Николай повесил трубку.

«Я возьму ее! Я ее куплю, даже если этот тип заломит за нее пятьдесят тысяч баксов. Она должна быть моей!»

«Ты совсем рехнулся, Эдик! – сурово одернул судью внутренний голос. – Какие еще пятьдесят тысяч баксов?! Тебе сейчас надо думать о своей заднице, а не о какой-то там марке!»

«Нет, нет! Я не могу ее упустить. В провинциальном Воронске появится вторая „Королева Виктория“ восемьсот пятьдесят второго года: с ума сойти! Да Крузерман просто выдерет себе пейсы, когда узнает... Он так кичился этой маркой, а теперь больше не сможет тыкать мне в глаза „драгоценной жемчужиной“ своей коллекции. Разве я могу отказаться от удачи, которая сама плывет в руки? Да я потом сам себя прокляну!»

Эдуард Михайлович ровно в шесть велел секретарю объявить, что прием окончен, тут же отпустил и секретаря тоже. Он не хотел, чтобы кто-нибудь или что-нибудь отвлекало его от предстоящего свидания с королевой Викторией.

В двадцать минут седьмого – судья уже начал тревожиться – в дверь кабинета тихо постучали, и вошла женщина, одетая во все черное и неимоверно элегантное. Единственным пятном цвета в ее костюме был изумрудно-зеленый шарф, выбивавшийся из-под распахнутого пальто. На ней была шляпа с широкими полями, бросавшими на лицо густую тень.

– Прошу, прошу! Вы от Николая?

Гостья вежливо поздоровалась, но это были единственные слова, которые она произнесла. Она с достоинством опустилась в кресло для особых посетителей и вместо ответа протянула судье длинный белый конверт.

В яркий кружок света от настольной лампы из конверта выпали небольшой листок бумаги, сложенный вдвое, и... крошечный портрет знаменитой английской королевы в розовых тонах. Тот самый, за который наш филателист – вопреки своему внутреннему голосу! – был готов заплатить любые деньги. Судья Колчин даже застонал от восторга...

Он спустил очки на самый кончик носа, потом вздернул их на лоб. Выхватил из ящика стола лупу и с вожделением впился в марку – глазами и всеми своими линзами. Минут десять судья осторожно крутил ее пинцетом и так и этак, придирчиво изучал каждый зубчик, переворачивал...

Это была она, «Королева Виктория» тысяча восемьсот пятьдесят второго года! Без всяких сомнений. Колчин видел ее однажды у своего соперника Семена Крузермана и узнал бы, даже будучи в тяжелом бреду.

Наконец он с сожалением положил марку обратно в конверт и поднял вопросительный взгляд на женщину. Но она лишь кивнула на сложенный листок, о котором судья совсем позабыл. Он развернул бумажку – и схватился за сердце. Однако прежде чем Колчин смог вымолвить хоть слово, женщина уже растаяла будто видение. А с нею исчез и конверт с вожделенной маркой. На столе осталась лишь бесполезная записка с пятью нулями. Колчин был готов вывернуться наизнанку – если б только это помогло...

Ему казалось, прошла целая вечность, прежде чем зазвонил телефон.

– Что скажете, Эдуард Михайлович? Вы ее видели?

– Видеть-то видел...

Колчин не узнал собственного голоса. Он хотел уже продолжить: «Звоните Крейдину», – но тут неожиданная мысль пришла ему в голову, и он ухватился за нее как за спасительную соломинку.

– Николай, вы имели в виду... доллары?

– Доллары?.. Ну что вы, конечно, наши, «деревянные». Я же не изверг какой-нибудь! Впрочем, не имею ничего против твердой валюты по действующему курсу.

«Боже мой, Боже... Да он сведет меня с ума, этот Панин! А я уж совсем было поверил, что имею дело с серьезным человеком... Или ему и в самом деле очень срочно нужны бабки, или... Или тут какой-нибудь подвох!»

Будто в ответ на его сомнения невидимый собеседник усмехнулся в трубку:

– Эдуард Михайлович, мне прекрасно известно, что эту марку можно продать значительно дороже. Поэтому, я думаю, названную сумму можно считать окончательной, торговаться мы не будем. Так вы ее берете?

– Конечно, конечно!

– Тогда последний вопрос, Эдуард Михайлович: когда вы сможете обменять ваши деньги на мою марку?

Это и был самый сложный вопрос. Колчин замялся.

– Понимаете, это не такая сумма, которая лежит у бедного судьи дома в чулке. Мне нужны хотя бы сутки...

– Разумеется, – легко согласился Николай. – Я и не требую, чтобы вы мне отдали деньги сейчас же. Они мне нужны, но до завтра потерплю. Марка останется здесь, в Воронске, и вы сможете получить ее сразу же, как будете готовы. Завтра между двенадцатью и четвертью первого позвоните по телефону, который я вам оставлю, спросите Сюзанну и скажите... Ну, к примеру: «Я жду обещанного». И назовите время и место встречи. Только одна просьба: ничего не говорите о марке, хорошо? Не исключено, что трубку возьмут люди, которые ничего не знают о «Королеве Виктории», а это мои родственники... Словом, у меня могут быть неприятности, понимаете?

– Что ж тут непонятного? Притязания на наследство... Я все понял – позвонить, спросить Сюзанну... Это та девушка, которая приходила сегодня? Говорите номер телефона.

Николай продиктовал.

