Александра Риплей - Чарлстон

– Свобода!

– Линкольн!

– Верность!

– Лига!

Все бесновались, пока не охрипли.

Папаша Каин благословляюще поднял руки. Зал повторил за ним слова клятвы, обязавшись голосовать за республику.

Толпа вынесла Элию на улицу. Он едва держался на ногах. Пережитое потрясение почти лишило его сил. Да, ему было знакомо лицо папаши Каина. Он был более темнокож и значительно старше. А в основном он был вылитый Алекс Уэнтворт.

Домой Элия добрался в наемной карете. Колени его дрожали.

– О Господи, – бормотал он, – только бы мистер Пинкни не спросил у меня, где я был. Только бы добраться до постели.

Но никто даже не заметил, как он вошел. Слуги собрались на кухне, плача и молясь. Лиззи была в кабинете: Симмонс держал девочку на коленях, тихо раскачивая и напевая колыбельную. Мэри, Пинкни и Джулия были в больнице, где доктор Перигрю боролся за жизнь Стюарта.

В течение трех недель мальчик балансировал между жизнью и смертью, почти не выходя из состояния комы. Очнувшись, он начинал метаться от боли. Приходилось давать ему настойку опия, чтобы не сместились швы, наложенные на переломы. За два дня до Рождества Стюарта привезли домой.

К тому времени Джулия уже приняла решение и заявила о нем.

– К Новому году я возвращаюсь в Барони, – сказала она прежним повелительным тоном. – Дети поедут со мной. Мальчика необходимо держать подальше от его компании, а Лиззи получит необходимые навыки, которые матушка ей никогда не передаст.

Мэри плакала и протестовала, но Пинкни убедил ее. Он помнил золотые дни своей юности на плантации Трэддов. Если он не может дать это детям в Карлингтоне, пусть Джулия возьмет их с собой в Барони. Они должны получить причитающееся им по праву рождения.

Дети Трэддов прожили в Эшли Барони весь 1868 год. Стюарт набирался здоровья, и душевные раны тоже помаленьку затягивались. Жизнь на плантации была ему знакома по Карлингтону, куда мальчика возили, пока ему не исполнилось восемь лет. Именно тогда началась война. Отец и старший брат уехали, оставив его в хаотическом мире, где плакали женщины и рвались бомбы. В Барони жили, подчиняясь смене времен года, чередованию приливов и отливов; главным занятием было выращивание и уборка урожая. На плантациях человек жил в содружестве с природой; Стюарт помнил те времена, когда он был счастлив, всеми любим и ему ничто не угрожало. Наступило возвращение в Эдем.

Лиззи не помнила Карлингтона – девочку увезли оттуда, когда ей едва исполнилось два года. Рисовая плантация показалась ей необычайным, чудесным королевством с необозримыми далями и переливающимися всеми красками павлинами, которые гуляли на огороженной лужайке между домом и рекой. Дома, когда ей сказали, что она поедет в Барони, девочка не знала, кого теперь больше бояться: Джулии или Софи. Пока лодка медленно плыла вверх по реке, Лиззи сидела с крепко зажмуренными глазами, дрожа от пронизывающего северного ветра и от страха перед жизнью в поместье, которое казалось ей чем-то вроде сиротского приюта. Девочка удивлялась, зачем ее туда везут, – ведь она так старалась хорошо себя вести! Когда лодка мягко ткнулась в пристань, Лиззи открыла глаза и увидела чуть поодаль уютный кирпичный дом. Два встревоженных павлина сердито торопились через площадку, волоча за собой хвосты. Потом они остановились и одновременно распустили свои драгоценные веера. Лиззи поняла, что попала в зачарованную Страну.

В Барони, благодаря припрятанному золоту Джулии, остановился ход времени. Изменения произошли, но сути они не затронули. Эшли Барони оставалось островком, где царили порядок и красота, – единственная плантация на реке Эшли, которую не сожгли и не разграбили войска Шермана.

На следующее утро после их прибытия Джулия объявила распорядок, которому они должны следовать:

– Лиззи предстоят занятия по целому ряду предметов, касающихся воспитания молодой леди, которые ее мать не смогла преподать ей. Помимо этого она будет проходить школьную программу, которую ей дали бы у мадам Олстон, и совершенствоваться в благородных манерах. Стюарт будет проводить время на воздухе, чтобы окончательно поправиться и окрепнуть. К занятиям он приступит позже.

И год начался.

Джулия, объезжая свои владения, брала с собой Стюарта и Лиззи. Ехали они очень медленно. Стюарт был еще болен и потому ехал в повозке, а не верхом. Лиззи тоже хотела сидеть в повозке. Лошади в четырех передних стойлах конюшни – а всего в конюшне имелось когда-то до ста лошадей – пугали ее. Джулия удовлетворила просьбу девочки.

– Будешь обучаться верховой езде, когда тебе сошьют костюм, – сказала она.

Первым делом они поехали в сосновую рощу взглянуть на незамысловатый известняковый дом. Джулия обратила внимание детей на ящики, висящие на стволах.

– Янки делают сахар из сока сахарных кленов, – пояснила она, – а мы смолу наших сосен перерабатываем в скипидар. Здесь же мы рубим дрова и валим лес для построек. Клены у нас тоже растут, но из них сахара не получишь. Вот поглядите на них весной: из почек проклевываются сморщенные розовые листья, которые потом становятся зелеными.

