Наконец он встал, схватил ее за руки, помог подняться.

– Теперь лучше? – спросил он, не отпуская ее рук.

Саманта кивнула, стараясь унять дрожь, пробежавшую по ее телу.

– Ты замерзла, – мягко сказал он. Отпустив ее руки, постарался поплотнее укутать ее в пончо, чтобы хоть как-то защитить от холодного ветра.

Ей показалось, что она сейчас упадет в обморок. Он отвернулся и направился к роднику помыть руки. Он, словно специально, дал ей время, чтобы усмирить сердце. Она выругала себя за то, что ведет себя с ним, словно школьница, которая бредит первым мужчиной, поцеловавшим ее. Но сердце ее снова упало вниз, когда он вернулся и встал рядом с ней. Она вздрогнула, когда сильные руки подхватили ее и посадили на спину лошади. Ее сердце никак не могло успокоиться, потому что он сидел позади нее, прикосновения горячего мужского тела волновали и возбуждали.

Полуденное солнце стояло над головой. Горы отбрасывали длинные изломанные тени на дорогу. Ник повернул коня с укатанной фургонами дороги и направил по тропе, вьющейся вдоль подножия гор. Саманта сидела впереди Ника. Она старалась сдерживать дрожь, когда резкий, холодный ветер поднимал концы пончо, оголяя бедра. Но зубы у нее стучали, тело сотрясалось.

– Подвинься ко мне, я согрею тебя хоть немного, – предложил он.

Она напряглась и отрицательно покачала головой. Ветер стал сильнее, после очередного порыва она обхватила себя руками и затряслась еще больше.

– Какая-то упрямоголовая дама, – пробормотал он и обнял ее рукой, прижал к своей твердой груди.

Она напряглась, затем, словно нехотя, расслабилась, почувствовав, как ее окоченевшее тело постепенно согревается. Он загородил ее от ветра своей широкой спиной. Саманта согрелась и успокоилась.

Ее начало мучать другое. Она сидела на колком одеяле, от которого у нее все чесалось. Плюс ко всему одеяло сползло. Ей было и неудобно, и стыдно. Она стала вертеться, пытаясь поправить под собой одеяло. Но от этого стало еще хуже – она чувствовала, как ее неприкрытые ягодицы трутся о шерстяное одеяние Ника.

– Ну что еще? – со вздохом спросил он.

– Одеяло. Мне надо поправить одеяло, – прошептала она, виновато опустив глаза.

Он остановил мерина. Саманта низко наклонилась к шее лошади и старалась подгрести под себя край одеяла. Торопливо подтыкая его под бедра, попыталась усесться поустойчивее на лошади, крепко обхватив ее бока голыми ногами. Девушка надеялась, что сползшее пончо окажется на месте. Но через мгновение поняла, что так и сидит на голой спине лошади. Ей было стыдно снова просить его остановиться. Она стиснула зубы от боли. Они ехали в гнетущем молчании. Когда боль оказалась непереносимой, она снова наклонилась вперед, снова попыталась подоткнуть под себя тряпку.

Он заворчал, пытаясь отодвинуться от нее. Она чувствовала себя неловко оттого, что между ними в который раз возникала какая-то напряженность.

«Вот, опять с ним что-то не так. Эта чертова штука у него живая, что ли?» Саманта растерялась и стала, наверное, уже в пятый раз возиться, одновременно пытаясь отодвинуться от Ника.

Он заскрежетал зубами и зарычал, словно от нестерпимой боли. Она смутилась, испуганно посмотрела на него. Глаза у него стали злыми, он яростно глянул на нее и заорал:

– Женщина, ты будешь сидеть спокойно или нет?

– Я ничего не могу сделать, одеяло все время сползает, – ответила она, стараясь говорить спокойно. – Не понимаю, почему ты бесишься? Это ведь мой зад не прикрыт, – пробубнила она.

Саманта вновь попыталась обернуться полами пончо, но лоскута явно не хватало. Невыносимо горели и зудели укусы на ногах. Она склонилась, чтобы почесать ноги.

«О, Боже! Опять у него что-то не в порядке».

Ник выругался, сильно дернул поводья, остановив лошадь.

– Что случилось? – спросила она.

– Ни черта не случилось!

– Зачем же мы тогда остановились?

– Я… мне… лошади нужно немного остыть, – пробормотал он.

Она в замешательстве оглядела лошадь. Нагнувшись, погладила ее по густой шелковистой гриве.

– Мне кажется, все в порядке. По-моему Скаут дышит ровно, он не запалился.

Ник пробормотал себе под нос что-то невнятное.

– Что ты говоришь? Я не слышу тебя.

– Ладно, – сказал он и тяжело вздохнул. – Может, ты хочешь слезть и почесать ноги?

Она улыбнулась и помотала головой.

– Нет. Со мной все в порядке.

– Ну а со мной – нет, – проговорил он, слезая с коня.

Она удивленно и недоумевающе смотрела ему вслед. Его высокая фигура исчезла среди белоствольных осин. Она подумала, что он, должно быть, совсем не чувствует холода. Разгоряченный настолько, что на лбу выступили капли пота. И вдруг Саманта осознала, что именно она и есть причина его возбуждения.

«Боже праведный!» – задохнулась она от стыда, ее обдало жаром. Она подумала тоже сойти, с лошади. Ей вовсе не было так удобно сидеть на стертых бедрах, как она уверяла Ника. Застонав от боли, с трудом сползла на землю.

