Лейла Аттэр - Бумажный лебедь

— Теперь хочешь немного? — он поднял плантано с камня и положил его на тарелку.

Я взглянула на сморщенную кожицу и потом на тарелку. Дамиан пожал плечами и засунул кусок себе в рот. Он откинулся назад, согнул локти, переплетя пальцы за головой, посмотрел на меня. Я попробовала. Плантано было теплым, сладким и клейким, и очень, очень вкусным.

— Лучше чем торт? — спросил он.

— Что такое торт? — я улыбнулась и вытянулась рядом с ним.

Мы ели десерт и одновременно пытались отгадать, в каком месте появится следующая звезда, пока бархатное небо ночи открывалось перед нами.

— Завтра, — произнес Дамиан.

— Что завтра?

— Завтра день, когда я навещаю МаМаЛу.

— Думаешь это безопасно? — мои руки напряглись вокруг него.

— Они ищут Дамиана, не Эстебана. Эстебан пропал много лет назад, и ничего не связывает меня с ним, никто не проследит за мной к МаМаЛу. Не думаю, что они будут наблюдать за могилой женщины, которую никто не помнит.

— Я помню, — сказала я. — Ты помнишь.

Он переплел свои пальцы с моими, и мы слушали песню волн.

— Почему кажется, будто мы — единственные два человека на земле?

— Потому что прямо сейчас так и есть, — я просунула руки под его пиджак и обняла его.

— Знаешь, что я вспомнил? — спросил он. — Помню, я думал, что колыбельная МаМаЛу была о прекрасном маленьком кусочке неба, о чем-то, что рассеивает тьму. Затем мы приехали в Каса Палома, и я подумал, что она была о тебе. Cielito lindo.

— А я всегда думала, что она пела о тебе. Я представляла горы темные и черные, как твои глаза, — я поцеловала глаза Дамиана, его ресницы, прямые брови, цепочку рубцов от швов.

— Я пойду с тобой завтра, — сказала я, стаскивая с него пиджак.

— Я знаю, — он отбросил его в сторону.

МаМаЛу свела нас вместе. Тот факт, что Дамиан готов разделить ее со мной после смерти, как и тогда, когда она была жива, заставил меня любить его еще больше.

— Никакого ветра сегодня, — я расстегнула его рубашку, и моя рука прошлась вниз — никакого песка, — я прошлась языком по его животу.

— Дай мне посмотреть, — он развернул меня и отплатил тем же, его губы получили возможность насладиться моей открытой спиной по максимуму. — Ммммм. Ты права. Ни песчинки. Только гладкая, нежная кожа.

Я поерзала, когда его пальцы заскользили под моим платьем, поднимая его вверх, пока оно не задралось до талии.

— Господи. Эта попка, — он стянул мои трусики вниз и коснулся плоти. — Никакого песка и здесь тоже, — пробормотал он, оставляя зубами метки на моей коже.

Я была в туфлях. И в ожерелье из ракушек. Дамиан позволил мне объездить его. Думаю, ему нравилось видеть меня в подобном образе, при лунном свете. Он держал свои руки на моих бедрах, пытаясь контролировать ритм, а я убирала их подальше. Мы двигались взад и вперед некоторое время, пока игры не закончились, пока страсть не настигла нас, и мы не начали двигаться как единое целое.

Шероховатой подушечкой большого пальца, Дамиан нашел мой клитор. Он нажимал на него, включил — выключил, включил — выключил, как переключатель, вызывающий во мне острые, колючие пики удовольствия, а затем убирал палец. Всякий раз, когда я стонала, он приоткрывал рот, как если бы мы были связаны некой невидимой нитью. Дамиан сосредоточился на моем лице, моем теле, как будто запоминал каждый момент, каждое движение. Его толчки приближали меня все ближе и ближе к краю. Я раскачивалась на его твердой длине, своими движениями сводя его с ума, ближе, ближе, ближе, пока мы не взорвались в спиралях огненного вихря. Я рухнула на него, разгоряченная и раскрасневшаяся, мое сердце колотилось в груди, и он обнял меня.

После мы оба затихли. Это было прекрасно и пугающе одновременно — прекрасно потому, что когда мы были вместе, мы были цельными и полными, а пугающе, потому что мы знали, что это не вернуть. Мы слишком далеко зашли, чтобы вернуться назад.

Я убрала кучу одежды, которая валялась в беспорядке в спальне, и скользнула в одну из рубашек Дамиана. Она была такой мягкой и теплой, но доходила мне до колен, и мне пришлось закатать рукава.

Двадцать один день назад я бы ни за что на свете не стала носить его одежду, и вот я стояла, уткнувшись носом в ткань, и не могла сполна насытиться его запахом.

Я направилась в гостиную и нашла Дамиана, сидящего на диване, с разобранным пистолетом на кофейном столике.

— Что ты делаешь?

— Чищу свой пистолет.

Я молча наблюдала, как он его собрал. Он держал его со знанием дела, и точность его движений напомнила мне о том, что за путь он прошел, чтобы оказаться здесь. Он готовился к завтрашнему дню, на случай, если мы нарвемся на неприятности в Паза-дель-Мар, на кладбище, где была похоронена МаМаЛу. Я знала, что Дамиан, не колеблясь, использовал бы тот пистолет, если бы кто-нибудь стал угрожать, что заберет меня у него.

Он перезарядил пистолет и взглянул на меня.

