Я была уверена, что мы предохранялись. А сейчас с ужасом думала: а вдруг этого было недостаточно? И мало ли, я настолько потеряла голову, что даже не заботилась о том, что со мной происходило. Хотела только быть с ним, наслаждаться его прикосновениями.

Да будь он проклят!

Я всхлипнула, пытаясь как-то собраться с силами. Надо умыться, успокоиться, позвонить в клинику и записаться на прием к врачу. Надо…

Господи, да что я буду делать, если останусь наедине с больной матерью и с животом? Кто будет растить этого ребенка, если мы останемся без средств для существования? Чем я вообще думала, когда позволяла хотя бы дотронуться, прикоснуться к себе? Будь он проклят, этот Олег!

Я была готова разрыдаться — и разрыдалась бы наверняка, если б не раздавшийся звонок в дверь. Он заставил меня встрепенуться. А вдруг это мама? Может быть, её привезли домой. Странно, что так скоро, но всё же…

Или Алекс? Может быть, он всё-таки решил вернуться? Кто знает, Вольный всегда был непредсказуем. Он был посчитать, что ушел не вовремя.

Я заставила себя встать. Надо открыть дверь, и желательно выглядеть не разбитой и заплаканной. Я даже плеснула себе в лицо воды, спешно вытерлась полотенцем и только тогда, искренне надеясь, что не буду казаться дрожащей от ужаса и какой-то сумасшедшей, поплелась открывать дверь.

Надо было посмотреть в глазок, но я как-то позабыла об этом, позволила себе утонуть в мрачных мыслях. Пока открывала дверь, сотни раз прокляла себя за неосмотрительность, которую допустила с Олегом — а потом мысленно повторила проклятье, только уже за то, что просто так решила впустить человека в дом.

Потому что на пороге стоял не Алекс и уж тем более не мама.

С лестничной площадки на меня смотрел отец.

Я едва сдержалась, чтобы не попятиться. Вид папеньки — какой-то побитый, утомленный и совершенно не похожий на того человека, которого я вроде как довольно неплохо знала, — не особенно приятно впечатлял, и последнее, чего мне сейчас хотелось — это вступать с ним в открытый конфликт. И вправду, от Дмитрия веяло опасностью, и мне пришлось несколько раз напомнить себе о том, что он понятия не имеет, участвовала ли я в процессе его разорения.

— Здравствуй, дочка, — поприветствовал меня он. — Пустишь?

— А должна? — холодно промолвила я.

— Мы всё же родная кровь, — Дмитрий помолчал немного. — Я машину внизу видел свою.

— Мою, — исправила я его. — Мне подарил Алекс.

— Алекс?

— Тот самый парень, которому ты проиграл всё состояние в карты.

Папенька скривился так, как будто одно воспоминание об Алексе причиняло ему дискомфорт на физическом уровне. Я же только расправила плечи и уверенно смотрела отцу в глаза, вновь воскресив ту самую спокойную, способную всегда держать себя в руках Станиславу, которая так послушно играла роль хорошей дочери.

Местами даже слишком послушно.

Правда, чтобы соответствовать, пришлось посторониться, и отец всё-таки зашел в квартиру. Я прикрыла дверь, но запирать её на ключ не стала — всё равно рассчитывала на то, что совсем скоро Дмитрию придется уйти. Нечего ему здесь делать. Пользы от него точно не будет, а вот вреда — предостаточно, если он вздумает вновь волновать маму.

Да и мне теперь тоже вроде как нельзя нервничать.

— Автомобили — это довольно дорогие подарки, — покачал головой отец. — К тому же, общаться с врагами — это…

Он не закончил, взглянул на меня, дожидаясь реакции. Я заставила себя представить, что именно могло твориться сейчас в сознании отца, что именно он так умело придумал обо мне и об Алексе, усмехнулась этим, как мне показалось, несколько наигранным фантазиям и протянула:

— Он довольно щедр и ничего за это не требует.

— И насколько же щедр?

— Настолько, — мой голос звучал ровно, — что оплатил маме операцию.

— Вот как.

— Да, — я надеялась, что отец не знал о том, что маму оперировали. И о том, что финансово это устроил именно Олег, а не Алекс.

— Значит, ты поддерживала всё-таки отношения с матерью.

— Разумеется, — кивнула я. — Я довольно неплохая актриса. И с тобой я была хорошей дочкой только потому, что мне нужны были деньги на лекарства. Как понимаешь, теперь я в деньгах на лекарства не нуждаюсь, да и их у тебя больше нет, так что, не вижу повода продолжать этот разговор.

Отец скривился.

— Ты всё надеешься, что ты похожа на мать, — протянул он, — но ты — моя девочка. Ты, как и я, знаешь цену финансам! Аля никогда этого не понимала. Она всё рассказывала о человечности, пока на своей шкуре не прочувствовала, насколько всё это глупости.

Я ответила злой усмешкой. Если б он сам был чуточку человечнее, мама могла бы вылечиться намного раньше и куда меньшими усилиями. Но мой папенька не был способен на благотворительность, он всё время надеялся на выгоду для себя одного — и, разумеется, ждал от всех остальных такого же результата. Я знала, что, если вдруг буду ожидать от него хороших, правильных поступков, дождусь только сплошного разочарования.

