Людовик приводил в ее будуар министров, чтобы эта не слишком грамотная наложница одобряла либо отвергала те или иные правительственные программы, разработанные при участии известных ученых и специалистов. Она назначала на высокие должности, давала титулы, возвышала или подвергала опале.

При этом для истории сохранились такие строки, написанные лично «королем-солнце»: «Я всем приказываю: если вы заметите, что женщина, кто бы она ни была, забирает власть надо мной и мною управляет, вы должны меня об этом предупредить. Мне понадобится не более двадцати четырех часов для того, чтобы от нее избавиться».

Те из придворных, кто попытался выполнить это распоряжение, потом имели все основания горько раскаяться в своем простодушии.

Фаворитка издевалась над королевой и устраивала королю сцены ревности в присутствии многочисленных придворных, что тот переносил с поражающим смирением. Скорее всего это смирение было оборотной стороной садизма, проявлявшегося в характере Людовика XIV достаточно явственно, если проанализировать его поступки.

Графиня де Монтеспан родила от него шестерых детей, которых он усыновил и дал им прекрасное содержание, а также еще двоих, о которых король предпочитал не распространяться, потому что к тому времени у него возникли определенные сложности во взаимоотношениях с высшим католическим духовенством, косо смотревшим на этот зачатый в грехе детский сад.

Говорят, что дети якобы привязывают мужчину к их матери. Что ж, вполне вероятно в определенных случаях, но пусть кто-нибудь назовет женщину, которая после восьми деторождений ухитрится сохранить сексуальную притягательность для весьма избалованного, капризного и развращенного партнера, который к тому же является чужим мужем!

Людовик вновь обрел ясность зрения, затуманенного десятилетним сеансом изощренного разврата, и тогда его ищущий взгляд неожиданно остановился на Франсуазе Скаррон, вдове известного поэта Скаррона, которую графиня де Монтеспан опрометчиво взяла в дом в качестве воспитательницы своих многочисленных детей.

Вдова была, хоть и не первой молодости, но достаточно привлекательна, а главное — умна для того, чтобы разыграть перед королем роль этакого ходячего благочестия, которое испытывает невыразимые муки, наблюдая разнузданный разврат, царивший в каждом закоулке огромного дворца, и часто проводит бессонные ночи в молитвах за спасение души христианнейшего монарха, погрязшего в грехе прелюбодеяния.

Стрела попала в цель. Пресыщенный Людовик был заинтригован столь ярким контрастом с этой обезумевшей нимфоманкой Монтеспан. Как и всякий развращенный человек, он проникся жгучим желанием совратить, растлить эту святошу, которая будет терять сознание от ужаса, когда его руки начнут срывать с нее одежду…

Она блестяще, гениально сыграла свою роль, и мсье Мольер, безусловно, много потерял от того, что она не служила в его знаменитой труппе. Так или иначе, но мольеровским Тартюфом в юбке она была, так сказать, в чистом виде.

На самой заре их отношений Людовик присвоил ей титул маркизы де Сюржер и подарил имение, от которого она получила фамилию Ментенон.

Он как-то пригласил новоиспеченную маркизу на очередной смотр дворцовой гвардии, которой гордился с полным на то основанием. На смотре особенно отличились мушкетеры, и король разразился восторженной тирадой в их адрес, на что почетная гостья отреагировала недоуменным пожатием плеч. Это задело Людовика, и вечером того же дня он в присутствии придворных спросил маркизу де Ментенон, почему она столь неодобрительно относится к элитному подразделению его армии.

— Потому, ваше величество, — ответила она, — что во время смотра я, как ни старалась, но не могла отогнать от себя одну неприятную мысль…

— Какую? — спросил король.

— О, я бы не хотела делать ее всеобщим достоянием…

— Но все же, — настаивал заинтригованный Людовик.

— Что ж, ваше величество, я скажу… Меня не покидала мысль о том, что ваши бравые мушкетеры — отчаянные развратники, собственно, такие же, как самый главный из их командиров…

И она выразительно взглянула на короля.

Людовик в ответ лишь отшутился, а когда они отошли в сторону, маркиза, убедившись в том, что ее слов не услышит никто из посторонних, негромко проговорила:

— Я полностью разделяю ваше восхищение этими прекрасными солдатами, ваше величество. Однако узнай вы о том, что кто-нибудь из них похитил жену своего товарища, не думаю, что он после этого остался бы служить в элитном подразделении, даже если бы он при этом был самым доблестным из мушкетеров, а похищенная им женщина — самой последней тварью.

Короля нисколько не покоробил этот прозрачный намек. Напротив, он был покорен столь смелой и откровенной речью, настолько покорен, что очень скоро графине де Монтеспан вежливо, но решительно было указано на дворцовые двери, а воспитательница ее детей сменила свою благодетельницу на королевском ложе.

И у руля управления государством, вслед за своей предшественницей подтвердив знаменитое изречение Людовика XIV: «Как только вы позволите женщине говорить с вами о важных вещах, она тут же заставит вас совершать ошибку за ошибкой», она мягко, ненавязчиво, но достаточно решительно контролировала всю государственную политику Франции.

