— Выкупит? У кого?

— У того, кто придет за тобой. Не то русь, не то кривичи. Ждут их сюда со дня на день. Они хоть и земли этой не знают, да на реках не заблудишься — полона взяли довольно, найдут и проводников. Скоро будут под Коростенем. И нам только за то и надо богов молить, чтобы не сотворили над нами чего, пока они подойдут.

На гранитных кручах над Ужей все пришло в смятение. Одни бежали из Коростеня в лес, надеясь, что там враги не найдут, другие им навстречу торопились из весей в город, веря, что за стенами надежнее. Но что проку в стенах, если здесь остались одни женщины с детьми да старики, а почти всех мужчин князь Мстислав увлек с собой в победоносный, как казалось, поход на Киев? Стены стенами, но все сходились на том, что осады и приступа не выдержать. Мало кто хотя бы вслух утверждал обратное. Над кручами висели вопли и плач: одни причитали по покойникам, другие — так, от страха.

Целыми днями пленницы слышали эти вопли. Подглядывая в окошко, Снегуля доносила, что вокруг бани с утра до ночи слоняются бабы и мужики. Лица странные, чего хотят, непонятно: не то умолять Огнедеву о спасении, не то поджечь…

Старая княгиня Боронислава весь день ходила по Коростеню, утешая баб, и сама заливалась слезами по мужу и сыну. Молодая княгиня держалась получше: ее муж вернулся живым, дети были при ней. Именно она собирала старейшин и остатки дружины, раздумывая, что можно сделать, как защитить себя? Доброгнев держал совет только с одним человеком — с Незваной. Та бегала по городу оживленная, какой ее никогда тут не видели, но этому и не удивлялись — разлитые вокруг смерть и горе питали служительницу Марены и наполняли силами. Раньше Доброгнев недолюбливал ее и не одобрял намерений отца держать при себе пришлую колдунью, но теперь и сам видел в ней свою главную надежду. Никто не знал, о чем они тайком совещаются.

Ведица не показывалась, ее голос в общем хоре не раздавался, и это было хуже всего. Дивляна и Елинь Святославна боялись, как бы от всего пережитого молодуха не помешалась. Пять лет она ждала этого замужества, и за три месяца замужней жизни потеряла все, что имела!

Иногда Дивляна сама подходила к крошечному окошку и выглядывала в белый свет, но видела отсюда только стену коровника с пыльными лопухами да пару навозных луж. Если Незвана победит, то в последний раз их выведут отсюда на Святую гору — и перережут горло на том камне, куда она всего пару дней назад возлагала огромный праздничный каравай, за которым они втроем с Чтиславой и Ведицей прятались и спрашивали, не видно ли их. А народ так же дружно отвечал: нет, не видно! А теперь…

Жизнь ее повисла на волоске. Однажды с ней уже было нечто подобное — четыре с лишним года назад, когда она бежала из дома с Вольгой. Будто и впрямь знала, что задуманное родителями киевское замужество не принесет ей ничего, кроме горя. Как и тогда, Дивляна оторвалась от рода, не знала, кто и что она теперь, запуталась в своих надеждах и желаниях, не видела никакого будущего. Тогда она думала, что лучше ей умереть, — и теперь приходило в голову, что если ценой ее головы все успокоится и война прекратится, то она, правнучка волховских и ильмерских дев, уходивших к Ящеру ради блага всего племени, согласится на это.

Но кое-что за эти четыре года сильно изменилось. У нее появились дети, которым грозит погибнуть вместе с ней. И ради детей она была готова бороться даже с Ящером — до последнего вздоха, пока достанет сил держать голову над водой. К тому же теперь она, не в пример прежнему, ни в чем не была виновата. Она не проявляла своеволия, даже не совершила никакой ошибки… Или совершила?

Дивляна вдруг похолодела, подумав: а ведь ее нынешние несчастья — продолжение старых. Не дай она себе столько воли четыре года назад, не обещай себя Вольге, не решись на побег, не клянись ему в любви до огненной крады в тот последний час, который они провели вместе, он бы не пришел сюда сейчас. Не разрушил бы ее жизнь и жизнь племени, которое она уже давно считала своим, не сделал бы сиротами ее детей. Она обещалась ему… на Дивинце в день Красной Горки, когда любовные клятвы наматываются прямо на веретено Макоши и Судениц, — и он пришел за ней. Как Ящер за обещанной жертвой… Но обещала она себя, а жертвами стали ее муж… и еще могут стать дети!

А она-то думала, глупая, что уже сполна расплатилась за своеволие, — когда чуть не умерла от лихорадки в лесу над Волховом, когда мучилась, чувствуя, что от разлуки с Вольгой сердце разрывается и сама душа по капле утекает вместе со слезами… Но расплата настигла ее сейчас — здесь, в этой тесной сырой бане, с двумя детьми на руках, из-за которых теперь ей придется умереть не один, а три раза, тридцать раз!

И в то же время ей почти не верилось, что она снова увидит Вольгу. Его образ остался там, в давно ушедшей жизни. Той юной девушки, «искорки», как звала ее мать, девушки, что клялась Вольге в любви, давно уже нет — она умерла, ее место заняла женщина, жена, мать… Когда Дивляна вспоминала те дни, сердце замирало от внутреннего отзвука давно забытой нежности, горячего юного чувства влечения и прочных надежд на близкое счастье… но тот Вольга, которого она помнила, тоже остался там, в прошлой жизни. Каков он нынешний, она не могла себе представить. И знала одно: призракам прошлого лучше оставаться в прошлом. Вторгаясь в настоящее, они, как зловредные навьи, губят и разрушают все…


Враги появились на третий день — Вольга, как ни спешил, вел за собой все свое войско и потому двигался медленнее. Одд с дружиной руси и полотеских кривичей остался в Киеве, но и плесковской рати хватило на то, чтобы обложить все обитаемые вершины коростеньских круч и занять те из них, где не было защитных стен, — впрочем, жители со скотом и пожитками уже перебрались оттуда в город. По пути кривичи разграбили несколько прибрежных весей, привели с собой полон, захваченный скот. К небу потянулись дымы костров, застучали топоры.

