– Что ты здесь делаешь? – опять спросила она. – И как ты узнал мой адрес?

– Вероника раздобыла.

Он помолчал. А потом сказал то, что однажды она слышала совсем от другого человека.

– Таня, я расстался с Машей.

И выжидающе замолчал. Она не знала, что ответить. Только села на диван. Он продолжал стоять перед ней, совершенно мокрый. И тогда она вдруг пришла в себя:

– Снимай с себя это всё.

Он послушно потянул себя за рукав куртки, под которой оказалась рубашка с мокрым воротом, снял и её. Таня продолжала наблюдать эту сцену. Потом он просто шагнул к ней и самым неожиданным образом заключил её в объятия. И вдруг вся боль, накопившаяся в ней за этот месяц, прорвалась наружу горючими слезами.

– Таня, что ты плачешь? – громким испуганным шёпотом спросил Николай. – Мне не нужно было приходить? – едва слышно спросил он.

Но так как она не отвечала, то продолжал обнимать её все крепче.

Он остался на ночь, в течение которой у них было время поговорить и обсудить все свои последние горести.

Когда родители вернулись из поездки, то были очень удивлены. Конечно, Таня сообщила им о неожиданном приезде Микрюкова, ещё когда они были за границей. Он нашёл себе небольшую квартирку на съём, но они продолжали видеться, и очень часто Таня оставалась у него ночевать.

Он внимательно выслушал её, когда она рассказала, что произошло между ней и Славиком. Тане же стоило огромного труда выяснить, что же произошло с ним самим. Наконец, после нескольких неудачных попыток, видимо поняв, что если он претендует на её откровенность, то должен объясниться и сам, Николай, хмуря брови, сказал:

– Наш ребёнок умер.

Они сидели на тесном балкончике его съёмной квартиры, куда с трудом можно было втиснуть столик и два плетёных кресла.

Это сообщение потрясло Таню до глубины души.

– Умер?! А что произошло?

– Умер, не успев родиться, – также кратко пояснил он.

– А как же Маша?

– Была безутешна, но потом пришла в себя. Но я больше не мог оставаться с ней.

– Почему же?

– Мне что-то мешало. Видимо, винил себя за происшедшее. Меня не было тогда рядом. Я был в командировке, а когда вернулся, ничего нельзя уже было изменить.

Они напряжённо молчали, и Тане подумалось, что ему было так тяжело, а он, вместо того, чтобы страдать от собственных горестей, как мог, старался поддержать её. Его горе было сильнее. Тане даже подумалось, что в той, другой семье была настоящая жизнь, а её семья разрушилась, не успев создаться, умерла не родившись, как ребёнок Николая и Маши.

А ещё через месяц Таня проснулась неожиданно среди ночи от страшного предчувствия надвигающейся беды. Она повернула голову и увидела лицо Николая, искажённое мукой боли. Он стиснул зубы, чтобы не кричать, но она видела, с каким трудом ему это удавалось.

– Что случилось? – встревоженным шёпотом спросила Таня.

– Да, наверное, что-то съел не то, – постарался ответить Николай как можно более спокойно.

– Живот болит? – продолжала выяснять Таня.

– Да, у меня так бывает. Говорят, камни в желчном пузыре. Ещё пару месяцев назад был у врача, ничего толком не могли найти.

– И сильно болит?

– Нестерпимо, – он пытался отдышаться, но ему становилось только хуже.

– Давай вызовем скорую.

– Да я не хотел тебя будить.

Но Таня уже встала и искала телефон.

Команда парамедиков приехала очень быстро. Уже через полчаса они были в приёмном покое, где Николаю дали большую дозу обезболивающего. Им пришлось остаться до утра, чтобы пройти все проверки и получить результаты. Они оказались неутешительными. К их общему ужасу, у Николая диагностировали рак.

Не дождавшись общего обхода, к ним в палату вошел врач – тихий, грустный человек с труднопроизносимой грузинской фамилией. Он спокойно расспрашивал Николая о самочувствии, был очень серьёзен, а под конец беседы сказал:

– Результаты точны на восемьдесят процентов. У нас ушло немало времени на то, чтобы исключить другие возможные причины болей. Всегда есть надежда, – помолчав и серьёзно взглянув в глаза Николаю сказал он. – Но я не имею права скрывать от Вас, насколько тяжело Ваше положение.

И грустный врач оказался прав. Николай сгорел в считанные месяцы, как свеча, которую вовремя не укрыли от порыва злого ветра. Вероника прилетела прощаться со своим начальником, оставив дома маленького ребёнка. Таня впервые видела её в таком состоянии. Неизменно спокойная, верная секретарша была в сильном потрясении.

– Да где же справедливость на этом свете? – утирая продолжавшие катиться слезы, спрашивала она у Тани. – Ведь он же себя не жалел, уже много лет он поддерживал больницу для больных раком детей, и два детских дома. Что же это такое?

Таня не знала ответа. Она, закусив губу и глядя в пространство невидящим взглядом, думала только о том, что узнала этого человека по-настоящему только тогда, когда его уже не стало. И была какая-то мутная и тяжёлая тоска во всём, что происходило после.

