Прощание с Артуром на каникулы оказалось коротким.

— Вот тебе телефон, — сказал он. — Надеюсь, увидимся? Ты — единственный, кто знает обо мне всё, у меня никогда не было друга.

— Могу повторить твои слова. — Леонида протянула ему руку.

— Ты — мировой парень, Лёнька. Лишнего слова из тебя не вытащишь, а я знаю тебя, как себя.


Потянулись дни бездействия и созерцательности: часами сидела она за своим письменным столом, делая вид, что читает, на самом деле пыталась понять, как жить дальше.

Прежде всего необходимо поговорить с отцом. И она обязана открыться Артуру. Одно дело, консервативно мыслящие чужие люди, другое дело — отец и друг.

Как воспримет её исповедь Артур? Повернётся и уйдёт?

Он очень внимательно слушал её рассказ об о. Владимире, об экуменизме, о женщинах, борющихся за право быть священниками, и то, что она прочитала ему: выдержки из последней научной работы Елизабет Бер-Сижель, учёной из Франции, и предисловие к работе, которое написал митрополит Антоний Блюм. Антоний Блюм отметил, что Русской Православной Церкви надо внимательно отнестись к этому новому явлению и доброжелательно обдумать вопрос.

Теперь, когда встретится с Артуром, она расскажет ему об архиепископе Каллисте Уэре, который признал, что за двадцать последних лет изменил своё отношение к идее женского священства с резко отрицательного на умеренно внимательное. Расскажет о своей встрече с Христом, об о. Варфоломее, о том, что кто-то должен быть первым. Пусть этому первому будет много тяжелее, чем последующим. И что значит её собственное желание по сравнению с волей Божией?! — скажет она Артуру.

Если же вдруг… если бы вдруг он полюбил её… она бы вместе с ним… как жена… служила бы Богу, и рухнула бы ложь сама собой. Но тогда рухнула бы и идея её миссии в этой жизни — она ослушалась бы Бога.

Нет, самой ей не выбраться из своего конфликта, ей нужна помощь Артура и отца.

День шёл за днём, она сидела за своим письменным столом, тупо смотрела в книгу и не могла ни на что решиться. Отец — Артур. Какую проблему она должна решить первой?

Она стала молиться. У Бога просила прощения и — совета.

Бог молчал.

Всё-таки решилась — позвонила Артуру.


Встретились они в парке ранним утром. Цвёл жасмин.

Без улыбки, без «здравствуй» Артур угрюмо буркнул: она требует, чтобы он, прежде чем женится на ней, изменил свою профессию, потому что она не верит в Бога, и ей не нужен муж-священник.

— Вот такая она! — Артур показал Леониде край ногтя на мизинце. — Узколобая мещанка.

— И что же теперь?

— Грандиозный скандал.

— Она беременна?

— Нет, но с неё станется.

— А другой девушки у тебя нет?

— Дай разобраться с этой. Моя сестрица со мной не разговаривает, война у меня в доме, друг, передовая линия.

Артур не задал ей вопроса, как дела у неё, попросил совета.

— Совет один: беги от неё прочь. А сейчас беги к ней. Скажи: дал обет, должен быть священником. Скажи, пьёшь запоем, страдаешь припадками, скажи, дерёшься со сна. Уговори её, откупись чем-нибудь.

— Думаешь, поверит?

Леонида пожала плечами:

— Она сама должна отступиться от тебя, отказаться от тебя!

— Позвони мне завтра. Спасибо за совет. Скажу всё дословно, что советуешь.

Не успела войти в дом, раздался звонок:

— Сынок, ты? Сынок, я, Кланя, плох наш Батюшка. Приезжай. Хочет поговорить с тобой.

Господи! Одно к одному! Помилуй!

Электричка, пешком двадцать минут.

Добралась до о. Варфоломея к вечеру.

Он спал, когда она приехала. И всё лицо было в мелких капельках пота. Леонида всю ночь обтирала его лицо водой, смачивала губы. Жар не спадал.

— Не умирайте, прошу вас, — молила.

Утром о. Варфоломей пришёл в себя, но никого не узнал и снова уснул. Теперь около него сидел старенький доктор, его друг юности: делал ему уколы и молился за него.

Кланя вызвала Леониду в гостевую комнату:

— Сынок, проведи службу вместо отца Варфоломея.

— Я не имею права, у меня ещё нет сана.

Кланя бухнулась перед ней на колени.

— Троица — святой праздник сынок, — плачет Кланя. — Полный храм людей! На сто километров одна церковь. Отец Варфоломей наверняка попросил бы тебя об этом тоже. Бог тебя простит. Пусть не служба, ты просто помолишься вместе с людьми!

Леонида подняла Кланю с колен.

— Я тебе, сынок, одежду приготовила, только чуть короче будет.

— Не могу, тётя Кланя, — твёрдо сказала Леонида.

Она закрыла глаза, как было с ней дважды в жизни, всей страстью своей, всей душой своей начала молиться об о. Варфоломее и звать Бога — помочь ему. И вдруг, как это уже было с ней, внутренним зрением увидела Свет, он струился сильным потоком сверху. И Его лик был Светом, и Свет был Его ликом.

— Спаси отца Варфоломея! — попросила она. И следом вырвалось: — Что ты повелишь мне?! — дрожа всем телом, спросила Леонида.

Он молчал, только Свет и Его лик сияли перед её взором.