А на тропе, ведущей к затворенным воротам частокола, в тот же час, несмотря на сумерки, появились люди.

— Кто теперь за старшего в Коростене? — кричали оттуда, смешно «окая», как все кривичи. Незвана невольно вздрогнула, впервые услышав речь своего родного племени, пусть и другой его ветви. — Здесь Волегость, Судиславов сын, князь плесковский. Он хочет с вами говорить!

Доброгнев поднялся на помост, шедший изнутри вдоль частокола на валу. Вал был высок, гора крута, поэтому стоявшие на тропе несколько человеческих фигурок казались отсюда совсем маленькими. И с другой стороны города усеянное гранитными глыбами пространство между склоном и водой, огромные плоские валуны, вдающиеся в воду и служащие удобными причалами, были все заполнены вооруженными людьми; на воде тоже стояли лодки, полные воев. Слава чурам, снизу было не видно, что копья вокруг Доброгнева держат не только мужчины, но и женщины: это придумала его жена, Чтислава, чтобы внушить врагам, будто здесь довольно войска и есть кому их встретить.

— Старший здесь я — Доброгнев Мстиславов сын, князь деревлянский! — сурово крикнул он. — А тебя я и так узнал. Ты — убийца моего отца и брата, и я буду мстить тебе, пока не истреблю весь твой род.

— В моем роду никого больше нет, я один! — Сдвинув шапку на затылок, Вольга упер руки в бока. — Ждать нечего — выходи! — Он кивнул на ровную каменистую площадку у воды. — Решим дело сразу. Мне нужно кое-что, что есть в вашем городе. Мне нужна Аскольдова вдова, княгиня Дивомила, и ее дети, сын и дочь. — Теперь уже не было смысла делать из этого тайну. — Если вы отдадите мне их целыми и невредимыми, то я уйду и не буду причинять вам вред. Мне нужна только она. Но если ты хочешь биться со мной за твоих родичей, выходи сюда, князь Доброгнев, я от своих дел не отпираюсь!

Доброгнев молчал. Нет, он не был трусом и в обычных условиях никогда не отказался бы от поединка, тем более что речь шла о кровной мести за отца и брата, а убийца бросил ему вызов перед самым порогом его дома, перед лицом богов на Святой горе, чуров на жальнике и всего деревлянского племени. Но стоявшая рядом Незвана сжала его локоть. Как мужчина, он предпочел бы выйти на честный бой, сразиться и либо одержать победу, либо погибнуть с честью. Но последнего он не мог себе позволить — Незвана убедила его за эти дни, что если боги от него отвернутся, то Коростень останется вовсе беззащитен, а его мать, жена и дети попадут в рабство.

— Убить тебя я всегда успею! — крикнул Доброгнев Вольге. — А твой род в моих руках.

— Что?

— То, за чем ты пришел.

— Это и есть твой род! — Незвана выбралась из-за плеча Доброгнева и посмотрела на Вольгу.

И кривичи на тропе невольно вздрогнули, вдруг увидев над собой это лицо с горящими глазами, это облако темных волос с колдовскими косичками и подвесками, — будто сама Марена вдруг взглянула в глаза.

А Незвана с жадным любопытством рассматривала Вольгу. Вот наконец она увидела его — не тень в Навьем мире, не отражение в воде гадательной чары, а наяву — человека, которого любила ее противница. Роста скорее среднего, чем высокого, но ловок, крепок, лицом красив, решителен, одет богато… Молодец из кощуны, да и только, а еще и князь! И возможность встать между ними и причинить боль им обоим доставила Незване ни с чем не сравнимое удовольствие.

— Я наложила на тебя заклятье, князь Волегость, — продолжала она, наслаждаясь возможностью воткнуть раскаленный нож в самое сердце этого ловкого и знатного красавца. — У тебя не родятся дети, и род твой не будет продолжен никем, кроме этой женщины, Аскольдовой вдовы. Чтобы отомстить тебе за смерть деревлянских князей, не нужно убивать тебя самого. Достаточно убить ее — и тебе останется только тянуть свой век, видя, как вместе с тобой дряхлеет и угасает твой род, как кровь твоих предков тает в чаше Марены и навсегда растворяется в водах Забыть-реки!

Даже сквозь густой летний загар было видно, как Вольга побледнел. Он еще ни разу не видел Дивляны, но вот уже во второй раз слышал, как ей грозят смертью, — из-за того, что он пришел сюда за ней! Каждый раз, когда он пытался прорваться к своей любви, смерть вставала стеной, забегая вперед, будто собственная тень! И слова колдуньи тем сильнее поразили его, что он сразу ей поверил. Он и сам думал все эти годы, что лишь Дивляна — его суженая, его настоящая судьба. Ведь он сам еще четыре года назад поклялся ей, что не примет другой знатной жены, не назовет другую своей княгиней и матерью наследников. И боги услышали клятвы, произнесенные в священные дни Ярилы! И приняли их… Теперь ему остается или вернуть Дивляну… или стать последним в своем роду.