Жутким ударом стало для нее известие, что жена Машина приходила к начальству и требовала, чтобы она, Света, перестала преследовать ее мужа своими сексуальными домогательствами.

Света неделю не могла работать, бродила по предприятию и, рыдая, доказывала подружкам, что они с Машиным просто друзья и их долгие разговоры в коридоре у окна не более чем приятельское общение, а тот, кто донес машинской мадаме о ее якобы приставаниях, — гнусный, грязный и мерзкий человек, которого неизбежно постигнет Божья кара.

А фирму тем временем уже вовсю сотрясали перестроечные спазмы, пароксизмы и катаклизмы. Спокойно до этого существовавшее и ничем не примечательное структурное подразделение вдруг было решено преобразовать в филиал. Причиной этому была отнюдь не настоятельная производственная необходимость, а задница одного из заместителей министра, зависшая в воздухе вследствие сокращения штатов министерства. Приземлиться этот временно безработный мог только на достаточно высокое место, которым и должно было стать их предприятие на окраине Москвы.

Человек этот, Алексашин, был в своей среде известный. За пятнадцать лет до этого, будучи совсем молодым человеком, он вывез на себе рассыпавшийся проект, неудача которого сильно бы ударила по престижу всего СССР, тогда еще могущественной державы. Получив орден, высокую должность и заслуженную славу, Алексашин не получил главного — дела, равного по масштабу. И, как актер одной роли, по русскому обычаю, стал попивать. К приходу на их предприятие Алексашин уже был отпетым алкоголиком, гипертоником и сердечником, перенесшим два инфаркта, и частичным инвалидом «по голове» вследствие нападения неизвестных в подъезде собственного дома, с жестокими побоями и сотрясением мозга.

Еще не видя этого человека, Света прониклась к нему величайшим сочувствием — ведь у них, судя по разговорам, было так много общего. Он даже и женат был во второй раз, и по гороскопу он был Скорпион — родственный Светиному водяной знак, тоже чувствительный и ранимый. Новый начальник, видимо придерживаясь принципа «короля играет свита», начал сразу же обрастать всякими заместителями, консультантами и административными отделами.

Еще одна нежная Светина привязанность, хороший инженер, но не бог весть какой интеллигент Силенков вырос из просто ведущего специалиста в заместителя директора, со своим собственным кабинетом. Злые языки утверждали, что он приятно порадовал Алексашина не столько своим высоким профессионализмом, сколько тем немыслимым количеством спиртного, которое мог поглотить и не рухнуть замертво. Эти личные рекорды Силенкова были основаны на его физических данных: он был не только довольно высокого роста, но еще и весил около полутора центнеров. Когда Силенков входил в лифт, кабина с характерным звуком проседала на несколько сантиметров и отказывалась принимать более трех человек, хотя должна была везти восемь.

Ходивший до повышения в кофтенке с заплатками на локтях (жена, «торговый работник», была жуткой скупердяйкой, не покупала ему хорошей одежды, за что Света ее заочно ненавидела), Силенков переоделся в костюм, но так и не научился хорошим манерам. Он не предлагал входившим в его кабинет сесть, ни с кем не здоровался первым и ходил с сальными волосами. Света по-прежнему называла его Витюшей и, если случалось остаться с ним наедине, трепетно и нежно стряхивала перхоть с широченных плеч нового зама.

Сам Силенков особо Свету не жаловал, вспоминая о ней только тогда, когда надо было сделать срочный перевод, почему-то называл ее «типичной лимитой» и забывал поздравлять с праздниками и днем рождения, хотя Света его дня рождения никогда не забывала. Если подруги говорили ей, что Силенков — хам и не стоит ее внимания, она отвечала, что он такой только внешне, а в душе он добрый и деликатный, только никто, кроме нее, этого не понимает, а зря.

Приходили люди и со стороны. Радостно-возбужденная Света только и успевала собирать и обсуждать с подружками новости о том, кто кого привел на фирму, кто кому приходится родственником или сексуальным партнером, кто с кем пьет и что и кому сколько положили на грудь от директорских щедрот.

Все это несколько скрашивало постоянные уходы и возвращения Евсеева, чувства которого активизировались к девятому числу каждого месяца — к зарплате. Аванс у Светы был небольшой и шоферский интерес подогревал мало.

Неожиданно и саму совсем не амбициозную и никогда не стремившуюся кем-то руководить Свету повысили до начальника вновь образованного международного отдела.

Буквально через месяц после официального открытия филиала и своего вступления в должность Алексашин вызвал ее в кабинет, встретил у двери, пригласил сесть и уважительно поговорил. Света, конечно, сразу же растаяла и детально поведала ему о своих несчастьях. А он терпеливо все выслушал и потом рассказал, что планирует развивать внешнеэкономическую деятельность, независимую от генеральной дирекции, и хочет, чтобы Света стала начальником международного отдела. Света, конечно, не представляла, как она будет руководить и кем, но, сообразив, что это новое положение поможет выбраться из бездонной долговой ямы, с радостью и благодарностью согласилась. В качестве сотрудника этого «отдела» ей дали переводчицу, даму, пришедшую на фирму несколько месяцев назад.

