— Превосходно, — пробормотал он. — Я не… Я не буду… Ты можешь купаться, сколько тебе вздумается, — наконец выпалил он, с трудом закончив фразу.

— Ладно, — сказала Шей, небрежно повернулась на каблуках и вышла из комнаты.

Она быстро разделась, налила полную ванну воды и, забравшись в нее, стала прислушиваться к звукам в соседней комнате. Там какое-то время стояла мертвая тишина, а затем снова послышались звонкие удары клавиш пишущей машинки. Это слегка озадачило ее. Как он может спокойно работать, не обращая на нее никакого внимания? Но, как ни странно, вскоре от прежнего раздражения не осталось и следа. Более того, на ее губах появилась веселая улыбка. Она вспомнила, каким взглядом он окинул ее фигуру, когда она появилась в дверном проеме. Нет, подумала она, так не может смотреть равнодушный и черствый человек, каким он казался ей раньше. Он уже начал постепенно воспринимать ее как женщину. Она чувствовала, что его тело уже потеряло прежнее хладнокровие, хотя разум все еще сопротивлялся.

Разумеется, Шей даже не помышляла о том, чтобы пойти дальше обыкновенного флирта. Нет.

Она просто хотела отомстить ему за то унижение, которое она испытала, видя его откровенное, демонстративное пренебрежение. Пусть теперь сам помучается немного. Может, хоть это заставит его изменить свое отношение к ней, как к нашкодившему ребенку. Он вполне заслужил наказания за свое высокомерие и гордыню.

Шей еще долго плескалась в воде, создавая как можно больше шума и весело напевая знаменитую мелодию “Лето 42-го”, Выйдя из ванны, она развесила свое кружевное белье на веревке, к которой была прикреплена штора для душа. Обычно Шей спала нагишом, но, собираясь сюда, прихватила с собой ночную рубашку на тот случай, если мать снова начнет ворчать. Рубашка висела на крючке рядом с дверью в его комнату. Каждый раз, открывая дверь, он неизбежно прикасался рукой к тонкой шелковой ткани рубашки, отделанной тончайшим кружевом. Она была великолепной, эта рубашка, тем более что Шей обильно сбрызнула ее приятными духами, прежде чем покинуть ванную комнату.

Выйдя, она легонько постучала пальцем в дверь ванной. Щелканье пишущей машинки мгновенно прекратилось.

— Да, Шей?

— Я уже искупалась, — громко сказала она. — Ванная в твоем полном распоряжении, если хочешь.

— Спасибо, — коротко отрубил он, не добавив больше ни слова. Однако его пишущая машинка еще долго не стучала.

* * *

Когда Ян спустился в столовую, она окончательно поняла, что ее хитроумный план полностью провалился. Селия и Джон давно вернулись с рыбалки, уже успели принять душ и привести себя в порядок перед ужином. Джон, как и обещал, пошел во двор и там готовил жаркое и картошку на открытом огне, а Шей с матерью возилась на кухне, заканчивая нарезать овощи и зелень для разнообразных салатов.

Все было уже почти готово. Шей взяла с полки банку майонеза и стала поливать салаты. В этот момент дверь кухни резко распахнулась и на пороге появился Ян, распространяя приятный запах мыла и дорогого одеколона:

— Я голоден как собака. Когда мы будем ужинать?

Твердость его походки и та наигранная беззаботность, с которой он произнес эти слова, не могли не насторожить ее. Она прекрасно знала, что он не мог так сильно проголодаться.

Селия повернулась к нему и мило улыбнулась:

— Твой отец тоже проголодался. Он во дворе жарит мясо и просил, чтобы ты помог ему, когда спустишься вниз. В холодильнике есть пиво, если хочешь, можешь выпить.

— Спасибо, с удовольствием, — сказал Ян и наклонился, чтобы открыть холодильник.

Шей посмотрела на него через плечо. На ней была плотно обтягивающая бедра летняя, юбка, которая удивительно шла ей. Загорелая кожа и аккуратно подведенные темные глаза придавали ей экзотический вид.

— Тебе все удалось закончить? — спросила она слегка слащавым голосом.

Ян поднял на нее свои голубые глаза, и она увидела в них неприкрытую насмешку. Закрыв дверцу холодильника, он резко выпрямился и снова посмотрел на нее. Ей очень не понравился этот взгляд, он явно что-то задумал.

— Твои трусики, которые ты постирала и повесила в ванной, еще не высохли, когда я решил принять душ, — с усмешкой сказал он. — Поэтому я снял их и повесил на стул в твоей комнате. Надеюсь, ты не будешь сердиться на меня.

Он еще раз усмехнулся и вышел из кухни, спокойно поправив зеленую штору на двери. Его слова отозвались в ее голове барабанной дробью. Случившееся напоминало сцену из какого-то дешевого водевиля.

— Трусики?! — воскликнула Селия, повысив голос. — Он сказал…

— Да, трусики, трусики! — почти закричала Шей матери.

Она совершенно не ожидала такого поворота событий. Гневно повернувшись к кухонному столу, она стала судорожно перемешивать салат, чувствуя, что все ее тело дрожит от негодования.

