Приоткрыв глаза, при свете нескольких лучин в полутемной бане она различила возле лавки знакомое лицо Елини Святославны, но все расплывалось, лицо окружалось сиянием, и казалось даже, что это скорее призрак, но живая влажная рука сжимала ее руку.

— Сын у тебя, слышишь! — Елинь Святославна склонилась к ней.

Дивляна только шевельнула веками. Придя в себя, она подумала, что старая воеводша ей мерещится, потому что она так же, как и бабка Радогнева, помогавшая ей с Той Стороны, не могла оказаться здесь, в Коростене. Но ведь она уже очнулась. Она лежит в Мстиславовой бане, рядом Снегуля, Милянка, сама старая княгиня, не так давно принимавшая роды у Чтиславы, и… Елинь Святославна, живая, никакой не бред и не морок. Но сейчас у Дивляны не было сил даже задать вопрос, как та сюда попала. Слышался плеск воды, приговор Елини, обмывавшей младенца. Вода — в земь, дитя — в рост! Чур, чур, чур! Как с гуся вода, с камня струя, прочь худоба, прочь хвороба! Чур, чур, чур…

Вот все и случилось. У нее родился этот ребенок… мальчик… тот, которого она ждала… и которого ждал с ней ее муж Аскольд…

Как вода и пламень, ее переполняли разом счастье, облегчение — они были связаны с этим крошечным существом, которое Елинь Святославна вытирала, готовясь передать матери, — и горе, ужас перед будущим, связанные с событиями, происходящими далеко, но важными для нее и ее детей… теперь уже двоих. Она хотела заплакать, но не было сил, и она только отвернулась, прижалась щекой к влажной от пота подушке.

— Принимай удальца! — Елинь Святославна положила к ее груди ребенка, завернутого в рубашку Аскольда. Дивляна узнала рубашку мужа, которую сама шила и вышивала. Ее она не брала с собой — это Елинь Святославна догадалась привезти.

Она приподнялась и схватила ребенка, будто жестокая судьба могла вырвать его из рук прямо сейчас. Посмотрела в красное сморщенное личико и засмеялась от счастья. Все-таки он был, он лежал у нее на руках, они оба живы вопреки всем проклятьям! И Дивляна вдруг ощутила огромную силу, будто с появлением этого беспомощного создания сама она стала вдвое, втрое больше и сильнее. Она сделает все, чтобы бéды не достали ее ребенка, она сможет!

Приложив сына к груди, Дивляна наконец подняла голову и попыталась плечом убрать с лица мокрые от пота пряди волос. Елинь Святославна помогла ей — рука старой воеводши дрожала.

— Откуда ты здесь? — слабым голосом спросила Дивляна.

— Оттуда! — Старуха устало присела на край лавки и сложила наконец руки на коленях.

— Это… правда?

Елинь Святославна поняла, о чем она спрашивает, и промолчала. Но Дивляна сама увидела, что на старухе «печальная» сряда, которую носят сразу после смерти ближайшего родича.

Дивляна опустила глаза к личику ребенка, будто надеялась в этом зрелище обрести силы. Все было ясно.

Издалека донесся вопль — Ведица все так же оплакивала брата. Она еще не успела проститься с мертвым за то время, которое потребовалось Дивляне, чтобы дать жизнь новому живому. Да, женщины не обманули, во второй раз и впрямь получилось гораздо быстрее. И Дивляна не смогла сдержать счастливую улыбку, хотя вот только что сама была готова кричать от горя. В душе вспыхнула гордость: она со своим делом справилась быстрее Ведицы. А значит… она справится и дальше.

— Слава Макоши, что все обошлось! — Елинь Святославна погладила ее по волосам. — Крепенький мальчонка, даст Макошь… все будет ладно.

— Вот как бывает! — подала голос Снегуля, собиравшая окровавленное белье. — Один ушел, другой пришел! Одного боги взяли, другого взамен дали! Пусть будет еще лучше!

Дивляна пыталась бросить мысленный взгляд вперед — и увидела такую длинную и трудную дорогу, что предпочла закрыть глаза. Она не знала, не могла предугадать, что теперь будет с ней и ее детьми. Но мальчик, сын, лежал у нее на руках, жадно сосал, будто знал, что ему нужно набираться сил как можно быстрее. И с ним она чувствовала себя вдвое сильнее, чем была раньше.


Но только к вечеру, когда у Мстислава уже вовсю пировали в честь благополучного разрешения Аскольдовой княгини, другая женщина с трудом разлепила веки и попыталась поднять голову — и тут же без сил уронила на охапку трав, служившую подушкой. Разбудил ее холод. Она была совсем одна на поляне посреди заклятой рощи, вокруг нее не суетились родственницы и служанки, никто не заботился о ней, не старался помочь. Никто даже не знал о том, что этот день дался ей ничуть не легче, чем киевской роженице, и только капли дождя, павшие в черный угольный круг, смочили ей губы.