После смерти королевы Марии-Терезии Людовик в 1683 году тайно обвенчался с Франсуазой де Ментенон в дворцовой часовне.

Ее официальный статус после этого никак не изменился. Она пребывала в нем целых тридцать лет, до самой смерти короля в 1715 году.

Учитывая характерные особенности его ментальности, а также то, что он неоднократно жаловался духовнику Франсуазы на ее фригидность, длительность этой связи была совершенно немыслимой, однако факт остается фактом.

Вот что значит тридцать лет подряд ложиться с мужчиной в одну постель и каждый раз при этом столь талантливо разыгрывать грехопадение…

…Мне стало скучно и неуютно в этой атмосфере раззолоченной фальши. Захотелось вернуться в будуар Анжелики, снова увидеть ее сияющие зеленые глаза, где бушует неподдельная радость жизни, над которой не властны ни короли, ни золото, ни соображения самого высокого престижа.

То, что невозможно ни купить, ни продать, ни подарить, ни выиграть в казино…

Я вскочил на запятки первой попавшейся кареты и через полтора часа тряской езды ступил на горбатую мостовую улицы Вожирар, где располагался особняк Маркизы ангелов, графини де Пейрак.

В будуаре я застал, кроме нее, еще трех молодых дам, две из которых оживленно излагали последние парижские новости тоже достаточно молодой, но весьма сдержанной особе, как я понял из разговора, — жене дипломата, три года прожившей в Лондоне и лишь на днях вернувшейся на родину.

— Что ж, история с маркизом де Монтеспан достаточно тривиальна, — проговорила, покачивая головой, жена дипломата. — Короли мнят себя героическими натурами и при этом жаждут самоутверждения. Но действительно героические натуры для этого надевают доспехи и выходят на поля сражений, а вот иные предпочитают самоутверждаться на женских телах, что неизмеримо безопаснее…

— О, не скажите, Ортанс, — возразила одна из собеседниц, брюнетка с синими глазами и поразительно белой кожей, — ведь существует еще и сифилис, а он пострашнее вражеской пули.

— Да, — согласилась та, — но это как кому повезет. Ведь не каждая же пуля попадает в цель. Даже в Лондоне, где сейчас, кажется, заражено все вплоть до шпилей башен Вестминстерского аббатства, и то находятся оптимисты, которые пускаются во все тяжкие, повторяя при этом нашу французскую пословицу: «Кому суждено быть повешенным, тот не утонет».

— Между прочим, — проговорила синеглазая брюнетка, — ходят упорные слухи о том, что наш Людовик все же оцарапался об этот шип на розе наслаждений.

— Еще как! — подхватила миниатюрная блондинка с кукольным личиком. — Еще как! Говорят, он недавно заразил мадам де Гаркурт, жену командира роты дворцовых гвардейцев, а она, в свою очередь, вывела из строя не менее дюжины его бравых солдат!

— Да, это весьма похоже на правду, — заметила Анжелика. — Как похоже на правду и то, что будто бы на днях был доставлен в Версаль какой-то ученый азиат, который отныне будет лечить короля и его ближайшее окружение.

— Любопытно, — проговорила, лукаво сощурясь, кукольная блондинка, — смогут ли надеяться быть включенными в список этого «ближайшего окружения» такие люди, как мадам де Гаркурт и ее доблестные гвардейцы?

— А также не менее доблестный супруг мадам де Гаркурт, — добавила синеглазая брюнетка, — а к тому же ревностно опекаемая им младшая сестра мадам де Гаркурт, не говоря уже о ее юной дочери от первого брака…

— О Катрин, довольно! — запротестовала Анжелика. — Довольно об этом атрибуте благородства нашей знати! Поговорим о чем-нибудь более приятном, ну, например…

— О пороках чужой знати, — закончила синеглазая дама, которую хозяйка будуара назвала Катрин. — Не уверена, что это будет приятно, но забавно — наверняка, судя по слухам из Лондона. Не так ли, милая Ортанс? — обратилась она к супруге дипломата.

— О да, — усмехнулась Ортанс. — Настолько забавно, что, пожалуй, достойно даже пера господина Мольера.

— Мы заинтригованы, — захлопала в ладоши кукольная блондинка, — и страстно жаждем незабываемых впечатлений!

Рассказ Ортанс действительно был наполнен весьма забавными подробностями правления английского короля Карла II, хотя… смотря что следует считать забавным…

Один из ярчайших фигурантов той эпохи, Карл II, король Англии и Шотландии, был сыном короля Карла I, казненного при диктатуре Оливера Кромвеля. Он вернулся на родину 29 мая 1660 года, ознаменовав своим возвращением из изгнания реставрацию королевского дома Стюартов.

Англия буквально потрясла его тупой покорностью пуританскому засилью, которое прошило своими нитями все сферы бытия, став не только духовным, но и административным тоталитаризмом.