— Что ты собираешься делать?

— Помочь этому Мисти конунгу… Мисти… Мистис… лейву… какие у вас трудные имена, тролли б их взяли!.. погубить самого себя. Послушай, значит, этот Мисти конунг хочет, чтобы поляне поддержали его в битве со мной? — обратился он к Светиму.

Синельв из Свинеческа переводил; Вольга угрюмо молчал, слушая.

— Вроде такие речи ведет, — подтвердил Светим.

— Передай твоему отцу: пусть делает вид, будто склонился на доводы Мисти конунга и готов поддержать его, — распорядился Одд. — Более того, я хочу, чтобы и другие знатные люди послали к Мисти конунгу и передали, что готовы выступить на его стороне.

— Но как же… — Светим вытаращил глаза. — Ты ведь — наш князь теперь… Мы клятвы принесли…

— Я — ваш князь и хочу, чтобы я и мои люди одержали победу, пролив как можно меньше своей крови. Если Мисти конунг будет рассчитывать на вашу поддержку, мы легко заманим его в ловушку. А если вы откажете ему в поддержке, он ведь может уйти назад, в свою землю, а там его довольно трудно достать. И эта вражда будет продолжаться до самого Затмения Богов. Если вы послушаете меня, мы покончим с ним сейчас. Вот что, передай, что я зову всех хёвдингов к себе на совет. Я сам расскажу им, что нужно делать.

— И выясни, что с княгиней Дивомилой и где она, — добавил Вольга.

— Да, это вполне законный вопрос. — Одд кивнул. — Ведь поляне хотят знать, что с женой и детьми их прежнего конунга?

В ближайшие несколько дней многие из полянских старейшин побывали в стане Мстислава и заверили его в своей готовности выступить на его стороне. О княгине выяснилось, что она благополучно родила мальчика, а сейчас находится у Мстислава в Коростене и что тот готов даже сам взять ее в жены, если это подкрепит его права в глазах полян. Но эти новости Одд постарался скрыть от Вольги, чтобы тот не впал в боевое безумие.

Сам же Мстислав день ото дня крепче верил в свою победу. Полянские старейшины обещали ему поддержку, а к тому же у него имелось средство лишить засевшего на Горе русского князя его первого и главного союзника — плесковского князя Волегостя. В последний вечер перед началом похода Незвана сообщила ему новости, которые он, будучи во хмелю, поначалу принял за пустые бабьи сплетни, но наутро, на более трезвую голову, осознал их ценность. Аскольдова жена прежде была обещана Волегостю плесковскому, и тот до сих пор ее не забыл. Ему нужна именно она — а значит, посулив отдать вдову, он лишит князя Вольгу причины воевать дальше. Разумеется, отдавать Дивляну, а с ней и права на Киев, Мстислав не собирался. Но зачем кривичу об этом знать?

Ободренный Мстислав снарядил посольство к Одду и пригласил того на переговоры. Решили встретиться на Подоле, в эту пору почти пустом. Старший князев сын, Доброгнев, считал опрометчивым являться туда, где сейчас хозяевами были русь и кривичи, но Мстислав его не поддержал.

— Если мы на землю киевскую ступить боимся, как тогда будем править здесь! — воскликнул Борислав, уже почти считавший себя князем полян. И раньше-то не робкий, он после удачного похищения сестры своего врага и женитьбы так высоко задрал нос, что самому Перуну весьма неохотно уступил бы дорогу. — Это моя земля! Я тут никого не боюсь!

— И люд полянский за нас, — подхватил Мстислав, любовавшийся отвагой своего младшенького. — Нечего русинам думать, будто мы их боимся. Сами пусть нас боятся. Они здесь никто, дунь — и свалятся, а у нас все права!

— То-то и боязно, — вздохнул Доброгнев, уже видя, что отца и брата не переспорить. — У нас все права — потому-то мы им и мешаем, будто кость в горле.

— Люди все за нас! Слышал, от Аскольда отступились поляне, потому что свою княгиню обидел, а княгиня-то у нас! Не зря мы колдунью пять лет привечали — отплатила добром! Такую удачу в наши руки привела! Теперь и вдове бы мужа дать. Не хочешь, сыне? — Мстислав игриво подтолкнул старшего локтем в бок.

— У меня своя жена молода, только что родила, — буркнул тот, вовсе не обрадованный предложением.

Его не оставляло предчувствие, что при всей своей красоте, молодости, знатности и прочих достоинствах киевская княгиня Дивомила принесет им одно горе и лучше было бы оставить ее там, где она была. Что толку брать с Аскольда заложников? Ведь у него и так за спиной русь и кривичи, куда ему было деваться!

Условились, что каждый из князей может взять с собой ближнюю дружину, — для них на длинной подольской отмели места хватало. Основные части того и другого войска остались в станах поодаль — со всех сторон киевские горы были окружены дымами бесчисленных костров, из-за чего сразу становилось ясно, что город плотно обложен врагами. Даже странным казалось, что этот небольшой городок, едва ли не меньше Коростеня, привлек к себе такое внимание многих могущественных владык.

Сам Киев почти ничего и не стоил. Но тот, кто владел им, получал возможность собирать в своих руках все богатства севера и юга, и потому решимость князей и конунгов биться за поселения на днепровских кручах никого не удивляла.

