По приказу капитана к двери приблизились два солдата с огромными топорами. Дом содрогнулся от их могучих ударов. Один из детей баронессы всхлипнул, потом замолк, и снова все семейство зашептало молитву.

— Мальбран, — одними губами позвала Анжелика.

Конюший медленно поднял мушкет и высунул ствол в приоткрытое окно. Выстрел — и один из солдат выронил топор. Другой выстрел — и вот уже оба лежат у крыльца бездыханные.

У драгун вырвался крик ярости. Трое с мушкетами, подбежав к двери, бешено заколотили в нее прикладами.

Пока Мальбран перезаряжал свое оружие, Лавьолет хладнокровно выстрелил из другого окна — один раз, потом еще. Двое упали, Мальбран взял на себя третьего.

— Назад, болваны, — взревел Монтадур. — Хотите, чтобы вас перестреляли по одному?

Нападающие отбежали, как голодные волки. На порядочном расстоянии Монтадур выстроил солдат с мушкетами. Грянул залп. Решетчатые окна брызнули во все стороны бесчисленными разноцветными каплями. Лавьолет, не нагнувшийся вовремя, упал. Аббат де Ледигьер поднял оружие, выроненное храбрым слугой, и занял его место у разбитого окна. Атака возобновилась. Сквозь покореженный оконный переплет уже можно было разглядеть искаженные злобой лица приближающихся солдат. Тем временем офицеры стали совещаться, желая избрать более безопасную тактику.

Анжелика на коленях подползла к Лавьолету и за плечи оттащила его в угол прихожей. Он был ранен в грудь: на желто-голубой ливрее цветов дома Плесси расползалось красное пятно.

Молодая женщина бросилась на кухню за спиртом и корпией. Картина, которую она застала, поразила ее. Тетушка Аурелия, кухарка, стоя перед пылающим очагом, внимательно изучала содержимое большого котла, подвешенного над огнем.

— Что ты делаешь? Готовишь суп?

— Но, госпожа маркиза, надо же вскипятить масло, чтобы лить им на головы. Так всегда делали в старину!

Увы, замок Плесси не был приспособлен для того, чтобы держать осаду, как в старое доброе время.

Тетушка Аурелия прислушалась:

— Они за ставнями! Я слышу, как эти проклятые скребутся.

Действительно, солдаты обошли дом и принялись за тяжелые кухонные ставни. Вскоре раздались первые удары топора.

— Поднимитесь на второй этаж, — велела Анжелика трем мальчикам с пистолетами, — и стреляйте из тех окон, что над кухней.

— А у меня только мой арбалет, — сказал старый Антуан, — но ей-богу, госпожа маркиза, он хорош в деле. Я сейчас этих наглецов превращу в подушки для булавок.

С куском полотна для повязки Анжелика вернулась к Лавьолету. По гостиной плавали густые клубы дыма, и щипало глаза. Она сразу поняла, что усилия ее тщетны. Слуга умирал.

— Га-а-жа маркиза, — запинаясь и захлебываясь кровью, шептал он, — я хотел вам сказать… Самое лучшее воспоминание в моей жизни, это когда я нес вас на руках.

— Что ты говоришь, бедный мальчик? («Он бредит», — подумала она.) — Да нет, я же выкрал вас.., по приказанию.., господина.., маршала… Я вас тогда.., ну, это.., обнял… Бес попутал меня… Пришлось даже придушить вас малость, чтобы это.., получилось… Потом я вас нес, я на вас глядел… Это было самое прекрасное в жизни, потому что женщина.., такая красивая.., как вы…

Его голос затухал. Он вздохнул и сказал ясно, важно, будто поделился большим секретом:

— ..Таких не бывает!

Близился последний миг. Она взяла его руку.

— Я прощаю тебе все, что случилось той ночью. Хочешь, позову аббата Ледигьера, чтобы он тебя причастил?

Слуга вздрогнул, приподнялся, как бы готовясь к последнему отпору:

— Нет-нет! Мне надо умереть в своей вере.

— Ну да, ты же протестант. Я забыла.

Она погладила его покрасневший лоб:

— Бедняжка! Несчастное заблудшее создание. Ну, теперь иди, иди, пора… Пусть Господь примет тебя.

Лавьолет умер. В углу стонала раненая девочка-служанка. Мальбран Верный Клинок весь почернел от пороха. Подростки носили боевые припасы с одного этажа на другой.

«Надо что-то делать. Надо остановить это», — подумала Анжелика. Она поднялась на второй этаж, распахнула одно из окон:

— Капитан Монтадур!

Ее голос ясно прозвенел в ночи. Монтадур немного отъехал, чтобы лучше ее разглядеть. При виде ее он задрожал от страха и торжества. Она — там! В ловушке! Месть близка.

— Капитан, по какому праву вы осмелились осадить жилище добрых католиков? Я обращусь к королю.

— Ваше католическое жилище — гнездо еретиков. Выдайте нам волчицу-гугенотку и ее выводок, и мы оставим в покое вас и вашего сына.

— Какое дело вам до женщин и детей? Вам более подобает преследовать банды Ламориньера.

— Вашего сообщника! — взревел Монтадур. — Думаете, я вас не раскусил? Вы предали нас, вы продали душу дьяволу, проклятая колдунья! Пока я сражался за нашу веру, вы рыскали по лесам, хотели выдать меня бандитам. Мне удалось разговорить одного из ваших любезников…

— Я обращусь к королю, — закричала Анжелика так же громко, как и он. — И господин де Марильяк будет осведомлен о вашем поведении. В таких интригах, когда борются знатные персоны, их слишком ретивые исполнители расплачиваются первыми… Попомните мои слова!

