«Ох, не то я сказала!»
Боясь поссориться и с младшим сыном, Маша осеклась. Но что говорить, никак не могла придумать.
– Ну…
– Правильно, мам, на нас с Володькой хорошие девчонки не позарятся! Да? Только страхуилы и проститутки! Так?
– Вадичка, послушай, родной… Только мама вас по-настоящему любить будет, только мама, – жалостливо завела Маша, глядя сыну в глаза.
Вадик отвел взгляд и отвернулся. Как же Маше не нравилась эта его привычка сидеть руки на стол и пялиться в окошко. Будто высматривает, как бы из дому сбежать.
– Только мама вас по-настоящему любит, только мама.
– Ох, мам, от твоей любви что мне, что Володьке…
– Ну что, что?! Что вам не так?! – Маша наконец прослезилась, очень кстати.
– Повеситься хочется на профсоюзной веревке, вот что!
– А почему на профсоюзной? – удивилась Маша, и слезы у нее сразу высохли.
– Анекдот такой есть, – буркнул Вадик и вышел из кухни.
Больше в этот день Маша с ним не виделась и не говорила. Может, к лучшему. Успокоиться она так и не смогла, все тянуло куда-то бежать и с кем-нибудь, все равно с кем, хорошенько поругаться. А с сыном… Ох как не стоило! Теперь он у нее один. И она у него одна-единственная. Володька теперь отрезанный ломоть, прилепившийся к девке-сыкухе, предавший мать ради… ну, ради кого… понятно. Чужого ребенка воспитывать ему, видите ли, приспичило! Вот родит ему неведому зверушку от негра какого-нибудь, будет знать! Нашла дурака эта городская… Хотя если прикинуть… Деревенские тоже по этому делу мастачки были еще те!
… В Выселках спокон веку практиковалась отлаженная система загона, отлова и пленения неженатиков. Передавалась эта наука по женской, понятно, линии из поколения в поколение. Понятно, что система была действенной – а иначе бы Выселки просто обезлюдели бы. Главной, козырной картой девицы на выданье было хорошее приданое: машина, в перспективе, за хорошее поведение – кооперативная квартира в городе. Но это могли позволить себе единицы – вечно хмельное население Выселок пропивало практически все, что зарабатывало, и тянуло от получки до получки, без серьезных накоплений. Даже на свадьбу, превеликими трудами слепленную, родители, как правило, занимали и потом два-три года отдавали, ужимаясь во всем. Случалось, молодые давно разругались и разбежались, а бывшие сватья все еще отдавали свадебные долги.
Беременность невесты и угроза разоблачения подлого соблазнителя через парткомы-завкомы была вторым по надежности и первым по применяемости аргументом. По большому счету до настоящих письменных жалоб доходило чрезвычайно редко – стороны находили решение путем долгих, но в целом мирных переговоров. Хотя если жених по-настоящему упрямился, то даже через официальные органы запиравшегося жениха уконтропупить в ЗАГС было сложно. Главный аргумент против брака «по залету» было – а что ж за дочкой-то плохо глядели, папа-мама уважаемые? А нельзя было подождать с беременностью до после свадьбы? Как воспитывали, так и разбирайтесь со своим не в меру ретивым по постельной части чадом… Был случай, когда насмерть стоявший за свою свободу обольститель предпочел отчислиться из хорошего московского вуза, но не жениться на отработанном и ставшим неинтересным деревенском материале. Хитреца тут же, хоть и было лето, прибрал к рукам вечно алчущий новых жертв военкомат. Так обольститель скоропостижно, во вне призывное время, убыл на два года в армию. Презревшего неписаные законы парня осудили, а девчонка с нагулянным ребенком на руках, напротив, вскоре очень неплохо устроилась, и все посчитали, что это знак свыше. Не надо нарушать заведенного обычая! Но этот инцидент был единичным, хотя и запомнился всем надолго.
Если же первый половой контакт обходился для девчонки без далеко идущих последствий, а замуж она настроилась решительно, то важным доводом было «он у меня первый». Это тоже действовало. А вот в принципе насчет «первого» – это мм! Для тех девиц, кто выходил замуж якобы «по-честному», существовали секреты, как скрыть от молодого супруга предыдущий интимный опыт.
Ну, главный, выселковский, фирменный – это понятно: на свадьбе упоить молодожена в полную зюзю, что было вовсе не сложно при существовавшем в Выселках законе всеобщего, равного и явного пития. Особенно для этих целей был хорош местный самогон, мутноватый, но такой забористый – просто ах! Так что сакраментальная зюзя была третьей участницей в каждой второй брачной постели. И очень часто так в ней и оставалась, прижившись навечно. А смысл упоения состоял в том, чтобы наутро, или, вернее, к полудню первого дня совместной жизни, нежно воркуя, убедить молодого мужа, что у них «все было» и все было просто замечательно. А доказательства? Ну, так пальчик уколоть ведь не проблема. Раз такое дело…
Маша-то выходила замуж по-честному, поэтому ей было не до этих премудростей. И деревенский обычай наутро вывешивать во дворе добросовестно обработанную молодыми простынку Машу миновал во времени. А жаль… Она-то не теперешние… Хотя в ее тогдашнем возрасте нетраченность свидетельствовала скорее не в ее пользу. Никому не нужна была, да?
