Великолепный особняк на южном побережье Ирландии, построенный в девятнадцатом веке каким-то английским лордом. В наши дни все потомки лорда давно переехали в Лондон и живут там, в маленьких квартирках, купленных по баснословным ценам, а особняк превратился в гостиницу. Вид снаружи: фасад из серого камня, окруженный искусно подстриженной живой изгородью. У входа большие потрескавшиеся садовые вазы с молодыми растениями, которые живописно свешиваются до земли. Тут же на лужайке, где трава выкошена ровными полосками, лежат две породистые собаки: их черная гладкая шерсть блестит и лоснится. Вид внутри: кухня в деревенском стиле, над массивной печью синего цвета множество медных кастрюль на крючках. Поваренные книги аккуратно расставлены на полках расписного уэльского шкафа. Горшочки с домашним вареньем охлаждаются на подоконнике. На окнах голубые клетчатые полотняные занавески.

Но лучше всего — большая гостиная, пурпурные стены которой волнуют воображение. Отличный фон для мягких белых диванов, нарядных белых настольных ламп, тяжелых штор из белой парчи и пухлых белых подушек с бахромой по краям. На красных стенах висят в позолоченных рамах настоящие картины — какие-то дивные пейзажи, написанные маслом. А на расставленных тут и там столиках милые вазочки с дорогими шоколадными конфетами в разноцветных обертках, альбомы по современному искусству и живые цветы в вазах. Куда ни глянь — одна роскошь.

Она вздохнула и осторожно коснулась страницы с фотографией, как будто можно было закрыть глаза и, открыв их, враз оказаться в этой прекрасной комнате и, стоя у арочного окна, всматриваться в величественную гладь океана сразу за садом с подстриженными деревьями. Окажись она там, она бы даже не присела на кресло, не откинулась бы на пышные подушки с бахромой, чтобы не помять их. Она бы ничего не трогала. Просто любовалась бы картинами и вдыхала пьянящий аромат дорогих цветов. Пенни любила красивые вещи. Красота во всех ее проявлениях действовала на нее умиротворяюще.

Она поставила пустую чашку с блюдцем на старую, в пятнах и царапинах стойку и рядом с благоговением положила журнал.

— Дэниел, взгляни, вот что мне хотелось бы сделать у нас в кафе. Покрасить стены в кроваво-красный цвет. Посмотри, как здорово будет смотреться, если везде включить свет. Какой теплый, насыщенный цвет!

— Ну, вот, опять, — тяжело вздохнул он, начищая стеклянную подставку для чизкейка. — Прежде чем красить, стены нужно оштукатурить. И ты это прекрасно знаешь, дорогая.

— Может быть, наймем кого-нибудь? Или сами засучим рукава и переделаем здесь все. Вставим большие оконные рамы, купим новую мебель. И кухню тоже переоборудуем. Ты же знаешь, мы можем себе это позволить.

— Милая, людям здесь и так нравится, — ответил Дэниел тоном, не допускающим возражений. — Это последнее место в городе, в котором ничего не изменилось еще со старых добрых времен, и, кроме того, это семейное предприятие, а не какая-нибудь закусочная быстрого обслуживания. Почему, ты думаешь, студенты из Куинз-колледжа любят заходить к нам? Они говорят, здесь «классно». Стиль ретро, домашний уют.

— Ах, ретро! Вот оно что! Им-то не приходится здесь целыми днями работать, жить в этом ретро и любоваться им каждый божий день! И вообще, они ходят сюда только потому, что у нас дешевле, чем там, где действительно уютно.

— Мы не будем выбрасывать деньги на хапуг строителей и дизайнеров с их новомодными придумками, Пенни. Нам ничего этого не нужно. Все это пустое расточительство — только подумай, сколько людей в мире живут в полной нищете.

— Но, Дэниел, я была бы так счастлива! Здесь у двери можно было бы поставить белый диван, а у барной стойки высокие стулья. У меня столько идей…

— Пожалуйста, Пенни, не начинай снова, не сейчас. Мы еще не закончили с выпечкой. Ты не посмотришь, как там булочки? Я пойду, займусь пирожными. — Он посмотрел на часы.

Пенни взглянула на мужа и впервые за все время, что они были женаты, подумала, что может его разлюбить. Она стремительно ринулась мимо него на кухню и начала демонстративно хлопать дверцами шкафов и тумбочек. Даже не взглянув на печку, она приготовила себе большой сэндвич с беконом, обильно полила его красным соусом и сделала большую кружку сладкого чая. Пусть Дэниел обходится легким завтраком, а у нее, Пенни, здоровый аппетит. В конце концов, она же не робот, убеждала она себя, сперва нужно о себе подумать, а там можно и за работу браться. Она села на шаткий кухонный стул и приступила к завтраку. Дэниел только вздохнул и сам пошел проверить булочки. Они уже зарумянились. Он вынул противень из печи и поставил остывать на решетку.

