— Одд Хельги, князь Ольг, дал согласие признать моих детей своими наследниками и растить как своих, если я сделаюсь его женой. — Дивляна повернула голову и посмотрела на Одда, который при этих ее словах весомо кивнул.

Взгляд Вольги жег ее, но на него она старалась не смотреть. От волнения и слабости ее слегка шатало, и ей пришлось вцепиться в край стола, покрытого тяжелой расшитой скатертью, чтобы не упасть.

— Мой долг перед детьми — сделать так, чтобы они не лишились рода и всех его прав. И если вы, мужи полянские, хотите видеть меня и дальше своей княгиней, а моих детей — своими будущими князьями, если вы согласны на этих условиях признать власть над собою Одда Хельги, то я тоже на это согласна.

— Благо тебе, княгиня, что мир и благополучие нам снова даруешь! — Избыгнев встал и низко поклонился ей, выражая общее мнение старейшин. — Будь и дальше нашей матерью, а мы тебе и детям твоим…

Одд уже потянулся к золоченой чаше на столе, чтобы предложить ее Дивляне и обменяться с ней обетами, как вдруг Вольга вскочил со своего места и грохнул кулаком по столу.

— Ты что же это творишь? — в ярости крикнул он Одду. Ему одному не сказали, о чем Одд сговорился с полянскими старейшинами. — Морда ты варяжская бесстыжая! Забыл уговор? Перед дружинами клялся — мне Аскольдову вдову! Я за ней шел, а ты теперь ее себе забрать хочешь?

— Я не мешал тебе говорить с ней. — Сохраняя невозмутимость, Одд повернулся к Вольге, заслоняя собой Дивляну. Она в изнеможении уже обеими руками оперлась о стол и наклонила вновь заболевшую голову, пряча лицо за свесившимися краями убруса. — Я не стал бы мешать, если бы она хотела стать твоей женой. Но она предпочитает защитить права своих детей здесь, на их родине. И любой умный человек скажет, что она права. Я не откажусь от своих слов. Спроси ее еще раз, перед всеми этими людьми, хочет ли она быть твоей женой? Если княгиня скажет «да» — она твоя.

И он посторонился, чтобы Вольга мог видеть Дивляну, даже указал рукой: говори!

— Дивляна… — Сжав зубы, Вольга перевел дух и все же попытался найти слова. В его прежней обиде еще таилось немало надежды на то, что Дивляна придет в себя и все-таки станет прежней, но теперь он видел, что она действительно готова бесповоротно порвать с ним и снова уйти к другому. — Опомнись! Не я, а он убил твоего мужа! Не я, а он сделал твоих детей сиротами! Ты откажешь мне, а ему скажешь «да»?

— Он может дать моим детям то, на что они имеют право… по праву своего рода и рождения… — с трудом подняв голову и едва глянув на него, тихо сказала Дивляна, но каждое ее слово было отчетливо слышно, поскольку в гриднице стояла тишина. — Если я пойду с тобой, они потеряют все.

— Но как же твоя сестра? Яромила? Он с ней обручен! У них сын старше твоей дочери! Ты у сестры родной мужа отбить хочешь? Сильно же ты переменилась!

— Но она не может приехать сюда! — в отчаянии воскликнула Дивляна и заломила руки. Только одна эта мысль — о сестре — мешала ей принять решение. — Ты помнишь, из-за чего меня стали за Аскольда сватать? Ведь сперва родители уговорились Белотуру ее отдать! Да не отпустили ладожане! А что изменилось? И теперь не отпустят! По-прежнему она — старшая дочь старшего рода, и пусть она уже не Дева Альдога, но от нее род следующих дев пойдет. Она не может оттуда уехать! А меня отпустили. Мне теперь там места нет!

— И к тому же тот, кто из рода одну девку взял, и других может брать, — вставил Угор. — Где одна сестра, там и вторая. По древнему покону так.

И все закивали: по самым древним родовым обычаям сестра жены для мужчины — почти та же жена, и тот, кто уже взял одну женщину из рода, имеет преимущественное право на всех ее сестер. Вольга тоже знал об этом и стиснул зубы: сейчас он горько пожалел, что не женился-таки на Велеське, что уравняло бы его в правах с Оддом.

— Я обручен со старшей сестрой из трех, — мягко напомнил Одд, будто прочитав эту его мысль. — А ты был обручен с младшей. Мои права все равно больше твоих.

— А ты заранее знал? — Вольга бросил на него взгляд, в котором горькая насмешка смешалась с ненавистью. — Вещун! — язвительно воскликнул он. — Не зря ты мне ту вдову изборскую сватал, дочь Всесвята полотеского, — знал, нацелился уже на мою лебедь белую!

— Нет! — Одд мотнул головой. — Это обвинение несправедливо. Я не знал, что она откажет тебе в своей руке. Но раз уж она отказала…

— А кто ее спрашивает? — яростно кричал Вольга, который лучше умер бы, чем уступил. — Она — наша добыча! А насчет добычи у нас с тобой был уговор: Аскольдову вдову мне! Ты не говорил, что на это нужно ее согласие! Разве я не прав? — Он взглянул в сторону лавок, где сидели его ратники из Плескова и хирдманы Одда. — Дружина? Неужто забыли?

— Он прав, конунг, — первым встал Торгрим хёвдинг. — У вас был такой уговор. Вдову Аскольда — ему. И про ее согласие не было сказано ни слова.

— Это правда. Правда! Был уговор! — загомонили сначала халогаландцы, а потом и плесковичи, разобрав, о чем речь.