Уже зная, что Лад Всемирья стоит на страже ребенка Дивляны, Незвана попыталась вытолкнуть саму роженицу в Навь, сбросить с моста, который той придется пересечь. Она понимала, что рановато, что едва ли дело выйдет, но не могла удержаться, чтобы не попробовать. Даже если Аскольдова вдова переживет сами роды, в это время ее силы настолько подорваны, что она может и не выкарабкаться назад, в Явь, и все-таки умереть — через несколько недель или месяцев. Редко ли так бывает? Недаром всем вечно невесты нужны — слишком многие жены умирают родами, кто первыми, а кто и десятыми.

Выскочив с черного круга прямо в Навий мир, Незвана собрала всех подвластных ей духов и пустила по следу Огнедевы. И тут же увидела перед собой решительную старуху в уборе волхвы, с оленьими рогами, будто у самой Небесной Елени. Огромная, головой под серое небо Нави, с большим кудесом, с колотушкой из оленьего копытца, старуха мигом поймала в донце кудеса проклятья Незваны — и запустила их назад! Незвана едва успела прикрыться своим кудесом, будто щитом. И снова бросилась в бой. Но старуха оказалась сильной противницей. И не одинокой. Целый рой духов вился вокруг нее, целое войско — в облике зверей, птиц, рыб, русоволосых дев с пышными венками. Был там белый седобородый старик с посохом… Огненная птица-сокол — уже знакомый Незване дух волшебной травы солонокрес, ее давнишний противник в борьбе за Огнедеву. Вся толпа когда-то живших предков пришла защищать роженицу и младенца, а возглавляла войско та старуха. Они даже не подпустили Незвану туда, где мать несла своего ребенка по мосту над Огненной рекой — из Нави в Явь. Все синцы и игрецы Незваны оказались бессильны — им противостояла рать, и каждый в ней при жизни был далеко не простым человеком, а могучим волхвом, князем или даже живой богиней, одной из прежних Огнедев Ильмеря и Волхова.

Незвана не помнила, как уползла от места битвы, как принес ее обратно в Явь усталый кудес, будто прохудившаяся, побитая волнами лодка, что сама выносит бесчувственного гребца на мелководье…

Глава 10

Когда на Уже показалась лодья, а в ней обнаружилась незнакомая старая женщина в уборе жрицы Макоши, жители Коростеня удивились, но сильнее всех удивился молодой князь Борислав — он ее узнал. Все три Суденицы, лечившие его весной во время киевского пленения, вслед за ним переместились в Коростень: сперва он похитил деву Лелю, потом привез мать Ладу, а теперь и старуха Макошь заявилась! Поистине боги переместили свое благословение из Киева в землю деревлян, послав сюда одну за другой всех трех его хранительниц.

Свое появление Елинь Святославна объяснила необходимостью быть при Дивляне, и ее немедленно проводили к молодой княгине — как раз вовремя. Сам князь Мстислав с нетерпением ждал, чем у женщин кончится дело. Для его замыслов было крайне важно, благополучно ли родит Аскольдова княгиня и кого родит — мальчика или девочку. Убедившись, что все благополучно кончилось и все надежды оправдались, он отдал приказ дружине собираться в поход. Несколько дней у него в доме пировали все старейшины и ратники собранного ополчения — и за победу, и за будущую власть над полянами, и за скорые Рожаничные трапезы, самый изобильный праздник года в честь собранного урожая и его матери — земли.

Дивляна, несмотря на все тревоги, чувствовала облегчение и удовлетворение. Обе они справились с самым главным делом: земля произвела на свет урожай, сама она — сына; она и земля помогли друг другу, и все кончилось хорошо. Она быстро поправлялась и уже могла вставать, ребенок был здоров и хорошо ел.

— Как ты его назовешь? — допытывалась Ведица, с умилением разглядывая младенца. Через несколько дней она перестала причитать, исполнив свой сестринский долг, и обратилась к более радостным мыслям, мечтая о том, что через полгода у нее будет и свое такое же сокровище. — Какой хорошенький! Смотри, лобик какой крутой, упрямый — славный витязь вырастет.

— Не знаю, как назову, — помедлив, ответила Дивляна и повела плечом.

Со смертью отца положение ее сына стало таким неопределенным и ненадежным, что даже имени ему дать было нельзя! Нарекать ребенка должен отец или кто-то из мужской родни, тем самым признавая его за члена рода и передавая под покровительство своих чуров. Но кто это сделает для ее сына? Аскольд мертв, и выбрать имя в честь кого-то из его родни — значит объявить его наследником отца. А это само по себе означало начало борьбы за наследственные права — киевский стол, полянскую землю. Дивляна знала, что ее сын имеет право на все это, но у нее не хватало духу начать эту борьбу от имени новорожденного младенца. Не имея никакой поддержки, она могла попросту погубить и его, и себя. В обычных условиях вдова и осиротевшее дитя могли искать помощи у материнского рода и кто-то из ее родни дал бы ему имя. Но сейчас Дивляна не знала, чего ждать от своих отца, братьев и свояков, — ведь это их руки сделали ее сына сиротой. Ей нужно было увидеться с отцом или кем-то из братьев, от них узнать, как все это вышло, и попросить о покровительстве для ребенка. Тогда Домагость или Велем дадут ему имя — или по Аскольдову роду, тем самым обещая ему свою поддержку в борьбе за права, или в честь своих предков. Но тогда он будет признан членом рода Домагостя ладожского и не сможет бороться за киевский стол…