— Я уже принял вас в свое жилище. Никто не покусится на вашу безопасность, пока вы находитесь под моим кровом. Это древний закон гостеприимства.

— Значит, вы меня не выгоните?

— А с чего мне выгонять вас?

— Я постараюсь не обмануть вашего доверия, мэтр Габриэль, но только.., я хочу вам сразу сказать…

— Я знаю, что вы хотите сказать мне, — пробурчал купец. — Что вы не собираетесь менять веру. Но ведь ничто не мешает вам читать Библию. Открывайте ее каждый день, все равно на какой странице. И всякий раз вы найдете там ответ на то, что вас тревожит. Чтение Библии напомнит вам о забытой стране и возвысит ваше сердце.

И он подал ей в руки книгу в черном переплете. Солнце, южное солнце, заливало двор, в середине которого пальма с мохнатым стволом подымала к ясному голубому небу колючие круглые листья. У стены, недалеко от скамейки, рос куст испанской сирени, а за ним подымался ряд шток-роз, огромных, как кочаны капусты. В старых глиняных кувшинах благоухали левкои и желтофиоли. В углу, под навесом в виде раковины, был бассейн с фонтаном, и мерный звук падающих капель довершал непривычный характер этого двора, напоминавшего отчасти испанское патио, отчасти провинциальный палисадник. Высокие ворота надежно защищали его.

Анжелика вернулась за оставшимися на столе кубками, чтобы помыть их на кухне.

— Мэтр Габриэль, простите, что я опять беспокою вас. Кто распоряжается в доме, госпожа Анна? От кого мне получать приказания?

— Моя тетушка никогда не умела кастрюлю от шапки отличить, — пробурчал купец. — А если она в хозяйство вмешивается, то это добром не кончается, да и беспокойно это для нее.

— Кто же ведет дом?

— Вы и ведите, почему бы нет? — посмотрел он на нее поверх очков. — Вы мне кажетесь толковой женщиной. Я требую только, чтобы в котле была еда, а на мебели не было пыли. А для необходимых покупок будете брать у меня деньги. Вот, возьмите на первое время.

Он протянул ей кошелек. Домашние заботы явно раздражали его, как и большинство мужчин. Однако он снова подозвал ее:

— Помните, я требую, чтобы счета велись точно. Вы писать умеете? И считать тоже?

— Да, умею, — ответила Анжелика.

Вечером, к удивлению тетушки Анны, накормив семейство капустным супом с салом, жареной рыбой со специями и сливочным маслом, яблочным пирогом и салатом, начистив до блеска медные кухонные тазы, протерев красивую мебель в комнатах и добившись улыбки маленького Лорье — она рассказала ему сказку о Золушке, — Анжелика, страшно уставшая, но спокойная, почувствовала, что заново заключает договор с жизнью. Куда-то далеко отодвинулись страшные вопросы, вроде того, как бы узнать, удалось ли ей скрыться от короля, и теперь ей гораздо важнее казалось устроить так, чтобы малыш мог спокойно спать ночью.

Несколько раз она поднималась к нему на чердак, ласкала его, рассказывала сказки, немного бранила, но каждый раз, поднявшись на цыпочках и надеясь, что он ухе спит, находила его сидящим на постели и вглядывающимся в свое отражение в зеркале.

На четвертый раз она не выдержала. Видно, уже давно, может быть, не первый год этот ребенок засыпал, лишь окончательно выбившись из сил, и вскакивал, слыша царапанье крыс, вглядываясь в странные тени от нагроможденных вещей, вспоминая то, что было непонятного в трагических псалмах, которые он должен был петь, и повторяя про себя те слова, которые люди говорили, когда он попадался на глаза: «Этот ребенок унес жизнь своей матери…»

Каждая ночь была для него долгим испытанием, преодолением в одиночку, вдали от привычных лиц и человеческого тепла, мрачного и холодного пути, конец которого обозначала лишь заря, проглядывавшая в слуховое окошко. Тогда лишь, может быть, ему удавалось спокойно заснуть. Но не надолго, потому что тетушка Анна уже в пять часов подымала весь дом.

Анжелика открыла один из шкафов, взяла оттуда пару простынь и направилась в небольшую комнатку, которую заметила еще раньше. Ее как будто никто не занимал. Там Лорье сможет спать без боязни; с одной стороны кухня, с другой

— дядюшка Лазарь, о близком присутствии которого будет напоминать его кашель, да и тиканье больших часов на лестничной площадке будет ободрять его. К тому же Анжелика решила оставлять ему, хотя бы на первое время, ночник. Быстро и ловко она застелила постель, наполовину задернула занавески из дорогого, затканного золотом, голландского шелка. Анжелика могла оценить достоинство всего, что находилось в этом доме, пожалуй, лучше его хозяев, которые одновременно и стремились обладать роскошными вещами и удобствами, и презирали их. В кухне она сняла со стены грелку, бросила в нее несколько горячих угольков и закрыла. Возвращаясь, она увидела, что другая дверь комнатки открылась и ведет в комнату мэтра Берна. Он стоял на пороге с молитвенником в руках, засунув в него палец.

— Что вам тут нужно, госпожа Анжелика? Напоминаю вам, уже полночь. Ваша служба не требует бдения до такого позднего часа.

Его вежливый тон не скрывал недовольства. Когда мэтр Берн, покончив со счетами, удалялся в свою комнату размышлять над Священным Писанием, все кругом должно было спать и хранить молчание, никто не смел расхаживать и беспокоить его.

