По иронии судьбы это дело получило новый поворот, когда Шерси все вместе отправились в Лонфер — крупный город недалеко от Мирандолы. За истекшие недели Жюль восстановил знакомства с большинством людей края, которые знали его еще молодым человеком, и его везде хорошо принимали. Он сам занимался всем хозяйством, пока новый управляющий осваивал азы местной коммерции, и таким образом незаметно снова погрузился в сельскую жизнь. В тот день он сопровождал женщин в город верхом на лошади, а они ехали в ландо. В последнее время Онорина брала Вивиан с собой, когда ездила в гости, что несколько подняло настроение девушки. Она давно не бывала в Лонфере, и ей не терпелось посетить любимые магазины и увидеть знакомые лица.

Сперва Жюль оставил женщин в лавке торговца шелком и бархатом и отправился на рынок по делам, затем, спустя час, снова присоединился к ним и, взяв обеих за руки, шел по улице, останавливаясь, когда им хотелось зайти в какой-либо магазин или поговорить со знакомыми. Они отобедали на первом этаже лучшего гостиного двора. Вивиан рассеянно глядела в окно, не мешая графу вести разговор с тетушкой. Затем они посетили оперу, дружелюбно обменялись впечатлениями.

Когда они снова прогулялись по главной улице, и, пока лошадей впрягали в ландо, Вивиан зашла в магазин, чтобы взглянуть на травчатый шелк, только что поступивший из Парижа. И тут Онорина увидела маркиза де Луни, который тоже оказался в городе, и они разговорились. Она не знала, как поведет себя племянница, когда увидит ее разговаривающей с человеком, который отправил Виктора в Париж. Однако Жюль в неловкие моменты всегда обнаруживал полное спокойствие, которое, как хорошо знала Онорина, раздосадовало бы горячую молодую женщину.

Вивиан выскочила из магазина, чтобы рассказать тете о своей покупке, и застыла, увидев маркиза. Онорина всегда удивлялась тому, что Вивиан даже в гневе не теряла своего очарования. Маркиз, который действительно очень любил девушку, тепло поздоровался с ней. Она взглянула на него и смогла взять себя в руки. Вскоре разговор зашел о Жане Любене, ибо маркиз упомянул, что бывший управляющий покинул эти края с угрозами в адрес Шерси.

— Скатертью дорога, — сказал Жюль.

— Представляю, как вам хочется, чтобы он оказался подальше от этих мест. У него в душе остался осадок горечи.

— Любой, кого изгоняют в один день, после того как он прослужил больше двадцати лет, не может не испытывать горечи.

Маркиз, потупив глаза, не ответил, тогда Жюль продолжил:

— Жан точно знал, почему должен уйти, а его жалобы просто глупы.

— Но в Лонфере могут найтись люди, которым захочется узнать правду.

Онорина заметила, что Жюль рассердился, и он произнес вполголоса, чтобы не выдать своих эмоций:

— Разговор окончен.

— Как это удобно… — попыталась вмешаться Вивиан, но осеклась, ибо маркиз благоразумно поторопился распрощаться с Шерси.

Жюль подал сигнал кучеру, и ландо подъехало к ним. Помогая Вивиан войти в него, он сказал:

— Наши семейные дела не подлежат обсуждению на улице или с соседями. Дома я жду ваших извинений.

— Вы же не… — опять начала она и умолкла. Онорина испугалась, что девушка сейчас скажет: «Вы же не член нашей семьи». Глаза Жюля вспыхнули, и он ждал, готовясь услышать все, что угодно. Затем повернулся и ушел.

По дороге домой Вивиан почти не открывала рта. Онорина рассказала ей все, что граф говорил о Любене, и заметила, что любой был бы недоволен, если бы его действия в присутствии всех стал критиковать член семьи. В подобной ситуации она и сама чувствовала бы себя точно так же.

Жюль прибыл домой раньше их и, когда дамы появились, вышел в прихожую и тут же потребовал от Вивиан извинений. Онорина была раздражена и намекнула ему, что он мог бы подождать более удобного момента.

Между тем Вивиан тихо сказала:

— Вы хотите, чтобы я сожалела о том, что считаю вас неправым и пытаюсь доказать это. Но я не боюсь правды, и не моя вина, что вы ее боитесь.

Жюль резко ответил:

— Мадемуазель, правда заключается в том, что вам позволяют переходить границы приличий. Я знаю, как мне следует поступать в этом доме, и вам придется смириться с этим.

— Я не могу согласиться с несправедливостью!

Он схватил Вивиан за руку, будто собираясь встряхнуть ее. Онорина хотела вступиться, но Жюль одарил ее испепеляющим взглядом и потащил девушку к библиотеке. Она сопротивлялась, но он еще крепче стиснул ее руку. Она вскрикнула, однако больше не сказала ни слова. Онорина поняла, что племянница напугана, и резко велела ему одуматься. Отпустив Вивиан, Жюль распахнул дверь и указал на письменный стол в дальнем конце комнаты.

— Здесь я провел самые скучные часы своего проклятого существования. Я разобрался в каждом факте и цифре отчетов по имению больше чем за последние десять лет. Если вам так хочется выразить свое мнение о том, как оно управлялось, то вам сначала не мешало бы познакомиться с этими бумагами.