Несколько мгновений Монтадур колебался. Тут была своя правда. Уже и сейчас, отбиваясь от засад, отрезанный от начальников, чуть не растеряв обозленных и испуганных солдат, он опасался, что его не особо похвалят за то, каким манером он искореняет ересь в Пуату. Но его солдатам нужны были убийства и грабежи, чтобы снова поверить в себя. И потом, никогда более у него не будет случая заполучить ее, ту, что изводила его вот уже несколько месяцев, обвела вокруг пальца, как мальчишку. Его, Монтадура! А там разберутся. Но сначала надо заставить ее выть, нужно опоганить гордячку.

— А ну-ка подпалите мне это логово! — прорычал он, широким жестом указав на замок.

И, обернувшись к Анжелике, захохотал грубо и оглушительно. В голосе его звучали ненависть и страсть.

Она отшатнулась. Нет, переговорами ничего не добиться. Уже стал явственным запах дыма, непохожий на то, как пахнет подожженный порох. Пронзительный голос тетушки Аурелии вопил снизу: «Они подожгли ставни!..» Полусонная физиономия Барбы появилась в полуоткрытой двери:

— Отчего весь этот шум, сударыня? Они разбудят маленького!

— Драгуны хотят напакостить нам. Живо, возьми Шарля-Анри, заверни в покрывало и спускайся в подвал. А я посмотрю, можно ли пройти…

Подземный ход! Это последний шанс. Надо пустить первыми детей, женщин, и потом молить Бога, чтобы все драгуны убрались из того леска, где лаз выходит наверх!

Она бегом кинулась к погребам, но, пробираясь среди бочек, с леденящим кровь ужасом услыхала за дверью подземелья глухой шум и голоса. Они нашли ход! Вероятно, тот человек под пыткой выдал им все.

Анжелика, словно оглушенная, застыла с ночником в руке, глядя, как поддается полусгнившая дверь.

Опомнившись, она побежала наверх и заперла винный погреб на все засовы.

— Останься здесь! — приказала она Лену Пуару, который попался ей навстречу с огромным вертелом в руках. — Режь на куски всех вонючих гадов, что полезут из этой дыры!

— Огонь, огонь! — вопила тетушка Аурелия, пятясь.

Дым пожара уже пробивался во все щели. Подростки спустились со второго этажа. Они больше не различали в дыму нападавших. К тому же у них кончились боевые припасы.

Они смотрели на Анжелику, и в их глазах разрасталась паника:

— С-дарыня, с-дарыня! Что надо делать?..

— Надо идти за подмогой, — сказал чей-то голос.

— Куда? — закричала она.

Как безумная, она снова взбежала по лестнице — на самый верх, до башенки. Она металась по узкой площадке и, не видя ничего, кроме ночной темноты, задыхаясь в едком дыму, выкрикивала:

— Какая помощь? Откуда?

Она даже не знала, где теперь отряды Самуила де Ламориньера.

На первом этаже послышалось что-то вроде взрыва. Ей показалось, что рушится стена, но это раздался дикий вопль осажденных при виде первых проникших в замок солдат.

Анжелика спустилась с башенки и перегнулась через перила. Первый этаж стал ареной ужасного побоища. Крики отчаянно отбивавшихся слуг, визг преследуемых женщин, рыдания детей, цепляющихся друг за друга, рев солдат, которых тетушка Аурелия кропила в упор из своего кипящего котла. И среди всего этого — мольбы баронессы де Рамбур, стоящей на коленях посередине гостиной, простирая к ослепшим небесам сложенные в молитве руки.

Мальбран Верный Клинок, схватив стул с тяжелой спинкой, крушил им всех, кто приближался. Крики насилуемых, стоны умирающих… И вой охотничьей своры: «На пики!» Анжелика увидела драгуна, бегущего к окну с одним из детей баронессы в руках. Она бросилась вперед, но споткнулась о валявшийся на полу мушкет. Свинец и порох лежали рядом. Она схватила ружье и зарядила, двигаясь словно под влиянием каких-то чар: она не знала, как обращаться с мушкетом. Однако когда она подняла тяжелый ствол и нажала курок, солдат, в которого она целилась, завертелся и упал с дырой вместо лица…

Она оперла мушкет о балюстраду и продолжала стрелять по красным мундирам, пытавшимся подняться по лестнице. Но вдруг на плечи ей упали тяжелые руки и швырнули ее наземь.

Ее глаза успели уловить еще три картины. Барбу, бегущую куда-то, прижимая к груди Шарля-Анри. Залитое слезами лицо служанки Бертиль, бившейся в руках трех солдат, в безобразно расстегнутой одежде. Окна, распахнутые в ночь, и как в них выбрасывали тела. Потом сознание того, что происходит вокруг, покинуло ее, вытесненное примитивным животным страхом. Никогда еще она не испытывала столь низменного смятения. Даже привязанная к пыточному столбу, она не до конца утратила разум и способность думать о том, что есть существование, жизнь, смерть.

В эту ночь она вся превратилась в один темный слепой порыв вырваться, избежать того, что должно случиться с ней. Она бешено отбивалась, задыхаясь в кошмаре полной беспомощности. Вспомнилась ночь, когда вельможи из Таверны Красной Маски бросили ее на стол, чтобы поиздеваться вволю. Тогда на помощь ей пришла собака Сорбонна.