— Ты хочешь вернуться?

— Ты знаешь, что это не то, что я имела в виду. Я могу провести всю свою жизнь здесь, с тобой. Я просто устала от неизвестности, от неуверенности в том, что произойдет дальше. Я просто боюсь за тебя, боюсь того, что случится, если они найдут нас. Я думаю, нам следует поговорить с кем-то, кто может взаимодействовать с властями и поможет разрешить ситуацию.

— Ты говоришь, что мы должны поговорить с твоим отцом, чтобы вернуться? Поправка. Я должен прийти, так ты сможешь вступиться за меня? Попросить его будет легко, поскольку мы оба знаем, он сделает что угодно для тебя?

— Не в этом дело…

— Как раз таки в этом, Скай. Я с самого начала был готов столкнуться с последствиями, с того времени, когда запихнул тебя в багажник твоей машины. Я знал, во что ввязываюсь, но мне нечего было терять. Теперь есть. У меня есть ты, и я никому не позволю забрать тебя у меня. До тех пор пока ты этого хочешь. Но если ты думаешь, что можешь иметь и меня, и твоего отца в своей жизни — ты ошибаешься. Ты или с ним, или со мной.

— Ты несправедлив, Дамиан.

— Несправедлив? Ты хочешь поговорить о справедливости? Я отталкивал тебя, Скай. Раз за разом, но ты не хотела останавливаться. Ты продолжала разрушать мою защиту, пока у меня не осталось больше сил бороться с тобой. Я влюблен в тебя, Скай. Обнажен, разрушен, совершенно уязвим. И вся эта ситуация убивает меня, потому что я знаю, это разрывает тебя на части. Я ничего не могу поделать с чувствами в отношении твоего отца. Я ненавидел его тогда, и я ненавижу его сейчас. Запомни мои слова Скай, я собираюсь заставить его заплатить.

В мое голове стучало, сердце бешено билось. Вендетта между Дамианом и моим отцом была как обнаженный клык монстра, разрывающий в клочья все хорошее, правильное и ценное между нами. Эта мертвая, темная пустота поглощала нас.

— Ты хочешь кому-то отомстить за смерть МаМаЛу? Вот, — я взяла пистолет, который он держал, и направила его на себя. — Это — я. Я вбежала в комнату в тот день. Я причина, по которой МаМаЛу была там. Я все это начала. Так что стреляй в меня, Дамиан.

Пистолет был приставлен к моей груди, которая поднималась и опадала с каждым вздохом.

— Все это время у тебя было это под носом, — произнесла я. — Это должно было закончиться еще на лодке в ночь, когда ты похитил меня. Поэтому давай положим конец этой жажде мести. Раз и навсегда. Стреляй в меня, Дамиан. И когда ты это сделаешь, выстрели и в себя тоже. Потому что я пришла за тобой, потому что знала, что ты будешь прятаться в той клетке.

Наши руки оставались на пистолете, наши глаза были опущены. Я могла услышать мысли Дамиана, силу его хаотичных эмоций. Я хотела обнять его, вытащить его из всего этого, но из этой сети только он сам мог себя достать. Соглашаясь с этим, ничего не делая, в сущности, я сказала бы «да» темноте, что терзала его годами, темноте, которая исчезнет только когда он отпустит ее.

Я опустила пистолет и положила обратно на кофейный столик рядом с запиской на бумажном жирафике, которого я снова попыталась сложить.

— Одно из двух, это или то, — я указала на один предмет, а затем на другой. — Ты можешь выбрать одно из двух, любовь или ненависть, поскольку, где останется одна жизнь, остальные будут умирать.

Дамиан не сводил глаз с двух предметов, разрываясь на части.

— Как бы там ни было, завтра утром оставшееся на столе покажет мне, стоит ли нам расстаться в Паза-дель-Мар или нет. Вне зависимости от твоего выбора, Дамиан, знай, я всегда, всегда буду любить тебя.

Он посмотрел на меня так, будто его ударили в живот.

— Я же говорил, что только разочарую тебя.

Я бережно обхватила ладонями его лицо.

— Ты говорил мне: «Любовь не умирает».

Я оставила его там, на диване цвета фламинго, который все еще был заляпан его кровью, зная, что этой ночью сна не будет ни ему, ни мне. И совершенно четко осознавала, что в моей жизни нет места справедливости.

Я открыла глаза и поискала взглядом Дамиана. Настало утро, но его не было. Сегодня день, когда мы собирались навестить могилу МаМаЛу, и то, что осталось лежать на кофейном столике, было ответом на вопрос, который я задала Дамиану. Я скользнула обратно под одеяло. Не уверена, что и правда хочу это знать. Две сверкающие желтые бабочки порхали в рассеянных солнечных лучах. Иногда птицы влетали сквозь неостекленные окна, иногда насекомые, и забегали гекконы, которых раньше я боялась до смерти. (Примеч. Гекконы — ящерицы, обитающие, в большинстве своем, в тропическом климате, и размером не превышающие 30 см в длину, обладают удивительными способностями). Дамиан изменил меня, а я изменила его. Мы были как ракушки, которые когда-то собирали для МаМаЛу — прежде прочные части настолько истончились, что мы могли видеть друг друга насквозь. И не имело значения, что произойдет сегодня, не имело значения, что ждет меня на том столике, мы всегда будем как эти переливающиеся лучи света, части времени и пространства вдалеке от всех и вся.