Нет уж. Пусть даже не надеется на то, что его дочка поступит как послушная девочка.

— Я думаю, говорить нам не о чем, — стараясь выдержать свой ледяной тон, проронила я, — так что, можем уже прощаться. До двери недалеко, папенька.

— Я пришел к тебе по делу, — ответил Дмитрий. — И, если честно, меня только радует твоя деловая хватка.

Его радует, что я выставляю его за дверь? Как это мило!

— И чем же она так приводит тебя в восторг? — поинтересовалась я, не скрывая яда, буквально звеневшего в голосе.

— Если б ты сейчас рассказывала о порядочности и о том, как правильно жить на свете, уверен, мы бы с тобой каши не сварили, — закатил глаза он. — А так, я очень надеюсь на твой здравый смысл и на то, что ты согласишься действовать нам обоим на пользу.

— Я всё ещё жду конструктива.

Отец ухмыльнулся.

— Я пришел предложить тебе сделку.

— Какую сделку?

Глаза Дмитрия хищно засверкали. Я понимала, что это означало только одно: он уже придумал какой-то план и собирался воплотить его в жизнь за мой счет.

— Я виделся недавно с Викой, и она заявляет, что у них с Лавровым скоро свадьба. Но я же разбираюсь в мужчинах… Если он раз на тебя повелся, поведется и во второй раз. Наши напряженные отношения будут для тебя только плюсом. Соблазни его. А потом придумаем, как отобрать у него деньги. Ты вернешь мне моё имущество, но, разумеется, и сама получишь щедрое вознаграждение. Настолько щедрое, что больше ни в чём никогда не будешь нуждаться. И в подарках этого Алекса в том числе.

Мне показалось, что мир вокруг остановился. Сердце, до того более-менее спокойно бившееся в груди, заколотилось до такой степени быстро, что я едва вновь не рухнула без сознания. Острая боль между ребрами напомнила о том, что я просто — таки обязана успокоиться. Надо…

Надо найти в себе силы и не повестись на его провокацию. Я ведь не дурочка. Я понимаю, что…

Что я понимаю? Что мужчина, которого я полюбила, грязно воспользовался мною, чтобы просто вернуть свою бывшую? А теперь он ещё и намеревается на ней жениться.

Лучше бы я этого не знала. Оставалась в неведении.

Теперь я просто испытывала отвращение. К себе, потому что однажды поверила Олегу, к нему, к Викки, к собственному отцу, который смеет мне, своей родной дочери, предлагать такое и свято уверит, что я поведусь.

— Пошел вон, — только и нашла в себе силы прошептать я. — Пошел вон из моего дома, и чтобы я больше тебя не видела!

Я отвернулась от него и в два шага пересекла коридор, вошла в гостиную, притворяясь, будто просто рассержена, но на самом деле пряча нежданные слезы. Я ведь почти успокоилась, а теперь опять украдкой вынуждена была вытирать соленые капли.

— Стася, — отец, разумеется, не остался в коридоре и не ушел, он последовал за мною, продолжая плести свою паутину интриг и надеясь на то, что я по детской наивности вновь в неё попадусь.

Ошибся. Мне двадцать, а не два годика.

— Стася, — он почти с отцовской заботой положил мне руку на плечо, — посмотри, где ты живешь! Этот дом такого же возраста, как и я. Кто будет оплачивать ту роскошную жизнь, к которой ты привыкла?

Если б он спросил, кто будет оплачивать мамину реабилитацию, я, может, и обернулась бы. Но слышать эти льстивые, скользкие речи и знать, что цель у них всегда только одна: деньги… Нет, отец точно ошибся с целевой аудиторией.

— Ничего, я молодая, быстро перестраиваюсь, — я повернулась к нему только тогда, когда убедилась, что глаза высохли, и я не разревусь, как слабая глупенькая девочка, прямо в эту же секунду. — А вот тебе будет довольно трудно, правда? Они же тебе вообще ничего не оставили?

Я знала, что у папы были кое-какие резервы, но с его размахом они вряд ли продержались достаточно долго. И теперь, всматриваясь в лицо отца, я понимала, что он действительно с трудом выживал, цепляясь за те копейки, что у него сейчас были.

Кто-то продержался бы несколько лет, отец спустил всё за месяц. Наверное, пытался жить на широкую ногу, придерживаться всё того же круга знакомств, что и прежде, только вот теперь статус у него был совершенно другим.

— Ну ведь мы можем всё вернуть, — ухмыльнулся Дмитрий.

Я вздрогнула от отвращения. Перетерпеть отцовские предложения было бы гораздо проще, если бы меня так болезненно не резанула новость о Викки и Олеге.

Пожениться! Господи.

Какой кошмар. И я жду от этого мужчины ребенка.

— Убирайся, — велела я, отступая от отца. — Я не желаю тебя видеть. И в твоих грязных играх не буду участвовать. Иди, с бывшей договаривайся.

— Стася, — не унимался отец, — мы — родная кровь. А Викки — это всего лишь женщина.

— Всего лишь женщина, — прошипела я, — которая отобрала у тебя всё и оставила тебя у разбитого корыта. Ни наследника, ни денег, ни жены, правда, папа? Даже воды в старости подать некому.