Проселочной дорогой, среди обступившего их смешанного леса, они проехали к заболоченному пруду. Черная вода была неподвижна. В ней отражались круглые листья лилий, сбившихся в кучку в дальнем конце неправильного овала водяной глади, и призрачно-серая кора кипарисов с их замысловатыми наростами. Густые длинные пряди серого испанского мха свисали с ветвей, застыв в неподвижном воздухе над черной водой. Красота вековечного неподвижного зеркала завораживала. Резкий голос Джулии не разрушил очарования:

– Не ходите сюда одни: с сучьев порой срываются змеи. Из кипарисов делают водонепроницаемый гонт для хижин и выдалбливают каноэ, как это делали индейцы. В одном каноэ может поместиться восемь человек. Мы также используем кипарисы для кухонной утвари. Я покажу вам. Древесина прочна, как железо. И чем чаще ее мочишь, тем прочней она становится.

Они ехали мимо обнесенных изгородями полей, серые куропатки и бекасы взлетали, потревоженные, из жнивья.

– У нас вдоволь дичи, – удовлетворенно сказала Джулия. – В лесах водятся олени, дикие индейки и куропатки, а когда улетают гуси и утки, стоит только навести ствол ружья в небо и нажать на спусковой крючок, и к вашим ногам непременно свалится парочка жирных птиц. Вот увидишь, Стюарт. В реке много рыбы. Мы расставляем сети, чтобы ловить сельдь, и удим окуня, леща и форель. Весной у форели удивительно вкусная икра. – Джулия оглянулась через плечо и улыбнулась детям.

Стюарт и Лиззи не узнавали свою тетушку.

– Кто из вас проголодался? Надо бы остановиться и перекусить. Англичане называют это легким завтраком.

Из повозки достали корзину с провизией.

Дети набросились на сандвичи с ветчиной, которые запивали молоком. Бодрящий зимний воздух заставил их проголодаться. Проезжая садом, дети лакомились сочными грушами. Сладковатый запах гнили, висящий в воздухе, не мог испортить удовольствия.

– Это из сарая с тростником, – пояснила Джулия. – Мы делаем патоку из сахарного тростника. У выжимок очень стойкий запах.

Они проехали длинный двойной ряд выбеленных известкой хижин, миновали строгое строение с четырехугольной башней. Из труб некоторых хижин вился дымок.

– Дома для слуг и церковь, – пояснила Джулия. – Все работники в Барони – люди Эшли, которые никогда не уезжали отсюда либо попробовали, что такое город, и вернулись. Однако многие из них не захотели снова жить «на улице». Они хотят жить, как живут свободные – в собственных домах. Я построила еще несколько хижин за каретным проездом, по направлению к городу и Саммервилю. Каждый наделен десятью акрами земли, чтобы выращивать для себя зерно и иметь собственные припасы. Они платят мне ежемесячно по доллару ренты. Траты на работников значительно уменьшились по сравнению с временами, когда я вынуждена была содержать целые семьи. Дорого стоила черным их свобода. Но они утверждают, что им до того и дела нет… Вот тут амбары, коптильня, кузница и прочие хозяйственные постройки. Мы посмотрим их в другой раз. А сейчас поедем на рисовые поля. Они пока еще здесь самое главное.

Когда повозка приблизилась к реке, Лиззи и Стюарт зажали носы от ужасающей вони.

– Вам надо привыкнуть, – заметила Джулия. – Горожанам нравится запах морского ила, а мы здесь любим наш, речной, ил. Поля сейчас осушены для вспашки. Встаньте во весь рост, чтобы вам было видно.

Прямо перед собой дети увидели глубокую канаву, которая тянулась вправо и влево, насколько хватало глаз. За канавой вплоть до самой реки лежало огромное пространство сверкающего на солнце черно-голубого ила. Поле напоминало гладкий атлас. Тетушка мельком взглянула на небо. На нем не было ни облачка.

– Если продержится хорошая погода, – сказала она, – поля достаточно подсохнут, чтобы на следующей неделе приступить к вспашке. Эта большая канава называется главный водосток, а те поменьше, что пересекают поле, – внутренние водостоки. Главный водосток огибает поле с трех сторон. Четвертая сторона поля граничит с рекой. Знаете ли вы, неученые дети, что-нибудь о Египте?

Они признались, что не знают. Джулия фыркнула:

– Я так и предполагала. Египет – очень древняя страна с некогда великой цивилизацией. Египтяне так же зависели от реки. Но они не умели так хорошо управлять рекой, как мы. Наоборот, река управляла ими.

Стюарту было ясно – его тетушка не сомневается, что египтянам следовало бы посоветоваться с ней, как сделать свою жизнь лучше.

Джулия привезла детей обратно в дом. Стюарту необходимо было отдохнуть, прежде чем садиться за обеденный стол. Его молодые косточки уже срослись, но он был очень слаб и, уставая, испытывал нестерпимые головные боли. Джулия страдала мигренями только в городе, но она помнила свои муки и сочувствовала мальчику. Во время приступов ей казалось, что от боли голова раскалывается на мелкие кусочки, а ведь у Стюарта и вправду был расколот череп. Барони исцелило ее, и она верила, что Барони исцелит племянника.