Светлана бросилась в отдел кадров и узнала у работавшей там подруги Наташи, что первая в ее жизни подчиненная старше ее почти на десять лет, не замужем, бездетна, увлекается разными видами оздоровления и в связи с этим, конечно, не пьет и не курит. Больно кольнуло Свету, кроме всего прочего, и то, что дама имела три высших образования и владела четырьмя иностранными языками. Впрочем, думать об этом Светлана перестала почти сразу — у матери, с некоторых пор начавшей бледнеть и худеть прямо на глазах, обнаружили рак матки, и метастазы проникли во все близлежащие органы.

С Толькой они были в очередном разбеге. Он так и не «зашился», продолжал пить и ставить ей синяки. За неделю до того, как Свете сообщили о страшном диагнозе, он, видимо не обнаружив в ее кошельке сколько-нибудь приличной его потребностям суммы, сначала угрюмо молчал целый вечер, а потом обложил экс-жену и ныне просто сожительницу трехэтажным матом за то, что та не научилась ни готовить, ни экономить, и опять ушел жить к родителям.

Дня через три после этого Свете стали звонить граждане, интересовавшиеся параметрами ее с дочками жилья. Она с ужасом поняла, что Толька решил на этот раз не возвращаться и подыскивает варианты размена их хорошей трехкомнатной квартиры, полученной ее, а отнюдь не его стараниями. Никогда на Свету не сваливалась такая куча личных, семейных и служебных проблем одновременно.

«Мне хочется заснуть и не проснуться», — говорила она подругам, и те, памятуя ее суицидальную попытку, жалели ее, советовали, приносили всякие юридические брошюрки, законы о семье и браке, убеждали, что никогда Толька ничего не отсудит, даже если у него достанет глупости судиться с ней за жилплощадь.

Решать все эти проблемы комплексно не было ни сил, ни возможностей. Свете пришлось взять отпуск по уходу за матерью, а дочек подбросить на лето тетке, младшей материной сестре, которая была старше Светы всего на восемь лет и тоже сильно грешила по алкогольной части.

Выйдя из отпуска по уходу за прооперированной матерью, Света пошла знакомиться с «дамой в белых перчатках», как называли на фирме новую переводчицу. Алексашин уже побеседовал с ней на предмет перехода в новый отдел и получил прохладное согласие. Эта дама уже высказывала ему свое недовольство по поводу соотношения между объемом работы и суммой зарплаты и дополнительным хлопотам радоваться отнюдь не торопилась.

Во время Светиного отсутствия новенькой пришлось провести весьма ответственные переговоры с участием американцев и англичан, и Света видела отчет, составленный Ниной Георгиевной «по результатам встречи». Алексашин собственноручно начертал на нем: «Отлично написано!» — и сделал две небольшие правочки, что было совсем немного с учетом того, что Нина Георгиевна работала в их сложной, высокотехнологичной области меньше полугода. Это тоже больно кольнуло Свету — она обычно просто умирала от страха, идя на переговоры с носителями языка, неделю мучилась над отчетом, и то, что эта дама так спокойно и уверенно заменила ее, было как-то немного обидно. Ну а хотя… Пусть работает, если это ей так легко дается. Свете же лучше. Больше времени и сил останется на личные дела.


…Они встретились на лестничной площадке между этажами — своего помещения у новорожденного отдела еще не было. Эта Нина Георгиевна была чем-то похожа на Кэрол Хэттуэй из американского сериала о «Скорой помощи» и выглядела едва ли не моложе Светланы, во всяком случае, намного ухоженнее, здоровее и спокойнее. Они поговорили несколько минут, в течение которых Света бегло обрисовала свое кошмарное положение и заранее извинилась за то, что пока много помогать ей не сможет. Нина Георгиевна пожала плечами и сказала, что ни в какой помощи не нуждается. По крайней мере, пока.

— Вы мне очень понравились, — сказала Света на прощание, — вы уж не бросайте меня.

Дама вежливо улыбнулась и опять слегка пожала плечами:

— Это как получится.

Свете было не до психологических нюансов — надо было идти в больницу к матери, но ей показалось, что Нина могла бы быть с ней немного посердечнее, выказать побольше сочувствия ее проблемам, ну, что ли, показать, что и Света ей тоже понравилась… что она будет ей помогать… и любить. Главное — любить! Оставшись даже без какого-никакого мужа, Света опять чувствовала себя страшно одиноко, да и бабья невостребованность давала о себе знать маетой внизу живота, приступами раздражительности и плаксивости. Даже сочувствия многочисленных подруг было уже недостаточно.

Вот если б они с Ниной Георгиевной по-настоящему подружились!.. Света сразу же почувствовала необыкновенное доверие к этой умной, уверенной и независимой женщине, на которую бы могла опереться в своей неустроенной, дурацкой жизни. От нее исходила некая не очень теплая, но какая-то удивительно упругая энергия, которая немного успокоила и поддержала Свету.