Он поторопился сказать:

— Да, я еду в Америку. Ты узнала об этом самой первой, поскольку я еще не сказал Лафайету, что принял его предложение. Ему придется ссудить деньги на наше путешествие — большинство из нас отправляются туда, не сказав своим семьям ни слова и не получив на то согласия. Конечно, потом я верну ему деньги с процентами.

— О боже, почему же я об этом не знала?

— Вивиан, я не сомневался, что ты поймешь, — в отличие от других женщин, ты вкладываешь в столь великие дела все свое сердце и ум. — Избегая ее горестного взгляда, он уныло продолжил: — И думать не хочется, что почувствует мама, когда получит мое прощальное письмо, но нельзя допустить, чтобы подобные соображения удерживали меня. Она согласилась с отцом, когда тот вместо того чтобы поступить в военное училище пытался уговорить меня изучать право. Оба расстроились, когда я отказался, но ты ведь знаешь меня — какой из меня студент? Так что родители вместе сделали все возможное, чтобы подготовить меня к праздной и бессмысленной жизни, а я этого терпеть не могу. По правде говоря, я отравляюсь в Америку, наверное, не столько ради славы, сколько ради того, чтобы заняться нужным делом. Я так и скажу им. Надеюсь, ты-то хотя бы понимаешь меня?

Девушка еле сдерживала дрожь.

— Не могу поверить этому! И ты вот просто так говоришь мне, что уезжаешь? Будто я приду в восторг, узнав, что, возможно, ты никогда не вернешься!

— Мы столько месяцев говорили об этом, строили планы, делились своими мечтами — я думал, что ты обрадуешься.

— Обрадуюсь! Чему мне радоваться? Доведенная до нищеты, лишенная собственного дома и подчиненная мужчине, которого всего лишь несколько месяцев назад я совершенно не знала! Когда ты уедешь, ручаюсь, мое положение изменится к худшему, ибо тогда я уже не смогу обратиться к тебе за помощью. Однажды ты обещал спасти меня. Теперь ты хочешь спасти континенталов. Они разбиты и живут лагерями в дикой местности и после поражения не могут подняться на ноги. Их вот-вот совсем раздавят. Думаешь, Лафайет со своей кучкой волонтеров сможет спасти их?

— Странно слышать от тебя такие слова! Они воюют за свободу. Я думал, ты знаешь, почему я больше всего хочу сражаться рядом с ними. Почему ты сердишься?

— Я просто подавлена и обижена. Меня не утешают разговоры о том, что я не такая, как другие женщины. Могу сказать тебе, что я ничем не отличаюсь от них. Может, твои чувства ко мне изменились и ты делаешь вид, будто и я к тебе равнодушна?

— Боже, и это все? — Виктор снова взял ее руку. — Конечно, мне будет не хватать тебя. Больно даже представить это, тем более если ты считаешь, будто я тебя бросаю. Конечно, я хочу, чтобы мы были вместе. О, если бы ты тоже могла поехать в Америку! Вивиан, я еду один, но это означает, что нас с тобой разделит лишь расстояние; во всем остальном мы останемся прежними. Ты самое близкое мне существо в мире, какие бы преграды временно ни возникли между нами.

Девушка убрала свою руку и на мгновение задумалась, затем сдержанно сказала:

— В своих мечтах о свободе мы были столь похожи, что я по ошибке приняла тебя за своего партнера, за вторую половину души, которая сражалась за правое дело и пыталась возвыситься над мелочами нашей жизни. Но все это время ты думал обо мне гораздо меньше, чем я о тебе, ибо огорошил меня этой новостью, хорошо все подготовив и ничего не сказав мне до сегодняшнего дня. И ты смотришь на нашу разлуку без малейшего сожаления! — Она взглянула ему прямо в глаза. — Не стану упрекать тебя за то, что ты отправляешься в Америку, поскольку понимаю твое стремление и разделяю его.

Виктор прижал пальцы к вискам.

— Не говори со мной так, ты меня с ума сведешь. Как я могу причинять тебе боль? — Затем дрожащими губами добавил: — Я не поеду, если это сделает тебя несчастной. Участие в войне станет для меня адом, если я ради этого пожертвую твоим счастьем. Я не могу обойтись без поддержки той, кто для меня в этом мире значит больше всего.

Глаза Вивиан наполнились слезами.

— Я веду себя неблагородно, но я этого не хотела. Мне просто очень будет не хватать тебя!

— А мне — тебя. Я буду тосковать по нашим беседам, во время которых мы всегда были откровенны друг с другом. Я не смогу ни к кому испытывать таких чувств, как к тебе.

В изнеможении девушка опустилась на диван, и он сел рядом с ней. Оба знали, что критический момент прошел — она разрешила ему уехать. Он не мог измерить глубину своей радости и страха, предвкушая грядущие приключения, а она не представляла всю меру ожидавшего ее горя.

Виктор нежно сказал:

— Я и не представлял, как сильно ты ненавидишь графа. Думал, ты разглядела его положительные качества. Они не бросаются в глаза, но они у него есть. Он ведь только просил нас подождать. Разве ты не можешь согласиться с этим и дать мне время на то, что я обязательно должен сделать? — Охваченный неожиданным приливом чувств, он порывисто шепнул: — Пожалуйста, скажи, что ты все еще принадлежишь мне!