Пенни и Дэниел не обмолвились ни единым словом до тех пор, пока не пришло время ставить в печь кофейный торт. И то лишь для того, чтобы обсудить, какие чипсы подавать к сэндвичам — с паприкой или острые кукурузные. Пенни наблюдала, как он мастерски намазывал чизкейк кремом, выравнивая края специальным ножом. Потом он украсил торт вишней и поставил его на красивую стеклянную подставку, разрисованную по краям мятными листочками. Дело было сделано, и Дэниел довольно улыбнулся. Он очень гордился своим умением готовить выпечку. Пенни ревниво наблюдала за тем, как любовно и заботливо он обращается со своими десертами. Как бы ей хотелось, чтобы и на нее он смотрел с таким же обожанием. Она быстро налепила банановых кексов и, почти не глядя, задвинула противень в духовку.

В полвосьмого Пенни открыла дверь в кафе и перевернула табличку на «Открыто». Почтальон вынул письма из почтового ящика напротив их двери, улыбнулся, помахал Пенни и отправился дальше в своем маленьком красном фургоне развозить жителям Белфаста и окрестностей хорошие новости, плохие новости и бесконечные счета.

Глава 2

Старые Перечницы

Ровно в восемь на пороге чайной появились две пожилые дамы, они на ходу стягивали шарфы и перчатки, при этом их жестяные банки для пожертвований ужасно гремели. Беатрис и Элис Кроули. Сестры-близнецы и лучшие подруги. Они все время смеялись и улыбались. Интересы сестер, равно как и число их друзей в городе, было трудно перечесть. Секретом счастья, по их собственному признанию, было то, что им хватило ума не совершить величайшую глупость в мире — выйти замуж. Дэниелу подобные заявления не нравились.

Сестры Кроули всю жизнь проработали в школе и теперь вышли на заслуженный отдых. Однако самоуверенная и безапелляционная манера, свойственная всем профессиональным педагогам, никуда не делась. Они всюду разгуливали под руку, и, стоило одной сестре открыть рот, другая уже знала, как закончить начатую фразу. За глаза Дэниел называл их Старыми Перечницами.

Беатрис и Элис жили в небольшом доме с террасой, который достался им от родителей, в самом конце Малберри-стрит, где всегда царили тишина и покой. Если сестры не были заняты сбором пожертвований на нужды благотворительности, они неустанно наводили порядок в своем маленьком домике. Окна всегда были занавешены накрахмаленными кружевами, а входную дверь каждое лето покрывали свежим слоем темно-зеленой краски.

Дети военных лет, они вместе пришли в этот мир, родились с разницей в десять минут. «Однояйцевые близнецы, — довольно объявила акушерка. — Здоровые и сильные, слава богу».

С самого рождения девочек соседи не переставали изумляться, глядя на их смуглую кожу и волосы цвета вороного крыла. «С чего бы это?» — судачили они при встрече. У мистера и миссис Кроули кожа была бледная, волосы светлые, черты лица тонкие, а глаза синие, как незабудки. Их дочери получились рослыми и темноволосыми, с темными, шоколадными глазами. Мать девочек, Элиза, была добропорядочной христианкой и верила в чудеса. «Бог послал мне двух прелестных дочерей, — говорила она, — когда мы с мужем уже совсем было отчаялись завести собственного ребенка». А откуда у ее девочек такая необычная внешность — это ее волновало меньше всего на свете, ведь Господь был так добр и милостив к ней. Уже к четырнадцати годам сестры заметно переросли своих родителей, но к тому времени все пересуды по поводу их необычной внешности поутихли. Беатрис и Элис на «отлично» сдавали любые экзамены, а после окончания школы остались преподавать в ней. Отношения сестер были настолько тесными и дружескими, что им никогда и в голову не приходило выйти замуж, обзавестись собственными семьями и покинуть отчий дом, после того как их родители, Уильям и Элиза Кроули, отправились в лучший мир.

Не обремененные домашними заботами, они все свое время посвящали сбору денег на благотворительность, тряся жестянками для пожертвований на Ройал-авеню. Особенно им нравилось за чашкой чаю в кафе «У Малдуна» перемывать всем косточки и рассуждать о том, каким должен быть правильный и достойный уклад жизни. Еще они любили выезжать за город на приходском автобусе.

Раз в неделю они отправлялись на городское кладбище — на могилу родителей положить свежие цветы. Нежно любимый сестрами отец, Уильям, был настоящим героем, получил на войне много наград, и они часто вспоминали о нем.

— Подумать только, и ради таких, как вот эти, наш дорогой отец сражался с Гитлером, — бывало, сокрушалась Элис, провожая взглядом малолетних мамаш, толкавших мимо окон кафе коляски с толстощекими младенцами. — В наше время таких девиц давно бы уже определили куда следует. Кажется, здесь неподалеку как раз был исправительный интернат, пока либералы его не прикрыли.

— Да, хотя… В интернатах тоже было не все гладко. Не скажу, что это решение всех проблем. Но девушкам следовало бы, по крайней мере, одеваться приличнее. — Беатрис презрительно фыркнула, глядя на сигарету, свисавшую с густо напомаженных губ девушки, которой никак нельзя было дать больше пятнадцати. — Они палец о палец не ударят, чтобы привести себя в божеский вид.

— Приличий больше не существует, — вторила ей Элис. — Все полетело в тартарары, как только перестали носить шляпки и длинные юбки.