Она встала. Видя, что она собирается уходить, де Бардань, пораженный, выскочил из-за стола, чтобы удержать ее:

— Не стоит обижаться из-за таких пустяков, не надо! Послушайте.., вы просто не так поняли мои слова. Я просто в отчаянии…

Он хотел удержать ее, и это был предлог положить руки ей на плечи, туда, где под полотном рукавов ощущалось тугое и нежное тело. Легкий аромат здоровой женщины опьянил его. Анжелика не могла обманываться в характере своего воздействия на него. Это было очень неприятно, но она сказала себе, что ее долг извлечь из этого пользу, и очень осторожно высвободилась.

— Вы меня действительно оскорбили.

— Я очень огорчен, я раскаиваюсь…

— Я имею право сказать вам, что, действуя таким образом по отношению к мэтру Берну, вы ничего не добьетесь. Я хорошо узнала его характер, он будет упорствовать и станет еще более недоступным внушению. Но он будет тронут милостью и помощью, которую вы ему окажете, и тогда станет внимательнее прислушиваться к вашим доводам.

— На самом деле?

— Вполне возможно!

Королевский наместник вновь почувствовал, что потрясен. Да и как же иначе, когда он стоит так близко к ней, лаская взглядом эту прелестную шею. Он готов был поверить ей, слепо довериться.

— Но детей я не вправе вернуть ему, это невозможно… И потом, должен признаться, затеял это проклятый Бомье. Но теперь, когда дело пошло в ход, зарегистрирован факт преступного бегства, да и девочка уже задержана, я не могу отступить.

— Что вы собираетесь с ними делать?

— Мальчика отдадут иезуитам, а девочку монахиням…

«И мы их никогда больше не увидим», — подумала потрясенная Анжелика.

— Я пришла к вам, господин королевский наместник, именно для того, чтобы предложить иное решение. Мэтр Берн не станет досадовать на вас тогда. У него есть сестра, обратившаяся в католичество. Она замужем за офицером королевского флота и живет на острове Ре.

— Совершенно точно. Ее зовут госпожа Демюри.

— Детей можно доверить ей… Так делается, как мне говорили. Когда возникает необходимость забрать протестантского ребенка от родителей, его передают на воспитание кому-нибудь из родственников-католиков. Это мера гуманная и в то же время вполне здравая.

— Ну как же я сам раньше не подумал об этом! — воскликнул, просияв, королевский наместник. — Это великолепный исход! И Бомье не посмеет ничего возразить, и мэтр Берн, со своей стороны, думаю, будет мне благодарен. Вы изумительны! Вы так же разумны, как прекрасны собой.

— Совсем недавно вы, кажется, полагали иначе.

— Как мне заслужить ваше прощение?

Бардань был в восторге, тяжесть спала с его плеч, а в этой удивительной женщине открывались все новые достоинства. Не в силах удержаться, он схватил Анжелику за талию и прикоснулся губами к ее шее, к тому самому месту, нежная линия и грациозные изгибы которого притягивали его непрерывно во время их разговора.

Анжелика отшатнулась, словно ее обожгли, и так быстро вырвалась из его объятий, что бедняга был совершенно озадачен.

— Неужели я вам до такой степени неприятен? — пробормотал он.

Глаза его замутились, губы дрожали. Как ни кратко было это прикосновение, оно подтвердило все его надежды. Из всех женщин, которых он знал, эта была самой возбуждающей. «Черт побери, — подумал он. — Да неужели же она будет держаться недотрогой, как все эти кальвинистки? Нет, нельзя упускать этот шанс!»

Глава 8

Анжелика опиралась о стол, украшенный инкрустацией, и размышляла, как ей держать себя.

В конце концов, он не был ей неприятен. Он вел себя учтиво, у него были красивые глаза, красивые руки, умелые губы. Кто знает, вдруг в будущем — а будущее представлялось ей отделенным черной, непроходимой преградой — она поддастся искушению? Она не могла забыть, что пока она лишь скромная служанка, а он наместник короля в Ла-Рошели, то есть человек, занимающий первое место в городской иерархии. К счастью, он не фат. Он был не оскорблен, а огорчен тем, что она отшатнулась от него. Надо было его утешить.

— Вы не кажетесь мне неприятным, — начала она осторожно. — Напротив. Признаюсь, что нахожу вас любезным. Но.., как мне объяснить… Я дала обещание моей высокой покровительнице.., той особе, которую я не могу назвать.., вести скромную жизнь, чтобы искупить свои прежние грехи.

— Чума на этих святош! — воскликнул Никола де Бардань. — Она, верно, сама безобразна, как семь смертных грехов. Вот и не понимает, что такая красавица, как вы, не может жить по-монашески.

— А если я сама хочу хранить добродетель, господин граф?.. Вам ли вводить меня в искушение?

Господин де Бардань глубоко вздохнул. Эта авантюра оказывалась труднее, чем он предполагал. Что ж, надо быть хорошим игроком.

— По-моему, от этого не удержится ни один нормально устроенный человек, оказавшись в вашем присутствии, — весело проговорил он. — У вас достаточно ума.., да и опыта, я уверен, чтобы понять меня и простить.

