– Возвращайся на Митинг-стрит, – сказала хозяйка, – а уж старая кухарка позаботится о вареве.

– Откуда вы знаете? – спросила Лиззи.

– Ступай, – настаивала мом Роза.

Взяв щепотку порошка, она бросила его в огонь. Комната наполнилась тошнотворным гнилостным запахом. Лиззи вылетела наружу.

Дым повалил за ней в открытую дверь, распространяя отвратительный запах. Каролина зажала нос пальцами. Лиззи схватила ее за руку, и девушки пустились бегом.

– Ты говорила с ней? – задыхаясь спросила Каролина.

– Да. Но все оказалось обманом. Она взяла деньги и выкурила меня. Никакой ворожбы не было.

Позже она рассказала Каролине все без утайки.

– Ты думаешь, она настоящая колдунья? Она знает и о шрамах Лукаса, и где я живу.

– Я так и думала! Это так волнующе, – подпрыгнула на кровати Каролина. – Но, – сказала она, внезапно помрачнев, – ты же знаешь этих черных. Им известны все наши дела. Папа говорит, в джунглях у них барабан, чтобы разносить сплетни.

35

Пинкни вынул копье из перевязи на седле и устремил его вперед. Древко, проходя над бедром, подпирало его согнутую в локте руку. Он сжал его сильнее. «Слишком крепко, – сказал он себе, – ты повредишь запястье, поражая цель». Пинкни ослабил хватку, и острие копья тут же уткнулось в песок.

– Проклятье! – громко выругался он и снова стиснул копье, скользнув запястьем по гладкой поверхности древка. Мускулы плеч и шеи напряглись, и острие поднялось вверх.

– Годится, – сказал Пинкни. – Добавим вес, Джон.

Джон Купер прикрепил мешочек с песком к ремню на плече Пинкни. Пинкни, сжав колени, заставил коня пройти несколько шагов.

– Вот так лучше, – сказал он. – Попробуем оба груза.

Джон подъехал к нему и прикрепил еще один мешочек.

На этот раз Пинкни пустил коня вскачь. Копье, освещаемое заходящим солнцем, отбрасывало вперед тень в милю длиной. У полосы прибоя Пинкни откинулся назад, натянув обвязанные вокруг своей шеи поводья. Но конь, настороженный непривычным весом всадника и слишком резким рывком поводьев, бросился в воду. Волна ударила ему в грудь, и животное взвилось на дыбы. Пинкни отпустил копье, сбросил через голову связанные концы поводьев и сдержал коня. Другая волна подхватила копье и подкинула в воздух. Пинкни выехал на берег и спешился. Прижавшись щекой к шее дрожащего коня, он погладил его. Когда гнедой успокоился, Пинкни снова сел в седло и подъехал к Джону Куперу.

– Нет, не могу, – сказал он.

Голос его прозвучал спокойно, и трудно было догадаться, как горько он разочарован.

– Груз помогает мне держать на весу копье, но мешает, когда надо остановиться. Видимо, придется мне быть судьей.

Джон пробормотал что-то нечленораздельное.

– Спасибо, Джон, – сказал Пинкни. – Ты должен стать моим вторым я. На то и ученики, чтобы прославлять учителей. Сдай эту наемную лошадь и продолжай работать с Цезарем. Впереди у тебя всего неделя.


В день турнира Стюарт привез из Саммервиля свой экипаж. Лиззи воображала себя очень величественной, расположившись рядом с братом на переднем сиденье. Она элегантно кивала всем, с кем была знакома или считала, что знакома. Пинкни и Люси, на заднем сиденье, подсмеивались над ее наивностью. Стюарт и дамы расположились в своей ложе, а Пинкни взял лошадь под уздцы. Передав экипаж груму, он занял свое место на судейском помосте рядом с другими судьями.

С реки дул свежий ветер. Он хлопал флажками на разноцветных палатках, где находились всадники, и доносил острый запах ила до нетерпеливых зрителей в ложах. Уошингтонский ипподром принадлежал сегодня чарлстонцам. На турнир были приглашены только члены Чарлстонского клуба и их гости.

Ровно в десять часов на широкую лужайку, окольцованную беговой дорожкой, выехали три герольда. Они подняли длинные медные горны. Полились чистые, приятные звуки. Зрители, выкрикивая приветствия, повскакали на ноги. Зеркальная гладь, рассеивавшая яркий теплый свет, отражала блистание горнов и превращала сплошную кайму хризантем в море крохотных солнц. День был великолепен.

Состязающиеся всадники один за другим выезжали на беговую дорожку. Поверх защитного нагрудника на каждом был плащ тех цветов, которые некогда представляли на этом ипподроме фамильных лошадей. Символы, нашитые на плащах, придавали им дерзкое сходство со средневековыми геральдическими флагами. Герольд объявлял:

– Сэр Эдвард Дарбийский… сэр Дэвид Легарский… сэр Мэлколм Кэмпбелский… сэр Чарлз Гиббский… сэр Джон Куперийский…

Нед Дарби, Дэвид Легар, Мэлколм Кэмпбел, Чарльз Гиббс и Джон Купер, держа ряд, проехали мимо лож, со снятыми – дабы почтить дам – шляпами.

