Предаваясь невеселым мыслям, Света однажды не заметила, как из лифта, поднимавшего ее наверх в отдел, как-то разом вышли все пассажиры и она осталась наедине — ну, конечно, с Луценко, которую в толпе не разглядела.

Света поздоровалась, не зная, куда деть глаза.

— Ну что, дают тебе человека? — спросила Анна Павловна зычно, словно Света была от нее за тридевять земель.

— Я не стала просить. Сами справляемся.

— Ну-ну, значит, результатами своей деятельности ты довольна.

«Что ж это лифт-то так ползет?..»

— Довольна…

— Главное, что ты довольна. А то когда человек тратит свою жизнь на то, чтобы испортить жизнь другим, результат бывает обычно противоположным. Можно на пакости силы потратить: и пакостей никому не сделать, и без сил остаться…

— Вы так считаете?

— Это я в книге прочла. — Она показала Свете книжку в мягкой обложке. — Не желаешь почитать? Хорошая книга, жизненная.

«Она что — помириться хочет?»

Такого шанса упускать было нельзя, и Света, попытавшись улыбнуться, поспешно взяла книгу. Книжка была из серии «Женский любовный роман».

— Ну а что такого, если я хочу, чтобы меня любили? — вдруг прорвало Свету, которой неудержимо захотелось разрыдаться. — Что тут такого? Я же ее так любила и просто хотела, чтобы и она любила меня! Любила! Ей что — трудно было?

— Кому? — ехидно спросила Анна Павловна.

— Вы сами знаете кому.

— Ну, ты скажи…

Света молчала, не в силах даже произнести это имя.

— Любовь заслужить надо, а не докладными из людей выколачивать.

— Вы так считаете? А я чем не заслужила? Я все для нее делала! — Холила-лелеяла! Молилась на нее! Отпускала! Зарплату прибавляла!

— Значит, не тем богам молилась и не то делала, что нужно… Да у тебя со всеми так, что с мужиками, что с бабами… Чего ты носишься с этой своей любовью, как дурень с писаной торбой? Есть у тебя муж и дети — вот и люби их. Чего к чужим людям соваться? Ты хоть у кого-нибудь спросила — нужна им твоя любовь?.. Ведь выходит — не нужна… Вот она-то без твоей любви неплохо обходится.

— Вы так считаете?

— Что ты заладила — считаете, считаете… А ты-то по-другому считаешь?.. Значит, ты к сорока с лишним ничему не научилась и, видать, уже ничему не научишься, — сказала Луценко и вышла из кабины.

Света заметила, что проехала свой этаж, и нажала кнопку вниз.

На душе было гадко, гаже некуда. Всех эта бессердечная стерва убедила, что любовь никому не нужна, а ее, Светина, и подавно…

В отделе Света бросила книгу на стол, включила телевизор, чтобы хоть как-то избавиться от звенящей пустоты в голове, и стала готовить кофе. Через минуту пришла Маша и вдруг по-щенячьи радостно завизжала на весь отдел:

— Да это же наша Нина Георгиевна!

Света неохотно глянула на экран телевизора, ничего не увидела и стала искать очки на столе, хотя видеть Чернову, тем более в телевизоре, ей хотелось весьма мало.

— Да нет, вот же!

Машка, сияя дурацкой радостью, вертела в руках книгу, которую дала Луценко. Света надела очки и увидела на последней странице обложки… портрет Черновой, с распущенными по голым плечам, слегка осветленными волосами и с голливудской улыбкой в тридцать два зуба. Мелким шрифтом были напечатаны какие-то дифирамбы — ее называли «известным московским журналистом, автором многочисленных публикаций на тему качества жизни, здоровья и безопасности».

— Нина Георгиевна уже книги пишет! — непонятно почему ликовала Дебранова.

Света перевернула книгу. Она называлась «Оранжевая дискета, или Повесть о последней любви». Все более немеющими руками Света открыла книгу и прочла на первой странице:

«Светлана Творожкова была нежеланным ребенком. Вернее, не то чтобы совсем нежеланным, скорее, каким-то случайным, лишним…»