— Я не хочу больше лжи. Я не хочу идти против Тебя. Дай ответ, — молила она. — Приказывай!

— Ты служишь Мне.

Услышала она или примерещился ей голос?

Лик Христа не отступал, мерцал ярким Светом.

— Ты со мной?

Её трясло, как в лихорадке.

Она открыла глаза. Испуганная баба Кланя во все глаза смотрела на неё.

— Что с тобой, сынок? Тебе тоже нехорошо?

Как во сне, Леонида взяла из рук бабы Клани одеяние — чужую, чуть коротковатую ей одежду. Как во сне, оделась. Как во сне, вышла к людям.

Внутренним зрением она продолжала видеть лицо Христа, и, ей казалось, лик Христа и Свет заполнили всё пространство Храма. Её продолжало трясти, как в лихорадке.

Первые слова молитвы сказала, всю себя вложив в них. И вдруг потеряла… своё тело, свою тяжесть, свою принадлежность к Земле.

Запах леса, зелень берёзовых веток… качают её, возносят к Свету и к Лику Христа. Она слышит голоса ангелов, музыку, голос Господа: «Служи мне, дочь моя! Благословляю тебя!»

Муки Христа, воскрешение и вознесение…

Из Света — мост с земли на небо. В свете — Христос. Выше, выше… Он возносится к своему Отцу.

На земле — пещера, пустые пелены. Лицо Магдалины, лица мироносиц, пришедших омыть мученика, проститься с ним. Ангел говорит:

«Идите и скажите ученикам, что Он воскрес».

Христос плывёт в небо, выше, выше. Сейчас Сын узрит Отца и соединится со Святым Духом.

— Пресвятая Троица, помилуй нас, Господи, очисти грехи наши, Владыко, прости беззакония наши… Имени Твоего ради, Господи, помилуй… Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, аминь!

— Верую во Единого Бога Отца Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым. И во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божьего, Единородного, Иже от Отца рождённого прежде всех век; Света от Света, Бога истинна от Бога истинна, рожденна, несотворенна, единосущна Отцу…

— Ты вознёсся во славе, Христос, Бог наш, обрадовавши учеников своим обещанием Святого Духа, когда они через благословение Твоё совершенно убедились, что Ты есть Сын Божий, избавитель Мира.

Полный провал реальности случился совсем недавно. Когда отпевали о. Афанасия. Когда она отпевала одновременно и Мелису. И сейчас она осталась один на один с Создателем, не имеющим земного облика, недостижимым для оформления во взгляд, в слово, но излучающим поток Света, не виданного ею в реальной жизни. Свет стоял освобождением от нелюбимого тела и от боли и от конфликта с самой собой, он топил в себе суетное.

Возвращение к реальности — бездыханность и бездействие. Она вся выпита. Она всю себя отдала Богу, она живёт для Него, она служит Ему.

Люди двинулись к ней, один за другим. Целовали крест, целовали её руку. Их, как и её, раздувал свет, словно воздушные шарики — воздух.

И вдруг она видит своего отца.

Как, почему здесь оказался отец? Он должен быть в своём Храме. Как он оказался здесь? Почему стоит рядом с о. Варфоломеем? О. Варфоломей только что умирал, людей не узнавал, а теперь стоит на своих ногах?! Как они оказались рядом? Галлюцинация?

Почему плачет Кланя?

Отец подходит к ней, как все, целует ей руку. И удивлённо смотрит на неё. Поворачивается к о. Варфоломею, смотрит на него.

Леонида, едва переставляя ноги, идёт к выходу. Она больна. У неё галлюцинации. Ей срочно нужно к врачу. Она тронулась умом.

— Простите? — голос её отца за спиной.

Отец в самом деле здесь?! Как здесь очутился отец? И она поворачивается к нему и спрашивает:

— Ты доволен мной, папа? Сбылось твоё желание. Твой сын…

Она не договорила. Отец рухнул на землю.

Лица… запах ладана… запах валокордина… крик Клани, старенький доктор, что сидел возле о. Варфоломея, укол… «скорая», везущая отца и её в город. После долгих часов с калейдоскопом скачущих слов — «консилиум», «инфаркт», «реанимация», «покой»… в одноместной палате — его, её глаза на неё, едва слышный голос, разрывающий плоть её мозга:

— Я не хочу знать тебя… Против Бога.

Плачет мать, держит отца за руку.

— Не против Бога. Ты так мечтал, чтобы не прервался род… Я — Леонид, я твой Леонид.

Плачет мать. Стучит, останавливается, стучит, останавливается отцовское сердце.

— Мама, почему папа оказался у отца Варфоломея?

— Отец Варфоломей — его учитель. Кланя позвонила в Храм, сказала — умирает. Отец поехал проститься.

— Папа, послушай. Папа, пойми. Папа, прости! — Она хочет сказать отцу, что в сто раз ближе к Богу, чем большинство священников, что нигде не написано о невозможности женщины быть священником, что книги за Бога писали мужчины, им нужна была власть, и они узурпировали Бога. Она хочет сказать отцу: «Ты звал меня всегда «Лёнюшка», разве нет? А мама — «Ленушка». Тебе — сын, матери — дочь. Я хотела, чтобы продлился твой род священников. Я не сама. Бог призвал меня». Но она ничего не говорит отцу, она только молит: — Папа, прости! Папа, прости! Выживи!