* * *

В течение всего ужина Шей чувствовала себя жертвой язвительных насмешек Яна. Правда, он не сказал вслух ни слова, но его насмешливый взгляд говорил больше, чем самые колючие слова. Она поняла, что Ян без особого труда разгадал коварные замыслы, разоблачил ее хитроумные планы. Она была почти уверена, что он относится к ней, как к глупой совратительнице и полной идиотке, над которой можно безнаказанно насмехаться.

Шей почти не прикоснулась к еде, но зато выпила не одну рюмку прекрасного бургундского вина, бутылку которого Джон припас специально к мясу. Когда она поднялась из-за стола, чтобы помочь матери на кухне, в голове ее приятно шумело, а походка стала нетвердой. Они быстро помыли посуду. Выйдя из кухни, они застали Джона и Яна полностью поглощенными шахматной партией. Селия уселась перед телевизором, чтобы посмотреть какой-то романтический фильм, а Шей не находила себе места от выпитого вина и скверного настроения.

Изнывая от тоски, она медленно бродила по дому, переходя из одной комнаты в другую. Наткнувшись на свою ракетку, прислоненную к перилам лестницы, она решила отнести ее в машину. К тому же она надеялась, что прохладный вечерний воздух освежит ее и поможет избавиться от дурноты, которую она ощущала время от времени.

Ей в голову пришла мысль, что пора заканчивать этот глупый эксперимент и надо скорее уезжать домой, лучше всего рано утром, может быть, еще до того как Ян отправится на свою воскресную проповедь. Поэтому она решила упаковать все, что можно, сейчас же. С первой минуты своего пребывания в этом доме она выглядела как самая настоящая дура, над которой можно безнаказанно насмехаться. Нет, подумала она, это пора прекращать. Она должна как можно быстрее вернуться в свой привычный мир, где есть люди, которые уважают ее мнение, ценят ее способности и считают симпатичной. Они не насмехаются над ней, а смеются вместе с ней над разными смешными вещами.

Замок багажника звонко щелкнул, и его крышка резко подпрыгнула вверх. Шей бросила в багажник ракетку и вдруг заметила там свой портфель. Она повсюду возила его с собой, как будто это был важнейший атрибут ее профессии. В этом большом кожаном портфеле была вся история ее карьеры в качестве модели, зафиксированная талантливыми фотографами. Обычно она использовала этот архив как своеобразное рекомендательное письмо в беседе с новым художником относительно будущей работы.

Не раздумывая, Шей вытащила из багажника тяжелый портфель и с чувством ликования вернулась в дом.

Войдя в гостиную, она увидела, что ее мать громко всхлипывает, уткнувшись лицом в плечо мужа. Шей быстро подошла к ней, положив портфель на пустой стол:

— Мама, что случились?

— Ничего страшного, — успокоил ее Джон. — Это все из-за фильма. Он закончился трагически.

Шей с облегчением вздохнула.

— Ну ладно, перестань плакать, дорогая, — сказал Джон жене, прижимая ее к груди. — Успокойся. Пойдем наверх.

Он поцеловал Селию в макушку и повел ее к лестнице. Шей сидела молча и смотрела, как Джон помогает Селии подняться наверх, постоянно похлопывая ее по спине и приговаривая:

"Не плачь, милая, это всего лишь кино”.

Шей подняла глаза к потолку и наигранно вздохнула. “Господи, — подумала она, — можно ли быть такой сентиментальной и расстраиваться из-за какой-то глупой любовной истории?” Любовь. Неужели ее мать до сих пор не знает, что все подобные истории — чистейший вымысел, плод воображения досужих писателей и композиторов? В реальном мире такой любви просто не существует. Но с другой стороны, отношения между Селией и Джоном самым явным образом противоречили этому утверждению, в истинности которого она была уверена. Они производили впечатление по-настоящему влюбленной пары и проявляли такую искреннюю заботу друг о друге, что у нее стали закрадываться сомнения в том, что в мире нет настоящей любви. Эта мысль показалась ей в высшей степени обескураживающей.

Ян стоял рядом с ней и также безотрывно наблюдал за родителями,. Когда они исчезли за дверью второго этажа, он повернулся и посмотрел на Шей. У него было какое-то странное лицо. Ей показалось, что оно выражало такую нежность, как будто он смотрел на только что родившегося ребенка.

— Твоя мать воплощает в себе все черты неискаженной женственности, — глубокомысленно произнес он.

Шей промолчала, поняв что эта фраза имела еще одно значение: совершенно ясно, сказав это, он имел в виду, что ее дочь такими чертами не обладает. Ян вернулся на свой диван и взял со стола спортивный журнал, который читал до этого. Устроившись поудобнее на диване, он положил ногу на ногу и погрузился в чтение, не обращая на нее ни малейшего внимания.

Шей рассерженно повернулась, схватила свой тяжелый портфель и, достав оттуда альбом, уселась на другом конце дивана, предпринимая очередную попытку не замечать его присутствия.

Она с шумом открыла огромный альбом, отбросив в сторону кожаную обложку. Затем она стала шуршать фотографиями, надеясь, что это привлечет его внимание. Бесполезно. Тогда она принялась вполголоса комментировать фотографии, которые по одной вынимала из альбома.