Он протянул к ней обе руки.

— Забудем все, госпожа Анжелика, и помиримся.

Отказаться было бы невежливо. Она согласилась на примирение. Он легко поцеловал кончики ее пальцев, а она — по чисто женскому инстинкту противоречия — подумала в эту минуту, как огрубели ее руки от хозяйственных работ.

Она позволила набросить ей на плечи пальто. Он проводил ее до дверей и с почтительной нежностью наклонился к ней, прощаясь:

— Госпожа Анжелика, я прошу вас только помнить, что во мне вы имеете друга, готового прийти вам на помощь в любых обстоятельствах.

Он обволакивал ее лаской; как давно уже она не испытывала такого мужского внимания, даже страшно вспоминать. Столько мужчин склонялись перед ней с таким же горящим взглядом. Так знакома была их манера держаться, смиренная и одновременно повелительная.

Эта волнующая слабость — затуманенные зрачки, срывающийся голос, эта ласковая любезность, под которой скрывается, как в бархатной перчатке, безжалостная рука обладания, которая превращает в свой час просителя в господина, а недоступную богиню в побежденную, покоренную.

Анжелика не поверила бы, что сохранит восприимчивость к виткам вечной игры. Эта игра терзала ее и в то же время притягивала — словно дыхание привычного климата.

Щеки у нее пылали и голос прерывался, так она разнервничалась, когда прощалась с королевским наместником, который был и смущен, и очарован ее поведением.

Мысли у нее мешались, она спешила уйти, не замечая злобных взглядов других просителей, прием которых был отложен. Скамеек там было немного. Некоторые просители, устав дожидаться, ушли перекусить. Было уже за полдень. На улице поднялся сильный ветер, и Анжелика с трудом пробивалась ему навстречу, еле удерживая разлетавшиеся полы пальто. А небо было поразительной голубизны. Буря словно скручивала из зимнего света тонкие пучки лучей, и казалось, что они с шумом вырываются из провалов узких улиц. Анжелика не замечала, что приходится бороться с разбушевавшейся стихией, так она была поглощена мыслями, вызванными разговором с де Барданем. Преобладал мучительный стыд за допущенные ошибки, за неловкость, с которой она держала себя.

Ах, где то время, когда она властно соблазняла персидского посла Бахтияр-бея, чтобы привести его, закованного в цепи, покорного, как щенок, к ногам короля Людовика XIV. Тогда она применяла высшую женскую стратегию. И не надо было жертвовать добродетелью даже чуть-чуть!.. А сегодня… Сегодня она была просто жалкой… Иначе не назовешь. Вместо того чтобы обрадоваться, увидев этого человека, от которого ей надо было многого добиться, вспыхнуть и через пять минут заблеять, как козлик, она съежилась, скорчилась… Чуть совсем не оттолкнула его, приняв несколько вольные выражения чувств с недоступной суровостью девицы, только что выпущенной из монастыря. В ее возрасте это было просто смешно!.. Прежде она поставила бы его на место одной улыбкой, одним острым словом…

Анжелика, безвестная служанка, одетая в саржу и бумазею, бредущая по улицам Ла-Рошели, с уважением вспомнила блестящую женщину, которой она была всего несколько лет назад, умевшую так искусно пользоваться оружием своего пола. Между тем временем и нынешними днями лежала ночь в Плесси. Но она ведь опять встала на ноги и пустилась потом дальше в путь. Жизнь снова распустила зеленые ветви. Но одного не восстановить, подумала она, это никогда не возродится! Нет на свете мужчины, который мог бы совершить с ней это чудо: возродить былую радость любви, пылкий порыв тела к другому телу, таинственно расцветающее наслаждение, ликование от собственной слабости.

«Только волшебник смог бы!» — подумала она вдруг. И машинально повернулась лицом к горизонту, глядя на почерневшее, бушующее море, в котором не виднелось ни одного корабля.

Глава 9

Господин де Бардань сдержал слово. Это легло бальзамом на душевные раны Анжелики: несмотря на неловкость, в которой она себя упрекала, он поторопился последовать ее советам и угодить ей. На следующий же день Мартиала и Северину отправили к тетке на остров Ре.

В доме, где было столько детей, забот хватало. Домашние дела совсем не оставляли времени для размышлений.

Полоскать белье она ходила к городскому фонтану, там воды было гораздо больше, чем у них во дворе. Онорину она брала туда с собой. Как-то утром, укладывая в ивовую корзину выполосканное белье, она с удивлением заметила в руках у ребенка какую-то блестящую вещицу.

— Покажи, что там у тебя, — велела она дочке.

Онорина, уже научившаяся остерегаться, спрятала вещицу за спину, но Анжелика успела разглядеть, что это была резная золотая погремушка с ручкой из слоновой кости — настоящая драгоценность.

— Где ты нашла эту погремушку? Онорина, нельзя держать у себя чужие вещи.

Но малышка крепко держалась за игрушку:

— Мне дал ее добрый господин.

— Какой добрый господин?

— Там, — отвечала Онорина, показывая ручонкой на площадь.