Александра Риплей - Чарлстон

Симмонс, хотя и был занят хлопотами на фабрике, все же не пропускал статей в газетах, сообщавших о странной организации, возникшей на севере штата. Большинство читателей смешило и забавное название – ку-клукс-клан, и простыни, которые эти люди надевали на голову. Чарлстонская газета редко писала об этом, как и о черной милиции, созданной в ответ губернатором Скоттом. Зато все ворчали, когда в 1870 году из Вашингтона были призваны дополнительные войска, хотя их и не ввели в Чарлстон. Присутствие янки в городе становилось все менее ощутимым. Школы при Бюро Освобождения в этом году все закрылись.

В 1871 году Скотт был выведен из правительства. Его соратников по партии мало заботило то, что государственный долг при нем возрос до пятнадцати миллионов долларов. Но когда он выпустил облигации дополнительного займа и не поделился прибылью, этого ему не простили. Он ушел с позором, сопровождаемый войсками, которые сам же вызвал год назад. Его место занял Франклин Мозес, умевший воровать более изысканно.

– Пинни!

– Да, мэм. Ты собираешься сделать мне выговор за то, что я не доел суп? Он слишком густой.

– Пинни, не дразни меня. Я должна тебе сказать что-то очень важное.

Он отложил газету и попытался сдержать улыбку. Начальственный тон младшей сестренки всегда забавлял его, но он знал, что девочка очень серьезно относится к своим обязанностям. Она хлопотала по дому, как маленькая пожилая леди.

– Что случилось, сестричка?

– Взгляни на мои руки. – Она протянула руки к Пинкни.

Пинкни выпрямился на стуле.

– Что такое? Ты ушиблась? Поранилась?

– Да нет же, глупый. Тогда я позаботилась бы о себе сама. Нехорошо то, что руки стали видны. Вылезают из рукавов. Я расту, как чертополох.

Потрясенный, он понял, что девочка права. И как он сам не заметил! Юбка едва доходила ей до колен, а рукава дюйма на три не доставали до запястий, обнажая худые руки. Края манжет были обтрепаны.

– Золотко! Когда тебе сшили это платье?

– Когда мама выходила замуж.

– Это было больше двух лет назад. А что из одежды тебе покупали после этого?

– Только ботинки. Но они мне были очень нужны. А потом вдруг я выросла и из платьев. Покупать теперь нужно все.

– Обязательно купим. Правда, я не знаю, какие вещи покупают девочкам.

– А ты знаешь, где купить?

– Нет. Надо бы посоветоваться с кузиной Люси Энсон. Она наверняка знает. Давай-ка заглянем к ней и обо всем расспросим.

– Я должна подумать. Сама она не очень-то красиво одевается.

– Она одета как леди.

Лиззи насупила брови. Пинкни понимал, что это значит. Он подождал, пока не последует решение.

– Когда пойдем? – спросила Лиззи. – И, Пинни, еще одно…

– Да, я слушаю. В чем дело?

– Мне нужны платья для больших девочек, а не детские вещи. Ведь мне уже скоро двенадцать.

– Да, мэм. Мисс Трэдд, мэм.

На стук в дверь отозвалась Люси.

– Уходите! – крикнула она. – Не приближайтесь ни в коем случае! Эндрю заболел. Доктор Перигрю считает, что это «желтый Джек».

Пинкни, схватив Лиззи в охапку, будто мешок с мукой, бросился назад через улицу. Он немедленно созвал всех слуг.

– Никому не покидать дом, пока я не разрешу. И никого не впускать. У соседей «желтый Джек».

Клара и Хэтти разрыдались, уткнувшись в передники.

– Элия, возьми их на кухню и успокой там. Лиззи сидела на стуле, куда опустил ее Пинкни. Глаза девочки были широко раскрыты, губы дрожали. Пинкни сел на стул рядом с ней:

– Я напугал тебя, малышка. Но надо было действовать быстро. Ты знаешь, что такое «желтый Джек»?

Лиззи покачала головой. Пинкни взял девочку за руку.

– Это очень опасная разновидность лихорадки. Вспыхивает она неожиданно, неизвестно по какой причине и поражает множество людей. Многие от нее умирают. Я не хотел, чтобы ты заразилась, потому и побежал. Если Эндрю болен лихорадкой, кто бы ни вошел в дом, может заразиться.

– А почему Люси не убегает?

– Она уже болела. Поэтому для нее болезнь не опасна. И я тоже болел – еще до того, как ты родилась. И потому я не заражусь. Но необходимо кое-что предпринять.

– Мы должны отсюда бежать?

– Я не знаю, куда бежать. Когда эта болезнь начинается, она может вспыхнуть где угодно. Самое безопасное – оставаться дома. Я пойду к доктору Тротту, куплю персидского порошка. Тебе придется обвязать рот и нос носовым платком и посыпать порошком в комнатах. Перчатки тоже надень. Когда служанки успокоятся, вели им помочь.

– А почему ты мне не поможешь?

– Сестричка, ты уже взрослая и должна меня понять. Я должен помочь Люси ухаживать за Эндрю. Она сама отвечает на стук в дверь, значит, с ней нет слуг. Эндрю мой давнишний друг и нуждается в моей помощи.

– А вдруг я заболею, Пинни?

– Дорогая Лиззи, если ты подхватишь хотя бы насморк, высунь только руку в окно и махни. Я тут же приду.

– Правда?

– Честное слово.

– Хорошо. Тогда поторопись, а то Люси там, наверное, выбилась из сил.