— Да, это так. — Одд наклонил голову. — Я не могу идти против воли дружины и гневить богов отказом от слова. Я хотел устроить это дело к удовольствию и пользе всех нас, но если ты будешь вопреки всеобщему желанию настаивать, то получишь свою долю добычи. Может быть, ты позволишь мне выкупить ее? Я дам тебе любое число молодых пленниц или серебра… даже столько, сколько она весит.

— Нет, — мрачно отрезал Вольга. — Я шел сюда за ней, и я ее заберу.

— Но имей в виду: если ты ее заберешь, она и ее дети утратят все права, — предупредил Одд. Не менее, чем он сам хотел приобрести все блага, соединенные с рукой Дивляны, Одд желал помешать тому, чтобы их получил кто-то другой. А если ее возьмет Вольга, такая опасность возникнет. Заключая уговор, он еще не знал, как много здесь значит жена Аскольда. — Это соответствует условиям: ты получаешь только женщину, но более ничего из наследства ее мужа.

— Мне не нужно больше ничего! Пусть Аскольд себе в зад засунет свои права! Я хочу, чтобы эта женщина была передана мне. Иначе я буду считать твое слово нарушенным, а наш договор расторгнутым.

Всем было ясно, что стоит за этим умолчанием. Плесковское войско, приведенное Вольгой, заметно превышало дружину самого Одда. И даже если бы на сторону последнего встали киевляне… Захотят ли они с оружием в руках сражаться за Огнедеву среди своих домов? Резня и пожар на киевских горах живо встали у каждого перед глазами.

— Смерти ты моей желаешь… — почти простонала Дивляна и закрыла лицо руками. Все ее надежды снова наладить жизнь и спасти наследство детей рушились. — Змей Летучий ты, а не человек!

— Я не желаю твоей смерти. Я не желаю, чтобы ты стала женой другого, когда была обещана мне. И этого не будет. Мой отец уступил вам однажды — я не уступлю.

— У твоего отца за спиной все же оставался еще один мужчина его рода, — намекнул Одд.

— Мне нечего терять. — Вольга жестко усмехнулся. — Та колдунья коростеньская, пожри ее Ящер, сказала, что мой род — это Дивляна. Или у меня будут сыновья от нее — или не будет вовсе. И если я не получу ее, то умру я сейчас или двадцать лет спустя — какая разница?

— Извини, Дивилейн. — Одд с явным сожалением развел руками. — Я не могу отступить от слова, данного перед дружиной.

Дивляна давно уже села — ее не держали ноги; теперь она опустила голову на руки, обессилев окончательно. Напрягая все силы, она карабкалась из бездны, чуть ли не в зубах волоча детей, как раненая волчица своих щенков, но сил не хватило. То давнее своеволие снова, уже не впервые, разрушило ее жизнь.

— Ты получишь свою добычу, — еще раз заверил Одд Вольгу. — Но не кажется ли тебе, что сейчас гораздо лучше будет поручить королеву заботам женщин?


От напряжения у Дивляны снова беспощадно разболелась голова, и Елинь Святославна едва успокоила ее с помощью сон-травы. Назавтра, проснувшись и не желая вставать, Дивляна смотрела в знакомую кровлю и думала. Даже в кощунах она не слышала о столь превратной судьбе. Когда-то она саму жизнь свою видела только с Вольгой, ради него она бежала из дома, готова была навсегда порвать с родными, бросилась с пестом на родного брата… Думала, умрет, если ее разлучат с Вольгой. И вот прошло четыре года, и теперь ее силой выдают Вольге, а она ничего так не желает, как избавиться от него! Проститься и никогда больше не видеть! Чтобы он уехал в свой Плесков и там был бы счастлив с какой-нибудь другой, а ее оставил, дал возможность стать женой Одда, сохранить положение для себя и, главное, для детей! То, чего она хотела больше всего на свете, судьба силой отняла, с кровью оторвала от сердца, а ныне так же насильно впихивает в руки это «счастье», больше не имеющее для Дивляны никакой цены! Совсем наоборот.

— Ну почему так, почему? — Осторожно приподнявшись, она села на лежанке и сжала голову руками. Чувствовалось легкое головокружение, но держаться прямо Дивляна могла. — Почему? Боги мои! Чуры мои! Неужели я тогда вас так прогневала, что вы навек от меня отвернулись?

— Вот потому и учат: живи по обычаю, слушай стариков! — Елинь Святославна мягко погладила ее по затылку. — Обычай-то сотнями голов выдумывался, да постарше, поумнее нашего! Кто умнее обычая хочет быть, беспеременно обожжется.

Дивляна не возражала. Да, опыт предков всегда умнее человека, будь у тебя хоть голова с пивной котел. Но именно те, кому этот опыт нужен, руками и ногами отпихивают его! Как она будет жить, зная, что своим девичьим безрассудством навсегда загубила жизнь детям? Как будет смотреть им в глаза, когда они подрастут, начнут понимать и узнают, чего она их лишила? Да и где они теперь подрастут?

Елинь Святославна рассказала, что после того, как Дивляну увели, на пиру еще очень долго стояли крик и ругань, так что чуть не дошло до драки. Одд отказался от женитьбы на Дивляне, ссылаясь на невозможность нарушить уговор, но полянские старейшины не хотели отпускать свою Огнедеву. Тогда Вольга пригрозил, что поедет в Ладогу и посватается там к Яромиле, пусть потом в Киеве дожидаются чудских куниц!