Вероника занималась всем сама. Таня и хотела было помочь, но какая-то апатия сковала её и не давала продохнуть. Среди ночи она просыпалась с сильно бьющимся сердцем. Ей тяжело было дышать. Так тяжело, что она вставала, подходила к тёмному окну и, ничего не увидя там, снова медленно возвращалась в пустую постель.

Таня продолжала автоматически ходить на работу и жить в квартире Николая. Срок его аренды истекал через два месяца. Таня могла съехать с квартиры, но что-то удерживало её. Воспоминания? Трудно назвать воспоминаниями то, что происходило всего неделю, месяц назад. И трудно принять сам факт происходящего.

Родители настойчиво уговаривали Таню вернуться домой раньше срока, но она отказывалась. Ей было больно отпустить всё, что было связано с этим местом. Она сама себе казалась бы дезертиром, сбежавшим раньше времени с поля боя. Ей только было невдомёк, что бой уже окончен, и пора бы подсчитывать потери. Видимо, это и было тяжело – смириться с потерей только что обретённого счастья, а скорее, только намёка на него.

Тогда родители позвонили Лизе. Таня сама не очень хотела её беспокоить. Лиза была беременна. Но выхода не было. Подруга появилась у неё на пороге с сумкой и большим животом. Сумка означала, что Лиза не торопится возвращаться и останется на столько, сколько нужно. Живот означал же, что ей, возможно, придётся оставить Таню раньше, чем того хотелось бы ей самой.

– Лиза! – удивилась Таня и рассеянно поцеловала подругу в щёку.

Лиза, запыхавшись после подъёма на третий этаж, села перевести дух на диванчик в салоне. Они молчали. Нечего было говорить.

– Пойдем, я налью тебе чаю, – зябко ёжась от ноябрьской промозглой влажной прохлады, устало сказала Таня, как будто очнувшись.

Она вообще чувствовала теперь только постоянную усталость, наверное, от того, что по ночам лежала без сна.

Они пили чай в холодной сырой квартире. Не спасал газовый обогреватель, приобретённый Николаем по дешевке в интернете. Таня уже и не включала его, когда была одна. Они обе молчали. Нечего было говорить.

– Женя звонила. Не могла тебя поймать в скайпе, – наконец сказала Лиза, глядя Тане в глаза серьёзным немигающим взглядом.

– А-а-а, – протянула Таня, – а я и не захожу туда.

– Я так и поняла, – также медленно ответила Лиза.

Они обе легли спать пораньше, а под утро Таня проснулась от того, что услышала, как тяжело Лиза дышит, и сразу всё поняла.

– Давно началось? – спросила она.

– Два часа назад, – с видимым усилием проговорила Лиза.

– Вызовем скорую?

– Да подождём ещё.

Но Таня не могла ждать. Несмотря на уговоры подруги, она достала ту самую сумку со всем необходимым, которую Лиза привезла с собой, и вызвала скорую. Через полчаса они уже были в палате, откуда Лиза гнала Таню.

– Иди домой, что ты будешь тут торчать? Серёга скоро приедет.

Но Таня мотала головой и продолжала сжимать её руку. Роды были стремительными. Серёга застрял в пробке на въезде в Тель-Авив, и ребенок – мальчик, крепыш с тёмными волосами и хорошо развитыми лёгкими, судя по звукам, которые он издавал, родился очень быстро. Счастливый отец вбежал, запыхавшись и на ходу снимая куртку, уже когда Лиза сидела с подушкой за спиной и пила горячий крепкий чай.

Они обе уже успели рассмотреть малыша, когда его взвесили и запеленали. Несмотря на то, что родился до срока, мальчик был здоров и обладал богатырским аппетитом. Таня почувствовала себя лишней и вышла, чтобы им не мешать, когда Серёга спешно поздоровавшись с ней, кинулся к Лизе и стал расспрашивать её обо всём. Таня не слышала его вопросов. Она, усталая, поехала домой.

И снова ощутила привычную уже пустоту. Близкие люди были заняты своей жизнью, и только Таня осталась не у дел. Пустота была тёмной и гнетущей. Дождь лил не переставая, отдалённо напоминая ту сплошную завесу тоски, которая царила в её душе.

Вечером все ещё лил дождь, когда раздался стук в дверь, и Таня очень удивилась, так как никого не ждала сегодня. Она всё равно пошла открывать. На её пороге стоял человек, с куртки которого стекала вода сплошными струями. Таня не сразу смогла разглядеть, кто это пожаловал к ней. Потом узнала и ахнула. Это был Славик. Он стоял так же, как некогда Николай – весь облитый дождём, мокрый с головы до ног.

– Таня, я к тебе, – тихо и серьёзно сказал он.

И Таня его впустила. Она наблюдала, как он снимает куртку и ботинки и ощущала, что ничего не чувствует. Совсем ничего. А ведь теперь надо что-то говорить, думать о чём-то – в общем, совершать все те действия, к которым Таня была сейчас совсем не готова.

Но он, похоже, всё понимал. Он сел рядом с Таней на диван и сжал её ледяные руки. Так они и сидели, молча. Не о чем было говорить.

– Прости, что приехал так поздно, – наконец сказал Славик. – Мне нужно было получить визу, – пояснил он.

И Таня молча кивнула.

– Я разговаривал с твоими родителями, – помолчав сказал Славик. – Они ждут нас. Тебе нужно вернуться домой.