Все эти неприятные, утомительные воспоминания и мысли роились, давя друг друга, в Машиной гудящей голове даже поздно ночью, когда она пыталась заснуть, но тяжко ворочалась в своей постели.
Из комнаты старшего доносились взвывами отголоски футбольного матча.
«Вот, футбол смотрит… На меня наплевать, – обиженно думала Маша. – Хоть бы пришел, поинтересовался, не умерла ли я тут. А вот если бы я умерла? Свадьбу бы отложили, как тогда, когда я в больницу попала, и, может…»
Тут Маша с досадой осознала, что, померев окончательно и на самом деле, не смогла бы насладиться результатами своего демарша. Все равно Володька женился бы на этой, как ее там… Вот через сорок дней в аккурат расписались бы… И Вадька за ним туда же!.. Одновременно бы и поминки Машины отметили – для экономии. Нет, это не выход. А где выход? Почему тогда Володькина краля от него отказалась-то? Маша забыла… Ах да – потому что нашла бумажку, где было сказано, что Маша сумасшедшая и ее внуки будут такими же бешеными. А может, прикинуться? Сказать, что Маша, как порядочная, хочет познакомиться с невестой и ее родителями и такое им потом устроить – как той носатой на заводском дворе, а?! Нет, тоже не выход. Эта девка уже беременная, и, конечно, не от Володьки – это ясно, так что и Машина сомнительная в умственном отношении наследственность здесь ни для кого не помеха. Раз «та» за него взялась по-настоящему, это конец… В Выселках так и говорили: ни одна, которая хотела замуж, в девках не оставалась. Хоть за пьяного, хоть за сраного, да выходила. Саму Машу так в свое время утешали: поставишь за цель, так выйдешь!
Маша крутилась в постели, не в силах даже представить себе хоть какой-то выход из положения. Уже затихли отголоски футбольной баталии в комнате младшего сына, а бедная Маша все не находила ответа: как вырвать Володеньку из лап девки-разлучницы?
Как заснула, Маша не заметила. Да и зыбкий кошмар, состоявший из обрывочных видений свадьбы старшенького и «этой», вряд ли можно было назвать сном.
Проснулась Маша поздно, чутко уловив, что на кухне позванивает посуда. Первые секунды бодрствования она не вспомнила о сюрпризе, преподнесенном старшим отпрыском, и бодро вскочила: ох, сыночков же кормить надо! И вдруг ясно представила, что сын у нее теперь один, а второй безвозвратно ее покинул.
Надев халат и кое-как пригладив волосы, Маша появилась на кухне. Вадик, одетый в выходной бело-синий свитер, допивал чай.
– Куда это ты собрался? – недовольно осведомилась Маша.
– Дела в городе, – сдержанно ответил сын.
– К Володьке пойдешь?
– Может, и к нему, – спокойно подтвердил Вадик и встал.
– Я тебе не велю, – глубоко изнутри закипая от ярости, выдавила из себя Маша.
– Мам, а я взрослый уже, – делано улыбнулся Вадик. – Я сам решаю.
– Дверку на погребе починить надо, – стараясь не начинать скандала, придумала Маша предлог задержать сына.
– Вернусь – починю. И завтра день. Пока! – Сын быстро вышел, прихватив большую сумку, стоявшую тут же.
«Ага, точно, – с досадой, запоздало догадалась Маша. – Вещи какие-то понес, что Вовка вчера не взял. Утром рано собрал и хотел уйти, пока я сплю. Все хитрят, хитрят… Хожу я плохо, а то можно было бы проследить, куда пошел, посмотреть на эту мерзавку».
Вадик вернулся уже к вечеру, довольный и какой-то отрешенный – словно все еще был там, у брата с его «невестой». Сумка, как заметила Маша, была пустой.
«Точно, у них был… Хорошо ему там, с ними, да? А с мамой, дома, плохо?»
Дверцу на зимнем погребе Вадик починил без дополнительных понуканий в воскресенье утром и с обеда опять уехал. На следующий день Маша выходила на сутки и утром в понедельник с сыном почти не виделась. Стена молчания, начавшая расти между ними, как бурьян сырым летом, перла из-под земли неукротимо, и корчевать ее не было никакой Машиной возможности.
Незнамо как новость о том, что Машин старший женится, разнеслась по Выселкам. Как же, отличный, непьющий жених уходит на сторону! А куда своих-то невест девать? Вон их каждый год по скольку созревает!
Скорее всего, Володька пригласил кого-то из приятелей на торжество – и Машин позор выплыл наружу. Как было ей поступить? Ведь даже если свадьбу играли в ресторане, а эта расточительная, городская манера все больше завоевывала Выселки, семьи молодоженов на второй день должны были вусмерть напоить ближайших родственников и соседей. Коль скоро все высельчане состояли в той или иной степени родства, на местных свадьбах гуляли практически все, даже те, кого не приглашали. На «втором дне» молодых пытали на предмет удовольствий, полученных ими в первую брачную ночь, потом все вместе гуляли по окрестностям с ряжеными и горланили частушки и песни советских композиторов. А тут – весь порядок нарушался, и Маше от этого становилось еще тошнее.
"Быть единственной" отзывы
Отзывы читателей о книге "Быть единственной". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Быть единственной" друзьям в соцсетях.