Вивиан прошептала в ответ:

— Да, Виктор, я принадлежу тебе.


В конце марта маркиз де Лафайет прибыл в Лондон. В его планы входило оставаться в английской столице до того, как от барона де Калба придет сообщение, что судно готово и можно отправляться в путь. Тогда он скажет, что его на короткое время отзывают домой по семейным обстоятельствам. Он вернется во Францию и тут же поднимется на борт корабля. В Париже никто не станет искать его, а в Лондоне со дня на день будут ждать его возвращения, не догадываясь, что он скоро возьмет на себя обязательство, которое навсегда лишит маркиза Мари-Жозефа Лафайета возможности ступить на английскую землю.

Из Лондона через надежного курьера он отправлял письма графу де Мирандола. В одном из них говорилось:


«Вы любезно спрашиваете, можно ли мне чем-нибудь помочь. Если Вы распространите достоверные слухи о моих шагах, это окажет мне большую услугу, ибо в Париже и других местах исчезнут подозрения. Ваш послужной список и связи с Америкой таковы, что все сказанное Вами на сей счет воспринимается серьезно. Если Вы намекнете, что меня отговорили от опрометчивых планов, Вам поверят, а мне станет легче дышать.

Больше я Вас ни о чем не прошу, зная, как щедро Вы уже поддержали наше дело. Мне в голову часто приходит мысль, как здорово было бы, если бы Вы отправились вместе с бароном де Калбом и другими храбрыми ребятами, которые примут участие в нашем предприятии. Нет никого, чьему опыту я доверяю так, как Вашему».


В это время Вивиан решила, что может оказаться полезной мадам де Лафайет, которая не поехала вместе с мужем в Лондон. Теперь, когда разные слухи о его проамериканской деятельности немного поутихли, Онорина де Шерси согласилась с племянницей, что вряд ли разгорится скандал, если та снова начнет бывать в доме д’Айенов.

Днем Вивиан часто составляла компанию маркизе и играла с маленькой Генриеттой, в которой мать души не чаяла. Однако Вивиан становилось неловко, когда Адриенна де Лафайет говорила о своем муже, ведь ей ничего не сказали о его последних планах. Маркиза была обеспокоена визитом мужа в Лондон, но как могла скрывала свои страхи. Вивиан не знала, действительно ли тот еще в Англии. Грузовые корабли с оружием регулярно отплывали из Голландии в Северную Америку, и ей пришло в голову, что маркизу легче подняться на борт корабля в Голландии, нежели во Франции. Она очень хотела, чтобы он уже находился в открытом море, ведь в таком случае Виктор не сможет сам отправиться в Америку.

Однако вскоре за ужином они перекинулись несколькими словами, и Виктор сообщил ей, что отплытие из Бордо не отменено.

Она вздохнула:

— Что ж, по крайней мере, это означает, что я смогу передать маркизу деньги. Когда я вчера разговаривала с мадам де Лафайет, мне стало больно от негодования и жалости к ее судьбе и к судьбе большинства женщин. Она может лишь ждать и надеяться. Виктор, но я должна действовать!

— Ты чудо! Уверен, в Париже не найти женщины, равной тебе по силе духа. Мне жаль, что мы скоро должны расстаться. Я получил известие от Лафайета из Лондона. Он посещает шикарные вечеринки и еще более шикарные балы, и усыпленные англичане думают, что его волнуют лишь прелестные ножки. Когда маркиз вернется во Францию, я смогу присоединиться к нему. — Виктор с тревогой посмотрел на Вивиан. — Если ты так хочешь расстаться со своими деньгами, я, наверно, сам смогу передать их Лафайету. Но ты должна подумать о своем благополучии. Без денег твое положение под властью опекуна станет еще тяжелее. Больше, чем деньги, Америке сейчас нужны верные солдаты — если бы я так не считал, то не рвался бы туда. Будь ты мужчиной, то могла бы попрощаться с Парижем и встать рядом со мной! Но гораздо важнее, что ты будешь вселять храбрость в таких мужчин, как я. Ты уже многое сделала для нас!

Но Вивиан не утешили эти слова.


Мысли Бенджамина Франклина тоже были заняты маркизом де Лафайетом. Однажды он сказал Жюлю:

— Как и вы, я считаю, что ваш юный друг поступит неосторожно, если встретится со мной до отъезда в Америку, к тому же я не уверен, что он принесет там пользу. Я стараюсь приблизить тот день, когда Франция и Соединенные Штаты станут союзниками, а для этого надо сделать так, чтобы при дворе на нас смотрели более благосклонно.

Жюль согласно кивнул:

— По крайней мере, новости из Штатов обнадеживают. Успехи у Трентона и Принстона и великий переход Вашингтона через Делавэр, чтобы защитить Филадельфию, склонили международное общественное мнение в пользу армии патриотов.

— Поэтому мне бы не хотелось вызвать недовольство у его величества Георга III какой-нибудь оплошностью. Трудно предсказать, как он отреагирует на отъезд маркиза. Помните, какова была реакция, когда его шурин и молодой Сегюр открыто обратились к правительству за разрешением отплыть в Америку?