А утром он как-нибудь приведет себя в порядок и отправится на ранчо «Два X». Хардингов Питер не знал, но его брат Дэниел говорил, что на них можно положиться. Подобные люди встречаются редко, поэтому Питер и проделал неблизкий путь. Оставалось надеяться, что братья Хардинги любят риск и согласятся вложить деньги в золотой рудник.

Маллони бросил взгляд на окно, светившееся в ближайшем домике. Интересно, кто это не спит в такой поздний час? Он провел пальцами по двухнедельной бородке и хотел уже лечь рядом с конем, как вдруг за занавесками мелькнул силуэт женщины.

Он чуть не проглотил язык, увидев, как тень скинула лиф платья и наклонилась — должно быть, над тазиком с водой. С грацией сильфиды и гибкостью лозы она перекинула через голову каскад пышных длинных волос и погрузила их в воду. Маллони пришлось ухватиться за ветку над головой, чтобы не упасть. Конечно, он давно не был с женщиной, но чтобы брюки вдруг стали ему тесны при виде какой-то далекой тени?! Такого еще не бывало. Да, он явно не в форме.

Черт возьми, она что, ненормальная — мыть голову в такой час? Маллони внезапно охватила злость, ему хотелось крикнуть этой женщине, что она занимается идиотизмом, но он взял себя в руки, хотя двинуться с места не мог.

В восхищении он смотрел на длинные тонкие руки, которые поднимали и терли копну, видимо, очень густых волос. Интересно, какого они цвета? Никогда Маллони не видел, как женщина моет голову, и не представлял, насколько эротичным может быть это зрелище. Вот отжала длинные пряди, выпрямилась и покачала головой, рассыпав волосы по плечам. Она стояла спиной к окну, и был виден лишь гитарный силуэт округлых бедер, тонкой талии и гибкой спины. У Маллони перехватило дыхание: так жутко хотелось, чтобы она повернулась.

Женщина подняла волосы гребнем и слегка повернулась. Маллони увидел очертание ее груди. Она была само совершенство!

Питер почти ощущал под своими ладонями ее пленительно-мягкую высокую грудь. Густые длинные волосы ниспадали свободными локонами по тонкой изящной талии до нежных округлостей, которые так и манили его к себе… Черт возьми, он готов обнять ее, даже если она и немолода. Он погрузился бы в нее, даже если она вся красная от прыщей. Плевать на все, если у нее такое роскошное тело!

Лампа погасла, и Питер выругался. Она, наверное, сидит сейчас там в темноте и расчесывает волосы. Может, предложить ей помощь? Он, конечно, безумно устал в дороге, но после этого маленького представления вряд ли заснет.

«Пора бы уже стать умней», — подумал Маллони. Эта женщина, если она не шлюха, недоступна ему. А шлюх с него хватит! Каталина поставила точку в их длинном ряду. С ними одна беда. Может быть, разбогатев, он вернется на Восток, найдет там себе молодую леди из высшего света и покорит ее. А до тех пор лучше держаться подальше от женщин.

Маллони свернулся в своей походной постели, чувствуя болезненный зуд внизу живота. Сон не шел. Питер пожалел, что в ручье нельзя окунуться, хотя и подозревал, что ему не хватит никакой воды, чтобы остудить себя. Доживет ли он до того дня, когда у него будет много денег и он отправится на Восток? Нет, он хотел женщину прямо сейчас. В последние годы ему приходилось во многом себе отказывать. Где-то ведь должна быть женщина, которая так же сильно хочет мужчину! Всего-то и надо только, чтобы она оказалась не шлюхой.

Питер задремал, но вскоре вскочил, разбуженный ржанием своего коня, и почувствовал запах дыма.


Дженис слегка поморщилась, прочесывая гребнем спутавшиеся волосы. Заняв себя мытьем головы, она немного успокоилась, но не настолько, чтобы заставить себя войти в пустую спальню. Даже сейчас, в темноте ночи, когда все вокруг спали, в маленьком домике висело пугающее эхо тишины.

Все десять лет она прислушивалась к дыханию Бетси. В первый год она замирала от ужаса всякий раз, когда не слышала его, думая, что это смерть пришла украсть у нее ребенка. Она спала с девочкой в одной кровати, чтобы можно было протянуть руку и прогнать свои страхи. Убедившись в том, что с малышкой все в порядке, она засыпала, стыдясь того — были моменты, — когда тайно в душе почти желала ей смерти.

А потом настали времена, когда бремя жизни стало просто невыносимо, и Дженис даже мечтала о том, чтобы ангелы забрали Бетси в лучшие края. Но слава Богу, это все давно в прошлом! Из пугливой, задавленной чувством вины пятнадцатилетней девочки Дженис превратилась в зрелую женщину, чувствующую свою силу и знающую свои слабости: Бетси была ее самой большой слабостью и самой великой силой. Для своего ребенка Дженис хотела и могла сделать все. Но если бы люди узнали правду, ей пришлось бы распроститься и с честным именем, и с работой. Она должна была бы стать проституткой, чтобы выжить, — это единственное занятие для такой падшей женщины.

Каждый день она словно шла по натянутому канату. Даже Бетси не знала правду. Вот почему Дженис в конце концов сдалась и разрешила Бетси поехать с Хардингами в Натчез. Сестре ведь легче, чем матери, отпускать ребенка из-под своей опеки.