Похлопав мерина по спине, взяла веревку и повела коня в маленькую лощину. Саманта любила лошадей. Она выросла с ними. И начала ездить верхом раньше, чем ходить. Девушка положила голову на шею Скауту, вдыхая теплый мускусный запах лошадиного пота. Этот знакомый запах напомнил ей о раннем детстве. Мерин, требуя к себе внимания, нежно терся мордой о ее плечо. Она почесала ему бархатный нос, ласково поскребла за ушами. Он не был похож на тех гордых арабских скакунов, которых они выращивали в Сторм Хейвене. По росту они были одинаковыми, но этот, казалось, был крепче, сильнее, выносливее и даже темпераментнее. Ник говорил ей, что Скаут – мустанг. Отпрыск лошадей, оставленных первыми испанскими завоевателями.

Пока конь щипал траву, Саманта огляделась и только сейчас поняла, как все вокруг изменилось. Неплодородные каменистые осыпи остались позади. Дорогу окружали пологие склоны, покрытые темно-зеленым сосновым лесом. Яркими пятнами выделялись купы оранжевых и желтых осин и дубов. Они по-праздничному украшали холмы и склоны каньона. Огромные коричневые валуны были разбросаны тут и там на красной пыльной земле. Саманта с наслаждением вдыхала чистый холодный воздух. Пахло сосновой смолой и вянущей листвой. Несмотря ни на что, горы и лес были сейчас невыразимо красивы. Но она неожиданно подумала, что одинокому путнику будет здесь неуютно и тоскливо. Внезапный порыв ветра закачал верхушки сосен и ветки осин. Желтые и оранжевые листья закружились в воздухе. Заунывный звон ветра среди камней и скал показался девушке стоном одинокой заблудившейся души. Ей стало страшно. Она подошла ближе к лошади, тревожно оглянулась. Где же Ник? Но его нигде не было видно.

Ник Макбрайд был самым странным из мужчин, которых когда-либо она встречала. Правда, у нее было не так уж много знакомых мужчин. Она провела в школе не один год.

Странность Ника заключалась в том, что иногда он был приторно-вежливым, ласковым, а иногда непереносимо-грубым. Поистине противоречивая натура. Руки Саманты бессознательно перебирали концы веревки, которой он подпоясал ее пончо. Она вспомнила выражение его лица, когда он укутывал ее в одеяло, чтобы защитить от холода. О себе он ничего не рассказывал, но, чувствовалось, что ему хочется кое-что выяснить о ней. Пока что ей удавалось ускользать от его расспросов. Она не собиралась откровенничать с ним. Но ей стало казаться, что он, скорее всего, принимает ее за какую-то другую девушку. Несколько раз он упоминал имя Молли и ее салон. Почему-то он считает, что Саманта имеет отношение к этой Молли и ее салону. А она знать не знает никакую Молли.

Саманта вспомнила, что Джефф, двоюродный брат Ника, сказал тогда, что пришел снять с дилижанса рыжую. Саманта была больна, хотела пить. Она сказала ему об этом. Джефф дал ей бутылку с какой-то жидкостью янтарного цвета. Она выпила, жидкость обожгла ей горло, у нее перехватило дыхание. А что было дальше, Саманта не помнила. По-видимому, Джефф отвез ее в ту лачугу и оставил там с Ником. Но почему он это сделал, она не знала и не могла понять. И, кажется, Ника это удивляло ничуть не меньше. Если они украли ее, то только не ради выкупа. Ника тоже злила неизвестность. Почему Джефф забрал одежду, седло и уздечку?

Во всем этом была какая-то тайна.

Она поняла, что эти два ковбоя не были посыльными от Билли. И подумала, что они вполне могли быть агентами Люсинды. Ее маскировка под вдову в трауре должна была спасти ее, она в этом уверена. Правда, когда дилижанс сделал последнюю остановку, ветер сорвал с нее черную вуаль. Саманта очень боялась, как бы её не увидел кто-либо из знакомых. Вдруг за ней кто-нибудь охотится? Может быть, шериф? Или еще кто-нибудь похуже? Может, кто-то хочет отомстить, ей за смерть Мэтью? Девушка вздрогнула. Она вовсе не хотела убивать его. Но и не жалела о том, что он мертв. Кем бы ни был Ник, она чувствовала себя сейчас гораздо спокойнее, чем в Сторм Хейвене. Если бы он задумал плохое, то давно расправился бы с ней. И сделал бы он это, когда она толкнула его на горячую печь. Он так разъярился, но не отомстил ей.

Он говорил о том, что не может вспомнить, как они попали в лачугу. И, скорее всего, не врал, хоть это и выглядело довольно странным. Но она ему верила. Саманта понимала: то, что они оказались обнаженными в заброшенной развалюхе, каким-то образом связано с Джеффом. Когда она упомянула имя Джеффа, Ник так свирепо фыркнул, что она испугалась и не решилась ни о чем расспрашивать. И заранее посочувствовала Джеффу.

Он почти соблазнил ее, но она была уверена, она была твердо уверена, что он никогда не возьмет ее силой.

Саманта вздохнула, признав, что попала в какую-то очень запутанную, таинственную историю. Мерин дернул головой, отогнав от нее мысли о странных событиях, произошедших с ней в последние дни.

Ник стоял за спиной, с интересом рассматривая Саманту.

– Нам нужно поторапливаться, – он взял поводья и повел лошадь к дороге. Схватившись за гриву, забрался на спину лошади и прочно уселся на ней.