Пинкни торопливо обнял девочку и ушел.

– Какого черта! – возмутился Эндрю, когда Пинкни вошел в его комнату. Говорил он слабым голосом, и за попыткой шутить скрывался страх.

– Мы неделю не виделись. Может быть, ты поздороваешься?

– Я не жаждал тебя видеть. Люси говорила мне, что ты бегаешь от невест. Меня бесит, что я так ослаб. И замерз. А ведь на дворе июль. К тому же, Пинкни, у меня болят ноги. Столько лет ничего не чувствовал, а теперь вот адская ломота.

Пинкни взял Эндрю за руку. Сказать было нечего. Глаза Эндрю косили, лицо пылало, губы были красные. Когда он открывал рот, был виден ярко-алый язык. Все это были признаки желтой лихорадки. Люси говорила ему, что температура у Эндрю более ста двух градусов. Пинкни знал, что она будет повышаться.

В комнату тихо вошла Люси с тазиком воды в руках:

– Пинкни, ты не выйдешь на минутку? Я хочу обтереть его губкой.

– Позволь мне сделать это.

– Нет. Я знаю, он очень любит это. Я всегда это делаю. Накроши льда, если можно. Ты найдешь его в погребе на задней веранде.

Через четверть часа Пинкни встретился с Люси на верхней площадке лестницы.

– Сто четыре, – прошептала она, – начался бред.

В течение двух дней Пинкни и Люси вдвоем ухаживали за Эндрю. Они клали ему в рот кусочки льда, обмывали изможденное тело и крепко держали, когда он бился в конвульсиях. В бреду Эндрю не узнавал Пинкни. Поначалу, взглянув на его рыжие волосы, залитые светом лампы, Эндрю решил, что это дьявол. С жалобным криком он бросился к Люси и спрятал лицо у нее на груди. Люси, обняв, качала его, словно младенца.

– Все хорошо, – шептала она. – Шшш-шшш… Все хорошо. Открой рот. – Она протискивала ложку со льдом меж его зубами.

Пинкни неожиданно вспомнил, что его мать делала так, когда он лежал в жару.

– Люси, а где маленький Эндрю? – спросил Пинкни.

– На Шарлотт-стрит, хвала небесам. Все хорошо, Эндрю. Ты в безопасности. Все хорошо.

Жар усиливался, и Эндрю, возбуждаясь, становился совершенно невменяемым. Он перестал бояться Пинкни. Схватив Пинкни за рукав, Эндрю притягивал его как можно ближе и шептал ему в самое ухо осипшим голосом:

– Она во всем виновата, эта шлюха. Ты ведь знаешь. Ты знаешь все. Она затащила меня в свою кровать. Я хотел ехать. Я вез депешу. Срочное, важное сообщение. Если бы я привез его, мы не проиграли бы войну. Она шпионила на янки. Ты знаешь. Как же ты позволил ей? Позволил поднять подол и поймать меня? Ты мог ее остановить. И помочь мне добраться до Саванны. Если бы я доставил депешу, мы бы победили. И мои ноги слушались бы меня. Из-за шлюхи я не могу двигаться. Она отняла у меня все. Она погубила меня. Она погубила Юг. Ты знаешь. И ты все время знал.

– Ему кажется, что ты Бог, – заметила Люси. Эндрю оттолкнул Пинкни и повернулся к жене, выкрикивая оскорбления.

– Прекрати, Эндрю, – сказал Пинкни и зажал ему рот рукой.

Эндрю прокусил ему большой палец до самой кости. Кровь, хлынувшая из руки, окрасила пену в углах рта Эндрю. Он принялся кричать. Пинкни отдернул руку, но Эндрю поймал его за запястье.

– Умоляю, – зарыдал он, – милостивый Отче, умоляю… Позволь мне умереть. Я не хочу жить.

Судорога исказила его замызганное кровью и слезами лицо, и он забился в конвульсиях, потеряв сознание.

Люси намочила в воде губку и принялась обтирать лицо мужа.

– Бедный Эндрю, – проговорила она.

Голос ее звучал ласково, и столь же ласково касалась она закрытых век мужа.

– Что тут можно сказать?.. Эндрю сам не помнит, что говорит в бреду. И нам следует об этом забыть. Я очень сожалею, что тебе пришлось это услышать. Тебе, наверное, неприятно.

– Мне! Да ведь это тебе должно быть неприятно. Люси устало взглянула на него.

– Я привыкла, – сказала она.

Обмакнув в воде пальцы, она обрызгала губы Эндрю.

– У нас вышел весь лед. Будь так добр…

Пинкни разбудил звон колокола церкви Святого Михаила. Колокола вызванивали гимн, оповещавший о начале церковной службы. Пинкни медленно повернул голову, чувствуя боль в затекшей шее. Вспомнив, где находится, он открыл глаза. Эндрю лежал спокойно. Люси сидела подле него, держа руку у него на запястье.

– Почему ты не разбудила меня? – прошептал Пинкни.

– Температура снизилась, а ты так устал. Ты и проспал-то совсем немного. Пощупай, Пинкни. Пульс нормальный.

Люси улыбнулась. Пинкни отметил, как осунулось ее лицо.

Он взглянул на Эндрю. Кожа лимонно-желтого цвета. Виски на ощупь холодные, но пульс ровный, хорошего наполнения.

– Почему бы тебе не прилечь на часок, Люси? Пока Эндрю спит.

Люси кивнула:

– Да. Но ты разбудишь меня, если что-то изменится?

– Конечно.

– Слово чести?