– …сэр Уильям Хейуорлский… сэр Алан Стонейский… сэр Джулиус Барнуэллский…

Это был пышный и глупый маскарад. Игра в рыцарство родилась из любви к высоким рыцарским идеалам. До войны плащи кроили из шелка и вышивали золотыми нитями, а титулы являлись названиями обширных плантаций, принадлежащих всадникам. Теперь подавляющее большинство не имело земель. Но они все еще носили свои гордые фамильные имена, сообщавшие ценность их лоскутным плащам и подтверждавшие справедливость молчаливого заявления, что это partie gintil,[4] рыцари.

– Знал бы я, что Пинни не будет участвовать, подготовился бы к турниру сам, – сказал Стюарт, – следовало бы представить здесь цвета Трэддов.

– Они представлены, – сообщила Люси и указала Стюарту на судейский помост. Флаги над ним развевались, как старинные знамена.

– Который наш? – спросила Лиззи.

– Зеленый с золотом, – ответил Стюарт.

На флаге была изображена колыбель с мачтой и парусами. Лиззи восторженно засмеялась. Она знала эту историю. Первый корабль с искателями приключений прибыл в Южную Каролину в 1670 году. Их было всего тридцать шесть, включая Чарлза Трэдда и его молодую жену Элизабет. Едва вокруг крошечного поселения был возведен частокол, как Чарлз погиб, отбивая нападение индейцев. Элизабет так и не узнала о смерти мужа. Она умерла в один час с ним, родив сына – первого коренного жителя Чарлз-Тауна. Ребенок был воспитан обществом. Одна из троп, по которым он ходил, названа в его честь Трэдд-стрит.

– …сэр Хэролд Пинкнийский… сэр Луис Равенельский… сэр Лукас Куперийский… сэр Роберт Реттский…

У Лиззи екнуло сердце. Когда она вернулась на остров с плантации Рэггов, Лукас успел уехать.

На Лукасе был строгого покроя черно-белый плащ. На груди алым были вышиты сломанные лук и стрелы. Широкие рукава белой рубашки трепетали на ветру. Высокие черные сапоги оттеняли белизну бриджей. Подъехав к ложам, он заставил свою лошадь сделать курбет. Сорвав с головы черную шляпу с красным плюмажем, он размашистым жестом прижал ее к груди. При этом он глядел на Лиззи. Она почувствовала головокружение. Герольд продолжал выкрикивать имена, но громкий стук крови в ушах оглушил ее.

– Ты позволил себе дерзость, – сказал кузену Джон Купер, когда они присоединились к всадникам на краю лужайки.

– Что ты имеешь в виду? – засмеялся Лукас.

– Ты привлек к Лиззи всеобщее внимание. Я готов тебя убить. – Голос Джона дрожал.

– Тебе предоставится такая возможность. Мы в разных командах.

Лукас ускакал прочь. Шествие закончилось. Наступило время поединка.

В каждой команде было по тридцать четыре всадника. Рыцари выстроились в ряд на концах лужайки, оба ряда разделяло расстояние в милю. Зрители в волнении поднялись с мест. Герольды протрубили атаку.

Всадники двинулись, как один, тихим шагом, с копьями в перевязях. Кони поскакали быстрей. Земля сотрясалась от ударов сотен копыт. На полпути к центру всадники нацелили копья и пустили коней во весь опор. Дикий вопль башни заглушил громовую дробь конских копыт. В ложах иные дамы закрывали глаза, иные визжали, но их никто не слышал. Ряды встретились, круша копьем копье. На миг наступила страшная сумятица, и вот уже усидевшие на конях всадники остановились на концах лужайки, сдерживая поступь коней. Далеко позади валялись копья – как сброшенные в кучу палки. Поверженные всадники вставали, разыскивая шляпы; лица их выражали нестерпимую досаду. Все было позади, никто не получил серьезных повреждений. Это казалось чудом.

Команда Джона Купера, которую возглавлял Нед Дарби, была объявлена победительницей. Из тридцати двух всадников в ней осталось четырнадцать, а в команде Дэвида Легара – тринадцать. Победители, все еще на лошадях, проехали вперед; зрители забрасывали их цветами. Герольды объявили:

– Празднество начинается!

Празднество представляло собой пикник за столиками со скамьями, которые пажи поспешно расставили на траве вокруг озера. Угощение было простым: жареные цыплята и хрустящие хлебцы в кульках из цветной бумаги. Салфетки были из ситца, а вместо пунша подавали холодный чай. Но вряд ли настроение было бы более праздничным, если бы даже угощали фазанами и шампанским.

Состязания начинались в два часа. После продолжительного обеда и зрители, и большинство рыцарей чувствовали себя раскованно и держались оживленно. Турнир таил в себе реальные опасности: чарлстонцы помнили случаи переломов, кому-то даже выбили глаз. В состязании же надо было просто выказать сноровку. Никаких драм не предполагалось. В ложах мужчины бились об заклад о своих фаворитах, но ставки делали маленькие. Все новобрачные и помолвленные надеялись быть коронованными, но никто из дам не выдавал своего желания. Люси Энсон углубилась в воспоминания пятнадцатилетней давности.

Утоптанную беговую дорожку успели уже превратить в аренду состязаний. Три напоминающих деревья сооружения стояли вдоль беговой дорожки со стороны сада, на расстоянии ста футов друг от друга, прямо напротив лож. Подле них находились юные всадники с мешками колец, одно меньше другого. На длинной «ветке» каждого «дерева» уже висело по одному кольцу.

– Каждое шесть дюймов в поперечнике, – сказала Лиззи кузине Люси.