Шэрон Оуэнс - Чайная на Малберри-стрит

Пенни и Дэниел не разговаривали друг с другом всю неделю. Если и общались, то строго по делу — уточнить заказ клиента.

Дэниел надрывался целый месяц, выполняя львиную долю работы. Но потом не выдержал и в середине февраля нанял уборщицу. Ее звали Крошка Мэри, но друзья, по ее словам, называли ее Мэри Чистюля. Она приходила каждый день после полудня, и меньше чем через час кафе сияло чистотой. Пенни поражалась, как ловко и быстро Мэри справляется с уборкой: сильными, ритмичными движениями она водила шваброй по полу и никогда не терла одно место дважды. И самое удивительное, полы выглядели намного чище, чем когда их мыла сама Пенни. С ее лица стала сходить усталость, она снова начала улыбаться и каждый день с нетерпением ждала появления Мэри. Она платила ей прямо из кассы и старалась не замечать, какой несчастный вид у ее мужа.

Мэри понимала, что в семье Стэнли не все гладко, но вмешиваться и давать советы было не по ее части. Ей платили за уборку кафе, и она делала свое дело. Она слыхала что-то про кражи из гостиницы, про Дэниела Стэнли и его чудачества. Поговаривали, что его вырастила сумасшедшая тетка, которая пятьдесят лет ходила в одном пальто, и что он и сам деньгами не расшвыривался.

Но Мэри была не из тех, кто болтает лишнее.

Бренда Браун была в приподнятом настроении. Ее бледное лицо светилось надеждой, когда в пять часов она вошла в чайную «У Малдуна» и заказала сэндвич с сыром и маринованными огурцами, острые кукурузные чипсы и большую колу со льдом и лимоном. Поглощая ужин, она писала письмо ручкой с золотыми чернилами.

28 февраля 1999 г.

Дорогой Николас Кейдж!

Дошло ли до тебя мое последнее письмо?

Я все жду фотографию с автографом. У меня для нее приготовлена серебряная рамка.

Я тебе уже писала, что я художник? Скоро в местной галерее будут выставлены мои последние работы. Я и еще несколько выпускников сняли галерею в складчину на две недели, и каждый представит по пять вещей. Мы никак не могли решить, кто, что и куда будет вешать. Каждый претендовал на большую стену напротив окна. В результате она досталась Тому Райли-Данситу. Он заявил, что свет из окна — неотъемлемая составляющая его скульптурных композиций и эта стена ему жизненно необходима. Вечно он строит из себя невесть что. А сам делает из выхлопных труб большие вопросительные знаки, вот и все творчество.

Остальные сейчас в галерее, бегают с банками белой эмульсии, суетятся. На участке стены, который достался мне, тоже была выбоина, но я заделала ее специальной липкой лентой, а потом закрасила.

К письму прикладываю открытку с моей картиной «В ожидании траурной процессии». Она о похоронах подростка, погибшего во время уличных беспорядков. Том Райли-Дансит сказал, что картина скучная, невыразительная и вообще некомильфо.

А я ответила ему, что он-то сам сваривает куски старого хлама и выдает это за современное искусство, потому что слабо рисует. На втором курсе он провалился на рисунке с натуры, но я не стала никому об этом рассказывать, чтобы не ставить его в неловкое положение.

Тебе нравится картина? Видишь, в толпе много симпатичных девушек, которым он, мертвый парнишка, нравился. Картина о том, что бы он сделал, сколько бы всего узнал, если бы жил в другое время и в другом месте. О том, что насилие — это тупик.

Я подумываю сменить имя на какое-нибудь другое, более загадочное, чем Бренда Браун. Какое-нибудь чисто ирландское имя, при упоминании которого все сразу бы представляли наследницу старинного аристократического рода, с огромным состоянием и вольнолюбивым нравом.

Может быть, Аойфе Фицджеральд-Конвей?

Или Джеральдин Мерфи-Магуайер.

Может быть, я трачу время на ерунду.

Перед началом все соберутся у меня подзаправиться, то есть, я хочу сказать, в честь открытия выставки мы немного выпьем.

Скорее всего я, как обычно, надену черный брючный костюм и белую блузку, зачешу волосы назад и приглажу гелем. Без определенного пола и вне времени. Побольше темных теней, и никакой помады. Меня вряд ли назовешь сексуальной. Но мне нравится думать, что я обладаю некой своеобразной красотой. Которая не сводится просто-напросто к внешним данным. (Надеюсь.)

Ну ладно, надо бежать. Пожелай мне удачи.

Искренне твоя,

Бренда Браун

P. S. Я твоя преданная поклонница. Пожалуйста, пришли мне фото с автографом.

Бренда смаковала каждый кусочек сэндвича и кукурузных чипсов. Она решила потратить часть денег из своего скудного бюджета на бутылку джина, тоник и пачку льда в баре, прежде чем двинуться домой переодеваться. Нужно будет успокоить нервы перед открытием.

