женщины, и потому неудивительно, что этим вечером он не стал лишать себя удовольствия провести время с Кьюби. Горько становилось от того, что Кьюби держалась с Валентином так же оживлённо и изящно, как с Джереми.

Джереми, в свою очередь, оказался в паре с миссис Селиной Поуп.

Они танцевали контрданс, и в зале было множество других красивых девушек. Включая Дейзи Келлоу, чья внешность несколько потускнела, словно от предчувствия, что её шансы выйти за Джереми всё уменьшаются. А ещё Давида Тренеглос, вторая дочь Джона и Рут, родившаяся после сложного ребёнка Агнеты — она расцвела внезапно, её рыжие волосы и персиковая кожа представляли собой довольно редкое сочетание. И его сестра Клоуэнс, златокудрая и очаровательная — не для него, разумеется, она просто олицетворяла девушек всего мира, за которыми он мог бы ухаживать и полюбить. И маленькая шалунья Белла, танцующая наравне со всеми. И высокая, статная Кэролайн Энис, и его собственная очаровательная мать. Но все они ничего не значили для него, потому что та самая единственная девушка вряд ли будет принадлежать ему.

Джереми смотрел, как Кьюби и Валентин идут в сторону большой гостиной: они смеялись, шутили и вообще явно спелись, почти как супруги. Не только на этот вечер, но на всю жизнь. Так уж предопределено. Таков уж финансово и юридически скреплённый договор между сэром Джорджем Уорлегганом и майором Джоном Тревэнионом. Всё подписано. Всё решено.

Джереми извинился и вышел в сад. Его настроение не улучшилось, когда он обнаружил Хорри Тренеглоса, обнимающего Летицию Поуп, и ещё одну незнакомую парочку. И потому он не застал перепалку между Валентином и Джеффри Чарльзом.

Лишь несколько человек подметили некоторую суровость на лице Джеффри Чарльза, когда в конце танца тот попросил Валентина о разговоре наедине.

Они отошли в гостиную, где Морвенна встретилась со своим сыном.

В начале вечера произошел небольшой инцидент, когда Амадора, впервые встретившаяся с Валентином, оказалась оскорблена и напугана его развязностью. По правде говоря, Амадора, рождённая в семье испанских идальго и воспитанная в монастыре, находила английское, а уж тем более корнуольское общество неотёсанным и грубым. Все шумели, держались слишком открыто и в кое-каких мелочах вели себя нелюбезно, вопреки тем правилам, которым её обучали. Но она так восхищалась другими качествами англичан и так любила Джеффри Чарльза, что отнеслась к происходящему спокойно. Переезжая в другую страну, никогда не ожидаешь, что там всё будет в точности как на родине. Она восприняла это как вызов.

Но когда к ней неожиданно подошёл молодой человек, на редкость привлекательный, хотя и длинноносый и слегка сутулый, и сходу поцеловал её в губы, да ещё остался недовольным из-за того, что она стиснула собственные, затем погладил её плечо, бесцеремонно положил руку ей на колено и сказал, что он — её единственный деверь, а потому им необходимо немедленно узнать друг друга поближе, и бросил недвусмысленный взгляд. Амадору это оскорбило. Её сковали скорее шок и возмущение, чем испуг, как позже объясняла она Джеффри Чарльзу: она вообще не из тех, кого легко смутить. И всё же она без промедления сообщила мужу, что не одобряет поведение его единоутробного брата.

Так что отношения Джеффри Чарльза и Валентина не задались с самого начала приёма.

Но этим не ограничилось.

— Да? — лениво спросил Валентин, когда они вошли в комнату и поняли, что та пуста. Он выпил больше остальных, но это было почти незаметно. — Чем я могу помочь, братец?

— Какого чёрта, — начал Джеффри Чарльз, — ты притащил сюда этого проклятого мальчишку?

— Что? — Валентин промокнул кончик носа шёлковым платком. — Какого мальчишку? А, ты о Конане Уитворте. А что? Он попросил взять его с собой. Тебя это задевает?

— Естественно, задевает! Ты не знал, что его мать тоже здесь будет? Ты разве не понимал, каким шоком для неё это может стать?!

— Боюсь, не понимал. А должен? Между матерями и сыновьями обычно нет особой антипатии.

— Ради Бога, ты мог бы написать и уточнить это у меня! Джереми хватило такта поступить именно так, когда он захотел пригласить кого-то незнакомого!

— А, Кьюби и Тревэнионов! — просиял Валентин. — Замечательная идея, не правда ли?

— К черту всё это! Я хочу узнать, зачем ты привёз сюда мальчишку!

Улыбка Валентина становилась всё слабее, но он не сдавался.

— Дорогой брат, я тебе уже сказал. Он захотел приехать. Я взял его с собой. Что не так? Меня ещё практически на руках носили, когда погиб его отец, а мать снова вышла замуж. Да ты сам ещё был юнцом. Откуда мне знать подробности взаимоотношений твоих утомительных друзей?

Злость Джеффри Чарльза притупилась от осознания, что Валентин говорит абсолютную правду. Притупилась, но не исчезла.

— Мне кажется, ты всегда чувствовал себя в этом доме хозяином! — заявил Джеффри Чарльз.

— Не то чтобы. Скорее остаточный интерес. А что, какие-то проблемы?

— Нет, если ты обещаешь, что не станешь вести себя слишком развязно с новыми родственниками.

Терпение Валентина иссякало, но он был на десять лет моложе и понимал, что он здесь не главный.

— А что, её королевские пальчики заболели от того, что я до них дотронулся? Ты только скажи...

— Я тебе уже всё сказал, — он не упомянул имени Амадоры, иначе всё бы выглядело так, словно она чересчур себя превозносит.

— Тогда могу я вернуться к дамам? Или ты хочешь, чтобы я ушёл?