— О Мирандоле я знаю все! — упрямо возразила Вивиан. — С Жаном Любеном я встречалась каждую неделю…

— И он рассказывал вам именно то, что считал нужным. Он знал не хуже меня, что молодая девушка не сумеет управлять таким хозяйством. Но если вы придерживаетесь иного мнения, войдите сюда, мадемуазель, и просветите себя немного в области управления. Вот ключ. Займитесь документами до ужина, а затем я послушаю, что вы скажете.

Дядя был столь резок и грозен, что девушка попятилась в библиотеку и быстро затворила дверь. Онорина примиряюще дотронулась до его руки:

— Жюль, пойми, нельзя так обращаться со своей подопечной.

— Я буду обращаться с ней так, как она того заслуживает. — Его голос дрожал от гнева. — Я никогда не пойду у нее на поводу. Видит Бог, я добьюсь ее уважения.

Онорина покачала головой: мол, он рискует потерять ее доверие, но, бросив на нее еще один мрачный взгляд, Жюль пошел к лестнице. Решив, что Вивиан лучше не беспокоить, Онорина поднялась к себе, чтобы все обдумать. Конфликт в Мирандоле можно разрешить единственным путем — уехать с племянницей в Париж. Невозможно продолжать наблюдать подобные сцены. Онорина считала, что Жюль виноват не меньше, чем Вивиан, и надеялась, что у него хватит ума догадаться об этом. Она разочаровалась в них обоих. Ни тепла, ни спокойствия, которых она так жаждала, в Мирандоле не было. Была атмосфера вражды — и это и раздражало, и беспокоило Онорину.


Вивиан поднялась на высокий холм и посмотрела вниз на Мирандолу. За березовой рощей над длинным полем поднимался дым — сжигали жнивье, и она слышала крики и смех работников, которые следили за кострами. Дым струился среди тополей, росших у реки, где коровы щипали сочную траву. Наверху холма было жарко, и тень под зелеными деревьями у берега реки сейчас манила ее точно так же, как и в детские годы. Еще маленькой она думала, что весь мир должен быть раем, если он похож на Мирандолу.

Теперь опекун превратил этот рай в ад. Если она сидела в библиотеке и дядя входил туда, он давал ей почувствовать, что она мешает ему заниматься столь большим делом, как управление имением. Она вспомнила, что во время первой встречи он назвал ее невоспитанной провинциалкой. Если она играла на фортепиано и Жюль оказывался поблизости, она тут же вставала и уходила. Нигде в своем собственном доме она не находила покоя и счастья.

А теперь еще и тетя встала на его сторону. Сначала Вивиан сносила замечания Онорины по поводу своей прически, одежды или манер. Она понимала, что после смерти матери отец избаловал ее, и поэтому была готова признать, что ее манерам стоит придать немного парижского блеска, тем более что Онорина всегда благожелательно делала свои строгие замечания. Но вот тетя поддержала Жюля в случае с Виктором, и когда Вивиан пыталась доказать ей, что он может использовать семейные деньги в своих целях, та неодобрительно встречала каждое ее слово или меняла тему разговора. Удивительно, как женщина, обладавшая сильным характером, готова пренебрегать столь многим ради сохранения спокойствия в доме. Слишком поздно, слишком поздно! Вивиан никогда не будет чувствовать себя уютно рядом с дядей, он презирал ее, и в своем неприятии друг друга они зашли так далеко, что вряд ли уже удастся что-либо поправить.

Оглядываясь назад, девушка тосковала по своей старой, полной радостей жизни в Мирандоле. Ей было обидно, что все время приходится конфликтовать с дядей, ибо она впервые в своей жизни вызывала такую неприязнь у другого человека. Пора на время отказаться от борьбы и покинуть этот дом. Истосковавшись по дружелюбным лицам, Вивиан написала Луизе и просила подругу сделать так, чтобы ее пригласили в Париж. Она даже пыталась большую часть времени быть послушной Онорине, чтобы тетя могла рекомендовать ее своим друзьям как приятную гостью.

Спускаясь с холма к шато, Вивиан заметила, что у бокового въезда стоит вереница повозок и по мостику через ров несут большие коробки. Сгорая от любопытства, она пустила свою кобылу рысью, но тут вспомнила, что, скорее всего, это привезли остальные вещи дяди…

Сидя в тот злополучный день в библиотеке, девушка внимательно читала отчеты по имению, плакала от злости и разочарования. Она не очень разбиралась в столбиках цифр, но зато увидела данные, внесенные рукой нового управляющего, — те показывали больше денежных поступлений от недавних продаж зерновых. Затем она наткнулась на копию письма, посланного дядей неделю назад, когда Жан Любен еще находился в Лонфере. Новый управляющий сделал эту копию для отчетности и в углу поставил дату.

Письмо озадачило ее. Оно было написано в обычной для Жюля манере, и трудно было решить, правдивы ли содержащиеся в письме обвинения, или же это просто угрозы так называемого джентльмена беззащитному человеку. Любен никак не мог найти нового места без рекомендации, ибо дядя отказал ему в таковой.