Однако что-то изменилось. Мальчик и девочка сидели рядом с женщиной, как обычно. Пруденс любила наблюдать, как солнце, поднимаясь все выше, посылает отвесные лучи сквозь верхний ряд окон на медно-рыжие головки детей. Сегодня над ними высилась третья голова, тоже окруженная золотым ореолом. Забыв осторожность, Пруденс повернула голову еще больше, чтобы получше рассмотреть. Отец сделал жест, призывая ее ко вниманию. Но она уже успела заметить красивого молодого человека с сиявшими на солнце рыжими волосами. Пруденс машинально следила за ходом службы, повторяя слова молитвы и присоединяясь к пению гимнов. Внешне она была поглощена церковным действом. Но на самом деле она едва дождалась конца службы. Когда проход наполовину опустел, Пруденс выскользнула в боковую дверь, быстро прошла мимо фамильных усыпальниц и встала за колонну, так чтобы видеть всех, кто выходил. Прихожане обычно останавливаются поговорить; возможно, она услышит его голос, увидит его улыбку. Хотя вид у него был такой, будто он очень давно не улыбался.


Джо Симмонс отсутствовал в это воскресенье вовсе не по причине своей неугомонности. Впрочем, и в прошлые воскресенья тоже. Пожив в доме Пинкни, он понял, что ему необходимо погрузиться во внешний мир. Трэдды жили слишком замкнуто. Паренек чувствовал, что новая жизнь несет иной опыт. И он приложил все усилия, чтобы обрести его.

У Джо не было привычки к многословию – ни к внешнему, ни к внутреннему. Лишенный образования, он не мог найти слов, чтобы рассказать о себе или оттачивать свои мысли. Однако он интуитивно понимал настроения окружающих, и его собственные чувства были тем сильнее, чем меньше он о них задумывался. Джо был не в состоянии высказать Пинкни свою благодарность за дружбу и гостеприимство. И он не задавался вопросом, сможет ли защитить семью Трэддов от надвигающихся невзгод. Он никогда не сомневался, что сумеет это сделать. Паренек чувствовал, что жестокость, которой он поневоле научился в суровые годы раннего детства и благодаря которой выжил, становится разменной монетой в хаотической жизни послевоенного Юга. Перечинив все что можно в доме на Митинг-стрит, он принялся блуждать по городу, приглядываясь к событиям, лицам, пока наконец не обнаружил подходящее для себя поле деятельности. Он незамедлительно вторгся на это поле.

Паренек никогда не видел такого громадного здания, как Чарлстонский отель. Он простирался на целый квартал и имел целых три этажа. На каждом этаже широкие галереи, выложенные квадратами желтого и зеленого мрамора, вели от огромных дорических колонн двадцати четырех футов – высотой к увенчанным арками окнам и дверям отеля. Фасад по приказу Сиклза был выбелен к празднику. Прочие стены здания еще хранили следы пробоин. На фасаде кирпич просвечивал сквозь нелепую известку.

Едва ли не каждый день Симмонс неторопливо входил в слабо освещенный, похожий на пещеру вестибюль. Люди беседовали, сбившись в кружки, – одни таинственным полушепотом, другие громогласно, с бахвальством. Это был центр деловой жизни города. Отель служил приютом потоку хищников, которых впоследствии прозвали саквояжниками. Это были люди, наживавшие состояния на бедах послевоенного Юга. Вестибюль отеля был их конторой. С утра до вечера там собирались, рассыпались, перемещались группки людей. В огромные парадные двери входили и выходили мужчины, некоторые в военной форме.

Джо Симмонс бесцельно блуждал меж беседующими. Одет он был в подкороченные потертые брюки и старую рубашку. Лицо паренька хранило глуповатое выражение деревенского дурачка. Глаза его рассеянно перебегали от кружка к кружку. Очевидно, паренек был поражен великолепием одежды и важностью дельцов.

Но от его внимания ничто не ускользало. Его глаза и уши жадно ловили впечатление, подмечая, кто с кем встретился, кто о чем говорит и кто кому жмет руку.

– Железные дороги – вот что нынче приносит деньги, – провозгласил сутулый бородач. Его окружали слушатели. – Трое уже созрели и вот-вот упадут прямо в руки. Надо только чуть поднажать на этих чарлстонцев. Проезжие тракты никому не нужны, право пользования скоро будут продавать за медные гроши.

– А ты будешь их чеканить?

Все расхохотались. Джо перешел к другой группке.

– …вот так и Эл. Он подрядился поставлять учебники для всех школ Бюро. А сенатор во всю глотку кричал о благодарных негритятах, изучающих Шекспира. Конгресс постановил выделить деньги. Нашлись десятки Мак-Гуффеев, с которых Эл получил примерно сотню тысяч.

– Сколько он отвалил сенатору?

– Ни единого цента. – Рассказчик подмигнул. – Но кто-то послал его жене новую коляску с парой гнедых в серебряной сбруе.

Джо скользнул дальше.