Анжелика стала водить грелкой по прохладным простыням.

— Простите меня, мэтр Габриэль, я поняла ваше замечание и больше не нарушу порядка. Но я хочу приготовить эту свободную кровать для маленького Лорье, который очень плохо устроен на чердаке.

Она не столько увидела, так как стояла к нему спиной, сколько ощутила вспышку гнева в серых глазах купца.

— Тут ничего нельзя трогать. Это комната моей покойной супруги.

Анжелика повернулась к нему. Он был потрясен, даже разгневан. Она мягко проговорила:

— Я понимаю. Но я не нашла, куда еще его уложить.

Мэтр Габриэль не мог, кажется, разобраться в этом трудном вопросе.

— Кого уложить?

— Лорье.

— А почему вы хотите уложить его здесь?

— Его постель на чердаке. Ему одному там страшно, и он не может уснуть. Я подумала, что ему будет спокойнее спать здесь.

— Что за чепуха! Пусть привыкает. Хотите сделать из него слабосильного трусишку, что ли? Я тоже спал на этом чердаке, когда был маленьким.

— И не боялись крыс?

— Боялся. Но потом привык.

— Ну, а он привыкнуть не может. Каждую ночь он плохо спит, а то и вовсе не спит. Вот поэтому он такой худенький и хилый.

— Он никогда не жаловался.

— Дети редко жалуются, особенно когда никто не старается к ним прислушаться, — сухо проговорила Анжелика.

— Мальчик должен привыкать. Вы рассуждаете как женщина.

— Нет, как мать… — возразила она, посмотрев ему прямо в глаза.

Его взор затуманился. Он глубоко вздохнул.

— Я дал обещание, что никто другой не ляжет в эту постель, где она испустила дух.

— Ваш обет делает вам честь, мэтр Габриэль. Но не думаете ли вы, что она сама была бы рада отдать это ложе своему ребенку?

Купец снова глубоко вздохнул.

— Ну, уж не знаю… Вы так весь дом перевернете. Я думал, что малыш спит вместе со старшим братом. Но, правда.., я о чердаке тоже плохо вспоминаю, надо признаться. Ладно, идите.., делайте то, что решили.

Анжелика уже так запомнила дорогу на чердак, что взбежала туда без свечи, перепрыгивая через ступеньки.

— Я пришла за тобой, — сказала она Лорье, который опять сидел на постели, широко раскрыв глаза, как совенок.

— Куда вы меня ведете?

— Туда, где тебе будет хорошо. Ты будешь возле твоего отца…

Она спускалась осторожно, неся ребенка на руках. Лорье восторженно смотрел на теплую комнату и отца, стоявшего в дверях, внюхивался в привычный запах жилого этажа. С кровати ему был виден отсвет огня в большой кухне по другую сторону лестничной площадки. Удивление заставило его заговорить.

— Я тут буду спать? Каждую ночь?

— Да, твой отец решил, что ты теперь уже большой, тебе полагается большая кровать.

— О, спасибо, отец.

Анжелика ушла налить масла в ночник. Когда она вернулась с сосудиком из красного стекла, Лорье уже уснул. Его головенка едва виднелась на подушке, он словно провалился в эту большую кровать, но непривычное ощущение благополучия совсем преобразило его лицо.

Мэтр Габриэль, стоя у изголовья, задумчиво смотрел на сына. Анжелика нагнулась и нежно провела рукой по бледному лобику ребенка.

— Человечек! — участливо проговорила она, потом подняла глаза на купца:

— Не сердитесь на меня. Я просто видела, как ему скверно.

— Не беспокойтесь, госпожа Анжелика. Думаю, что все хорошо устроилось. — Поколебавшись с минуту, он добавил:

— ..Нет, не все. Сегодня вечером, размышляя над Писанием, я укорил себя в несправедливом отношении к вам. Мне следовало дать вам аванс в счет жалованья.

— Вы не обязаны были это делать, мэтр Габриэль. Я знаю, что служанке полагается угождать новым хозяевам целый месяц, прежде чем получить жалованье.

— Но вы пришли ко мне, ничего не имея. А в Библии написано: «Не обижай наемника, бедного и нищего, из братьев твоих или из пришельцев твоих, которые в земле твоей, в жилищах твоих. В тот же день отдай плату его, чтобы солнце не зашло прежде того. Ибо он беден и ждет душа его». Вот я и решил дать вам это.

Он вытащил кошелек и подал ей.

— Солнце, правда, уже зашло.

Легкая насмешка противоречила его внушительной сосредоточенности. Анжелика подумала, что, родись он в другой вере и в другом городе, из него мог бы получиться остроумный эпикуреец вроде шевалье Мере.

— В вашем доме меня не обижают, мэтр Габриэль, — сказала она, улыбаясь. — Будьте уверены, я не собираюсь возопить на вас к Господу. Я никогда не забуду вашей доброты.

Уходя из комнаты, Анжелика стала догадываться, почему между нею и купцом так внезапно возникли какое-то взаимопонимание, какая-то близость, как бывает у людей, уже знавших друг друга в иных обстоятельствах. Конечно, она его уже встречала когда-то. Где же? Когда? По какому поводу он уже обращал к ней спокойную и великодушную улыбку, изредка озарявшую его твердое и холодное лицо?