Когда лодьи Мстислава показались на реке, вожди пришельцев тоже стали спускаться с Горы. Вышло трое на трое: деревлянского князя сопровождали его сыновья, Одда — Вольга и Беривид, внук Всесвята полотеского. У каждого была с собой ближняя дружина человек из двадцати.

— Главное, о чем прошу тебя, — терпение! — Одд незаметно притронулся к локтю Вольги, который с самым мрачным видом смотрел на приближающиеся деревлянские лодьи. — Я понимаю, что тебе хочется переломать этим людям все кости до последней. Но прибереги твой гнев для битвы. Мы получим все — и земли, и власть, и женщин, богатства и славу в веках, о которой можно только мечтать. И ты, и я, и наши дружины, и все наши потомки. Я обещаю.

— Ты что, вещун, что ли? — Вольга бросил на него хмурый взгляд.

Его терпение было на исходе: когда Дивляны не оказалось в Киеве, где он мысленно видел ее все эти четыре года, ему начало казаться, что такой девушки и вовсе нет на свете, а он навоображал себе что-то, наслушавшись сказаний о Солнцевой Деве.

— Пожалуй, да. Разве мои предсказания хоть раз не сбывались?

Молодой князь Борислав выскочил из лодьи первым — ему не терпелось вновь побывать в Киеве, на который он теперь уже почти мог смотреть как на свое владение. Ради такого случая он изменил привычке одеваться просто: теперь на нем была крашеная рубаха с шелковой отделкой и козарский кафтан с широкими полами, обшитыми по разрезам желтым шелком, и с узорными серебряными пуговицами, а за тканый широкий пояс он засунул топор, скорее рабочий, чем боевой, судя по крупным размерам и короткой рукояти. Невысокий, коренастый, он тем не менее выглядел внушительно, а крытую красным шелком кунью шапку, которую стал носить, сделавшись женатым мужчиной, надвинул низко на лоб, что помогало ему смотреть на своих собеседников как бы сверху вниз, горделиво поглядывая из-под меха. Правда, с высокорослым Оддом это не проходило.

И вот Борислав Мстиславич снова стоит на Подоле, возле тропы, ожидая, пока к нему спустится киевский князь. Но — уже другой. И эта мысль помогла отогнать неприятные воспоминания — побитый и плененный в тот раз, Борислав по-прежнему крепко стоит на ногах, да еще и имея права на эту землю, а где его обидчик? Мало что псы кости не растащили!

— Сразу видно лесного жителя — не расстается с топором, — бросил Одд, окинув его небрежным взглядом. Он не сразу сошел с тропы на склоне, а сперва осмотрел киевлян и приезжих с высоты, ясно давая всем понять, кто тут главнее всех. — Скажите ему, что здесь уже не нужно прорубать себе дорогу среди деревьев, он может спокойно отпустить рукоять.

Когда Синельв перевел, полянские старейшины, пришедшие с Оддом, было засмеялись, но вспомнили, что они как бы тайные союзники деревлян, и сдержали усмешки, стали оглаживать бороды, прикрывая ладонями рты, и делать суровые лица. «Вот он, наш князь будущий! — взглядами говорили они друг другу. — Хорош, нечего сказать!» Дерзкий и надменный Борислав, которого они к тому же считали оборотнем, не нравился им. А Вольга, стоявший рядом с Оддом, сверлил деревлян откровенно ненавидящим взглядом, и только мысль о Дивляне, которой он может навредить своей горячностью, заставляла его держать себя в руках.

— Ты и есть князь руси, убивший Аскольда? — спросил Мстислав, выйдя вперед.

— Да, это я, — любезно и почти дружелюбно ответил Одд, и эта любезность пугала больше какой угодно враждебности, потому что за ней стояла полная уверенность в своем превосходстве. — И теперь, согласно старинным обычаям, я получаю все наследство побежденного мной: его земли, скот, челядь, семью и власть над его подданными.

— У князя полян остались другие наследники. И первый из них — это я. Моя невестка, жена моего сына Борислава, приходится сестрой Аскольду, и по древнему праву его власть и добро переходят к нашему роду. И у нас есть силы, чтобы отстоять свои права! — Мстислав взмахнул рукой в том направлении, где осталась деревлянская рать. — Наши деды были братьями. А ты — чужой здесь. Я слышал, что ты собираешься в поход за Греческое море, как это в обычае у вас, русинов. Мы можем заключить с тобой союз. Я предлагаю тебе уйти из этого города, ничего здесь не трогая, и обещаю не чинить тебе препятствий, когда ты будешь возвращаться назад.

— Мои права не меньше ваших, — невозмутимо ответил Одд. — Твой сын женат на сестре бывшего князя, а я — на сестре бывшей княгини, причем старшей сестре. Она ждет в Ладоге вместе с нашим сыном, пока я не велю ей приехать сюда и стать первой из женщин этого племени, а тем самым распространить на все эти земли благословение богов, что она носит в себе. А еще за мной право сильного. Если вы хотите выгнать меня из Кенугарда — попробуйте.

Деревляне, не знавшие о свойстве Аскольда и Одда, молчали в изумлении. А тот продолжал:

— Но я не так глуп, чтобы оставлять за спиной врага, способного подстеречь и нанести мне удар по возвращении. Поэтому, хотите вы или нет, вам придется биться со мной. Ваше войско собрано, мое тоже — завтра на рассвете я посвящу вас Одину, и он рассудит, кто более достоин владеть этой землей.