Не забыть бы припрятать джин, пока остальные не явятся. Художники — ни у кого, ни гроша за душой. От ее джина в мгновение ока ничего не останется. Хватит с них и дешевого пива. Не такие уж они ей и друзья, рассуждала Бренда. Собираются у нее просто потому, что она живет рядом с галереей. Между прочим, неплохо бы спрятать еще и краски, чистые холсты и диски с записями «Радиохед». Убрать банку с кофе тоже не помешает. Некоторые из выпускников художественных школ влачат нищенское существование, ради денег глаз у тебя потихоньку вынут. Разумеется, Том Райли-Дансит был исключением: его скульптуры нарасхват, не успевает клепать, притом что за каждую такую кучу мусора он заламывал восемьсот фунтов. Все носятся с его работами только из-за его звучного имени, с горечью разъясняла себе Бренда.

А потом она вспомнила, что Эмили Шедуик тоже пригласили. Как бы хоть на этот раз обойтись без обсуждения ее личной жизни? Бренда решила, что включит музыку на полную и притворится, будто у нее уши заложило. Меньше всего ей хотелось, чтобы Эмили портила ей настроение перед самым открытием.

Кого-то из местных журналистов тоже позвали — кто знает, может быть, они захотят задать художникам пару вопросов. Бренда принялась репетировать, что бы она им ответила. Еще она решила не улыбаться, если будут фотографировать.

Она посмотрела на старый красный почтовый ящик за окном, с которого начнется путешествие ее письма в Америку. Улыбнулась Пенни и помахала письмом в воздухе. Пенни кивнула и показала большой палец в знак одобрения.

Генри Блэкстафф был дома. Он стоял на кухне и ждал, когда закипит чайник. Его коварный план перехитрить Аврору с треском провалился, более того, по нему же и ударил. Когда он сказал ей, что не имеет ничего против оранжереи, если она так о ней мечтает, Аврора рыдала от радости. Она обзвонила всех членов общества — поделиться хорошими новостями — и даже босиком сбегала к соседям.

Арнольд Смит сновал по всему дому с электронной «рулеткой», и планировочные схемы множились с невероятной скоростью.

Скоро милый сердцу Генри сад исчезнет. Араукарию чилийскую, которую посадил еще дядя Берти, выкорчуют, чтобы освободить место под фундамент. Разберут и теплицу, которую самолично собрал Генри. Аврора выбрала самую дорогую модель оранжереи: с прочным, деревянным обрамлением, высотой с дом, витражными стеклами, полами с подогревом и стропилами из кованого железа.

Арнольд Смит алчно затаил дыхание: он складывал и умножал, умножал и складывал, его блестящая ручка беспрестанно мелькала.

В холле зазвонил телефон. Трубку поднял Генри.

— Это тебя, — позвал он. — Некий Дэвид Кроппер с Би-би-си.

Безудержная радость не покидала Аврору весь вечер. Оказалось, что Дэвид Кроппер, продюсер, который узнал об Авроре из газеты, теперь подумывал снять о «Почитателях Бронте» документальный фильм. Аврора поведала ему, что сейчас строит оранжерею в викторианском стиле специально для заседаний общества. Члены общества будут надевать костюмы соответствующей эпохи и слушать, как Аврора зачитывает отрывки из известных произведений. Продюсер Дэвид Кроппер сказал, что обязательно позвонит через несколько недель узнать, как идет строительство, и добавил, что замысел восхитительный. Генри вздохнул. Если у жены появится малейшая возможность попасть на телевидение, с ней сладу не будет. Она, кажется, совсем забыла, что еще недавно презирала все достижения технического прогресса.

На следующее утро, ровно в девять, Арнольд Смит стоял на пороге резиденции Блэкстаффов, его жадное лицо почти упиралось в медное дверное кольцо. В руке он держал смету на постройку оранжереи. Цена была умопомрачительная. Шестизначное число, его самая крупная сделка. Ему даже позвонили из центрального офиса. Придется выложиться на полную, пустить в ход все уловки, чтобы получить контракт. Он надеялся, что мужа нет дома. Мистер Блэкстафф, казалось, не разделял энтузиазма жены относительно этого проекта. Но Арнольду повезло. Аврора сама открыла дверь и проводила в гостиную. Черкнула «Согласна. А. Б.» старой авторучкой, едва взглянув на сумму. Затем она провела его обратно к двери, даже не предложив чая.

— Так вы обещаете использовать восстановленные кирпичи? — беспокоилась Аврора. — Это имеет первостепенное значение. Конструкция должна выглядеть так, будто построена в то же время, что и дом. И не забудьте, слева нужно оставить место для книжных шкафов. Обожаю запах старых книг! Это так романтично! Разбитое сердце на каждой странице! Безответная любовь: жестокий меч, вонзаемый в душу обывателя. Так я встретила своего мужа, кстати сказать.

Что за чушь несет эта полоумная, недоумевал про себя Арнольд Смит.

— У вас тонкий вкус, — промурлыкал он, когда Аврора закрывала за ним дверь. Он подумал, что нужно проверить чек, прежде чем заказывать материалы. Вполне возможно, у этой особы не все дома.

Генри вернулся домой с утренней газетой, и они с Авророй опять рассорились.