– …купи хлопковую плантацию по доллару за акр, как только будут выплачены налоги. Найми бедняков из белых. Хлопок скоро подскочит в цене… Ты спятил. Деньги должны работать, а не лежать… На сувенирах можно неплохо нажиться в Нью-Йорке. Флаги мятежников, военная форма – неважно, лишь бы это было со старого Юга. Можно купить мундир за пенни и выручить доллар. Они еще недостаточно проголодались, чтобы продавать флаги. Но погоди, этот день не за горами… Я слышал, Гарри взялся поставлять бревна для восстановления складов… Нет, это Ардсли. Гарри будет поставлять кирпичи… У тебя нет знакомых, имеющих доступ в контору Сиклза? Я должен знать наверняка, можно ли подкупить адъютанта…

Симмонс направился к выходу. Он никогда не оставался здесь слишком долго: боялся, что заметят.

Через месяц паренек разбирался в наметившихся в вестибюле сделках не хуже самих дельцов. Еще через некоторое время он выделил тех, кому можно доверять, – вплоть до последней точки. Теперь он был готов из наблюдателя превратиться в дельца.

Джо попросил Пэнси перешить льняной костюм, который подарил ему Пинкни. В то самое воскресенье, когда Пинкни сопровождал в церковь свою матушку, Джо позаимствовал у друга часы с цепочкой и, заодно прихватив из гардеробной трость, отправился в отель, чтобы дебютировать в роли бизнесмена.

Его сельский выговор вызвал улыбку у человека, к которому он подошел. Коммерсант отвернулся. Но Джо, не смутившись, продолжал говорить. И коммерсант с интересом взглянул на него:

– Ты говоришь – Трэдды. Это те самые, с «улицы Трэддов»?

– Вы слышали, что я сказал. И другие аристократы тоже.

– Как ты с ними свяжешься?

– Это моя забота, мистер. Вы только подождите.

– Пойдем-ка в столовую, сынок. Похоже, ты заслуживаешь хорошего угощения.

– Не зовите меня сынком, ведь вы мне не папа. Но от угощения не откажусь, я не гордый.

Джо вернулся домой, сытый до отвала. Карманы у него были набиты мятными пряниками для Лиззи. Он также имел и некое поручение для Пинкни.

Бизнесмен, с которым он беседовал, остался сидеть за столом. Он задумчиво ковырял во рту зубочисткой. «Черт побери, – размышлял он, – этот юный делец даст мне сто очков вперед. А ведь он – готов поклясться – еще не сбрил своей первой щетины».

Джо возвратил Пинкни часы и рассказал, где он был.

– Твои чарлстонские друзья, капитан, посылают слуг продавать вещи и на эти деньги покупают еду. Их, можно сказать, просто грабят. Я связался с парнем, который может предложить хорошую цену.

Пинкни взъярился, но удержал гневные слова на языке и повернулся к Симмонсу спиной, чтобы дать гневу утихнуть. Услышав слова, которые говорил ему Джо, он вновь взглянул на него. Голова его поникла, плечи опустились. Джо говорил правду, но эта правда была ненавистна Пинкни.

– С кем-то они все равно должны иметь дело. Я не чарлстонец и потому не такой гордый. Ты, конечно, не будешь этим заниматься. Все, что от тебя требуется, – это помочь своим же друзьям. Они будут давать вещи тебе, ты – мне, а я буду продавать. За золото. Я не умею ни читать, ни писать, капитан, зато я хорошо считаю. Я не допущу, чтобы кого-то надули. Торговля уже началась, капитан. Продают безделушки, серебряные ложки, кубки и прочее… Ты видел аукцион. Они торгуют вовсю. Людям нужны деньги. Ведь ты же не хочешь, чтобы твоих друзей надували?

Пинкни кивнул.

– Ты прав, Тень. Я должен быть благодарен тебе. Но все это так грустно. – Он моргнул. – Кажется, я плачу.

Теперь уже Джо старался не смотреть на Пинкни.

– Пойду сниму этот костюм, – сказал он. Он решил пока не говорить Пинкни о комиссионных, которые им предстояло зарабатывать.

12

Потихоньку дело начало разворачиваться. В первую очередь Пинкни посоветовался с Джошуа Энсоном. Джошуа поддержал затею Симмонса и предложил завести книгу учета.

– Я буду вести ее сам, пока ты не научишься писать левой рукой. Разумеется, за плату. Ты должен понять, что время тоже стоит денег, как и рис. И твои услуги тоже должны оплачиваться. В этом нет ничего постыдного. Кстати, я случайно узнал, что Элинор Олстон срочно нужны деньги. Необходимо приобрести парты для новой школы. И здание после бомбардировки нуждается в ремонте. Она собирается продать ту чудовищную нимфу, что стоит у нее в саду. Обнаженная скульптура – это для любителя особого рода. Зайди к Элинор. И не отказывайся от комиссионных, которые мальчик тебе предложит. Между прочим, где ты с ним познакомился?

Пинкни рассказал своему крестному всю историю с Симмонсом – о преданности паренька и о том, как он убил янки, который выстрелил из засады и прострелил Пинкни руку.

– Джо использовал нож, что был у него в кармане. Стрелять было нельзя: ответный выстрел привлек бы к нам внимание. Разорвав свой сюртук, он сделал жгут и потом тащил меня на себе, пока мы не оказались вне вражеских линий. Остальное помню смутно. Джо развел костер и раскалил нож, а потом оглушил меня ударом в челюсть. Очнулся я уже в медицинской палатке, с чистой повязкой на культе. Я выше его на голову и вешу двадцать фунтов. А он тащил меня около пяти миль. И даже заикнуться не дает о том, чтобы как-то отблагодарить его.

– И потому ты привел его домой.