Но теперь ее томила разлука. Прошло уже около недели с отъезда Бетси, но мать не могла ни спать, ни есть, ни думать о чем-то другом, кроме девочки. Дженис одолевали тревоги. Только она всегда следила за питанием, отдыхом и занятиями Бетси, только она по часам давала ей лекарства. Девочка была слишком слаба, чтобы играть с другими детьми в подвижные игры, и Дженис привыкла к тому, что Бетси всегда рядом.

Но не век же Бетси сидеть под ее крылышком! Когда-то надо приучать ее к самостоятельной жизни. Дженис понимала, что это только пойдет девочке на пользу. Эллен, продавщице в галантерейном магазине, всего шестнадцать. Еще каких-то шесть лет, и Бетси тоже сможет выйти замуж и забеременеть. Дженис не могла даже думать о том, что станет с ней, когда из ее жизни уйдет Бетси, оставив лишь эту звенящую пустоту одиночества. Но главное, чтобы Бетси была счастлива, больше Дженис ничего не нужно.

И теперь она успокаивала себя тем, что Бетси хорошо с друзьями, которым нет дела до того, что она не может играть и бегать с ними наравне. Там есть кому присмотреть за девочкой. Есть и учитель, который научит Бетси рисовать красками, купленными ко дню рождения. Дженис улыбнулась, вспомнив, как обрадовалась девочка, развернув подарок. Такая минута стоила всех вечеров, потраченных на переписывание бумаг для юридической конторы.

Была уже глубокая ночь, и болели глаза, но, раз уж она все равно не спит, почему бы еще не поработать? Может, удастся заработать на частные уроки для Бетси. Старик Джеймс Пейтон подслеповат и уже не держит кисть в парализованной руке, но еще хорошо учит рисованию. Его похвалы вселяли в Бетси столь необходимую в этом возрасте уверенность в себе.

Дженис надела ситцевую ночную рубашку и заплела в косу еще влажные волосы. По календарю лето еще не началось, но ночь была жаркой. Она никогда не спала голой, и сейчас, когда Бетси уехала, у Дженис появилось такое искушение. Может быть, когда-нибудь она и попробует спать без ночной рубашки. Это надо обдумать, а заодно и отвлечься от тревожных мыслей.

С улицы донеслось лошадиное ржание, и Дженис, подойдя к своей узкой кровати, нахмурилась. В городке стали пошаливать бродяги: крали лошадей и опустошали курятники. Шериф быстро и сурово расправился с ворами, и с тех пор по округе, как видно, разнесся слух, что и Минерал-Спрингс соваться не стоит. Это, наверное, просто чья-то лошадь осталась привязанной во дворе.

Дженис уже собиралась расстилать постель, как в дверь заколотили:

— Пожар! Там дом горит! Дайте ведра!

На мгновение ее сковал страх. Она испугалась, услышав этот незнакомый мужской голос, испугалась, узнав про пожар. Дженис отлично понимала, что значит пожар в таком деревянном городке, но быстро пришла в себя. В прошлом на ее долю слишком часто выпадали несчастья, и она умела владеть собой в минуты опасности. Она схватила халат и поспешила на кухню за ведром.

Рывком распахнув дверь, она сунула ведро незнакомцу, едва разглядев его в темноте. Судя по тому, что он заслонил собой весь дверной проем, мужчина должен был быть высок и плечист, но, кроме его щетинистой бороды, Дженис больше ничего не успела заметить. Он схватил ведро и помчался к колонке, крикнув, чтобы она созывала народ.

Дженис и без него знала, что делать, увидев языки пламени, вырывавшиеся из-под крыши школьного здания. Школа! От ужаса Дженис не могла вздохнуть. Школа была ее главным источником дохода, благодаря работе учителя она жила в этом доме. И Дженис кинулась бежать к пожарному колоколу, висевшему в конце улицы.

Звон колокола эхом прокатился в ночной тиши, и отовсюду — из домов, салунов и сараев — стали выскакивать люди. Где-то закукарекал петух, где-то противно закричал осел, заголосили люди, увидев огонь. Очень скоро улица наполнилась бегущими, заспанными и полуодетыми, мужчинами. Во время последнего пожара выгорело почти полгородка.

За мужчинами спешили женщины и дети. Мальчишки галопом неслись с ведрами в руках. Самые сильные мужчины городка выкатили из-за конюшни жалкое подобие цистерны с водой и поволокли ее по улице, впрягшись в постромки, предназначенные для лошадей. Этот агрегат купили после последнего пожара, но городской совет до сих пор не решил вопрос о том, стоит ли покупать к нему лошадей.

Дженис, схватив второе ведро и тазик, помчалась за ними. Ее дом был ближе всего к пожару, и огонь мог очень быстро перекинуться на него. Когда Дженис приехала с Бетси в городок, школьный совет на деньги опекунского фонда мачехи Джэсона построил маленький домик рядом со школой. Совет школы принял Дженис на работу только потому, что уже год безуспешно искал учителя. Пришлось подписать контракт на пять лет, когда ей предложили построить для нее этот дом. Пять лет уже прошло, и если сейчас пожар не остановят, она останется и без работы, и без дома.

У колонки она отдала свои ведро и тазик двум мальчикам и выхватила ручку насоса у мужчины, наполнявшего ведро. Тот не стал возражать, подхватил ведро и побежал к школе, где огонь уже перекинулся на траву вокруг здания. Дженис качала вверх-вниз истертую ручку колонки, наполняя подряд все ведра, кастрюли и кувшины, которые подставляли под струю. Она привыкла к этой старой колонке, последние пять лет ей приходилось утром и вечером качать здесь воду, и руки уже не болели от усилий.