– Ты был просто великолепен! – сказала Саша, когда Даня Кулик положил трубку.

– Да, кажется, наш старикашка клюнул!

– Еще бы он не клюнул! Он же просто помешан на марках, видел бы ты, как он трясся над этой самой королевой... Мне даже жалко его стало на какой-то миг. Ты разыграл его как по нотам! В тебе погиб великий артист, Данька.

– Ну, значит, еще не совсем погиб, раз я все-таки имею успех! По правде говоря, с таким режиссером, как ты, это не мудрено.

Александра взглянула на часы.

– Теперь очередь Мелешкиной. Ну, в талантах этой звезды я нисколько не сомневаюсь! Должно быть, она уже на сцене.

– Ладно, а я побежал к Крузерману. Боюсь, он с минуты на минуту пришлет ко мне на квартиру наряд милиции. Я обещал вернуть эту чертову марку к половине восьмого, а сейчас уже семь пятнадцать! Гони королеву.

Саша надела перчатки и осторожно, пинцетом, вытащила из целлофанового пакетика длинный белый конверт, который недавно побывал в руках судьи Колчина. Из этого конверта она все тем же пинцетом извлекла драгоценный почтовый знак и переложила в другой конверт, лежавший здесь же, на столе. Дейл спрятал его за пазуху и застегнул «молнию» на куртке.

– Смотри не потеряй, а то нам с тобой придется похуже, чем Колчину! Слушай, Данька, а почему все-таки Крузерман дал ее тебе?

– Черт возьми, ты думаешь, было легко его уломать?! Но он мне кое-чем обязан, вернее, газете... Ну, словом, это был решающий аргумент. К тому же, он, очевидно, думает, что я тоже еврей.

Слушая, как его шаги гулко отдаются на лестнице, Саша думала о том, что хоть ей и не повезло в любви – зато здорово повезло с друзьями.

А в это время в рабочем кабинете юриста Колчина все еще горела настольная лампа. Вахтер на входе в Центральный райсуд не переставал дивиться, что это Эдуард Михайлович так задержался на службе? Приемные часы уж когда кончились, а к нему все еще народ валом валит...

В кресле для особых посетителей сбоку от судейского стола снова сидела женщина. Она поднесла к своим пухлым вишневым губам стакан воды, предложенный хозяином кабинета, и опустила дрожащие пушистые ресницы. В ресницах сверкали слезинки, и рука ее с длинными пальцами и блестящими темно-вишневыми ноготками тоже дрожала вместе со стаканом.

Эта женщина была так же молода, как и та, первая. Но она не была так загадочна. На ней не было шляпы с широкими полями, и кожаное пальто она тоже сняла – оно висело на спинке стула. Так что Эдуард Михайлович мог видеть товар лицом, а тут было на что посмотреть!

Кроме того, он прекрасно понимал, что этой женщине нужно. Он уже знал, чувствовал, какую роль ей предстоит сыграть в одном из эпизодов его жизни. Это была та самая золотая рыбка, которую Колчин напрасно ждал в часы приема. Однако судьбе было угодно, чтобы она приплыла с опозданием, когда ее уже не ждали! Ведь он лишь случайно задержался вечером у себя в кабинете – из-за этой марки... Ну ничего, хорошо то, что хорошо кончается!

– Ну, успокойтесь же, успокойтесь, голубушка! Все будет хорошо. Я уверен, что мы с вами найдем способ... м-м... помочь вашему делу.

– Ах, Эдуард Михайлович! Вы возвращаете меня к жизни. Святой человек... Сердце мне подсказывало, что только у вас я найду понимание и поддержку.

Ручка с вишневыми ногтями благодарно легла на высохшую птичью лапу престарелого судьи.

– Значит, вы ведете дела с Рафиком Мамедовым?

– Ах, сказать, что я с ним «веду дела» – значит не сказать ничего! Все мои средства вложены в бизнес Мамедова. У меня своя маленькая фирма, Эдуард Михайлович. ИЧП «Сударушка» – может быть, вы слышали?

– М-м...

– Это сеть небольших кафе и магазинчиков. Рафик Мамедович обещал, что на участке, который примыкает к восточной трибуне стадиона «Авангард», я смогу открыть еще одну точку. Кафе, но не совсем обычное. Что-то вроде ночного клуба для элиты. Вы не подумайте, все будет законно, лицензия и все такое. Мы задумали грандиозный проект, и главное – доходный. Я вбухала в него все свои деньги, Эдуард Михайлович! Ну, почти все... Все поставила на мамедовскую карту! И вот теперь из-за этого ужасного Карапетяна все может сорваться. Из-за этого гоблина без извилин, но с большими кулаками и большим карманом, который неизвестно откуда взялся... Нет, я этого не выдержу!

Она горько затрясла красиво причесанной головкой и прижала платочек к тройному объему своих ресниц. Колчин заерзал на месте. Он чувствовал, что пора тащить невод.

– Ну-ну, успокойтесь. Слезами тут не поможешь. Поверьте, я очень хорошо вас понимаю, Мариночка. И по-человечески очень вам сочувствую, но... Боюсь, позиции Карапетяна, подавшего иск против вашего партнера Мамедова, довольно прочны. У него хорошие адвокаты, и послезавтра в зале суда они постараются доказать, что эта спорная территория за восточной трибуной принадлежит вовсе не городскому парку, а стадиону. Вы же понимаете, что решение суда будет зависеть от убедительности доказательств, предоставленных обеими сторонами...