Пальцы рук Артема мерзли даже в карманах, а ноги словно окоченели, по успевшим промокнуть волосам скатывалась дождевая вода и капала прямо за воротник куртки, но он ничего не замечал.

Он стоял и смотрел на могилу Ильи и совершенно не понимал, что происходит. Что значит: девятый день со смерти Ильюхи? Смерти кого?

Бред. Полный ненормальный бред.

С того момента, как позвонила ему Вика, находящаяся в некой прострации и шептавшая страшным, безумным шепотом ему в трубку:

– Что-то надо делать, Артем. Он упал и не шевелится, я боюсь его трогать.

– Кто упал, Вик? – ничего не понял Красногорский.

– Ильюшка упал в ванной и так и лежит, знаешь, – все шептала она как сумасшедшая, – плохо лежит, неудобно. Я его зову, а он не отвечает.

– Пульс проверяла? – переключив на громкую связь трубку, Красногорский принялся что-то торопливо натягивать на себя.

– Нет, – шептала Вика, – я боюсь его трогать. Что делать, Артем?

– «Скорую» вызывай, я уже еду! – кричал он ей.

– Я не могу «Скорую»… – все шептала она страшным, диким каким-то шепотом.

– А-а-а… – выругался Красногорский и прокричал самым своим грозным, самым командирским голосом, на который был способен: – Так, Вика, соберись сейчас же! Иди и открой входную дверь, замок открой! Немедленно, прямо сейчас!

– Иду, – отозвалась она.

А он уже несся по лестнице вниз, перемахивая через несколько ступенек, не дожидаясь медленно ползущего лифта, и звонил на ходу в «Скорую», вызывая бригаду.

Вику увезли первой, на машине «Скорой психиатрической помощи», вколов успокоительное, потому как она была совершенно не в себе.

Ильюху же…

Он принял душ и, собираясь выйти из ванной, отдернул занавеску и успел снять полотенце с крючка, взяв в руки, каким образом там оказался кусок мыла, так и непонятно, но совершенно очевидно, что Илья случайно наступил на мыло, резко соскользнул ногой по дну и, перевалившись через борт ванной, пролетел вперед и ударился головой о стену с такой силой, что сломал шейные позвонки.

Мгновенная смерть, как объяснил Красногорскому прибывший вместе с оперативниками эксперт по криминалистике.

В тот момент и последовавшие за ним несколько дней Артему, взявшему на себя все проблемы и организационные вопросы, связанные со смертью друга, было не до отвлеченных мыслей и не до глубокого осознания трагедии.

Надо было срочно пристраивать перепуганную, растерянную Настюшку, безостановочно рыдавшую до икоты, до заикания, можно понять почему – она проснулась, с мамой происходит что-то страшное, она носится по квартире и то кричит и зовет отца, то что-то шепчет, то хватается за дочку и пытается что-то объяснить, а на полу в ванной неподвижно лежит ее папа.

Хорошо хоть Артем сразу же сообразил позвонить Лидии Архиповне, описав вкратце, что случилось, и попросил немедленно идти к Илье, который жил с семьей в соседнем с Красногорскими доме. Та прибежала минут через десять, а следом за ней и «Скорая» приехала, а там и Артем подоспел, еще до приезда полиции.

Настю забрала к себе домой Лидия Архиповна. Когда Илью увезли, Артем позвонил его матери, пытаясь сообщить новость. Как можно бережно сообщить такую новость матери, вы не знаете? Ну вот и он не знал. Сообщил, как мог.

И у Натальи Николаевны случился сердечный приступ.

Все проблемы и все организационные вопросы легли на Красногорского и подключившегося к нему сразу же Игоря. Вызвали родителей Вики, живущих в Сибири, и матери Вики тоже стало плохо, обошлось, правда, без больниц, но врачи настоятельно рекомендовали постельный режим, так что помощники из них никакие. Тем более люди из провинции, чем они в Москве-то помочь могут? Даже Настю пришлось оставлять на время с Лидией Архиповной, а не с бабушкой-дедом.

Так и получилось, что вся организация похорон, все больничные вопросы, бытовые и денежные взяли на себя Артем с Игорем.

И, наверное, слава богу, потому что за этими траурными хлопотами и заботами о живых они оба как-то не успели толком осознать смерть друга.

И вот только сегодня, на девятый день, когда и Вика более-менее пришла в себя, и Наталья Николаевна под расписку ушла из больницы на поминки сына, и теще Ильи немного полегчало, и они все собрались на кладбище, Артем со всей ясностью и четкостью вдруг осознал, что Ильи больше нет. Что его друг ушел из жизни дикой, нелепой смертью и, замерев под холодным дождем, слушая карканье кладбищенских ворон, он смотрел на могилу Ильи и не мог принять, что тот лежит там сейчас, под слоем мокрой земли, под неуместно яркими венками в траурных лентах.

Это было настолько нереально, что на какое-то мгновение Артему показалось, что все происходящее сон или какая-то безумная ошибка, и непонятно зачем они тут все собрались.

Но тут, охнув, стала оседать на землю, теряя сознание, Наталья Николаевна, стоявшая рядом с Артемом, и он, мгновенно сориентировавшись, очнулся от своих странных мыслей, успев подхватить ее под мышки и усадить на скамеечку у соседней могилы.

Жизнь взяла свое, напомнив, что внимание и забота нужны живым, а мертвые теперь уж точно подождут и вряд ли куда-то денутся, даже если ты отказываешься признавать сам факт их смерти.

И снова Красногорскому надо было решать проблемы и дела близких и родных друга, отодвинув на задний план любую рефлексию, неверие и позднее раскаяние.

И только через неделю он узнал от мамы, что Арина вернулась из Владивостока, да не одна.

– Ариша прилетела, – сообщила ему Лидия Архиповна и вздохнула скорбно. – Ее отец умер, от тяжелой болезни, она с ним была все это время. У нее на руках, как говорится, и умер.

– Значит, у нее тоже там больницы, кладбище да похороны сплошные были, – устало посочувствовал Артем.

– Это конечно, – согласилась мама, но произнесла с непонятной интригой: – Да не совсем сплошные.

– В каком смысле? – не понял Артем.

– Да в том, что вернулась она не одна, а с дочкой.

– Так, – обалдел от такой чудной новости Красногорский. – Не понял, с какой дочкой? У нее что, еще и дочь имеется?

– Теперь имеется, – поясняла мама, – Аня сказала, Ариша стала опекуном девочки, но они будут подавать документы на удочерение.

– Охренеть, – коротко, но емко охарактеризовал Артем чудные новости и повторил: – Охренеть. И что это за девочка?

– Анечка не вдавалась в подробности, сказала только, что девочка совсем маленькая. – И предложила: – Позвони Арине и сам обо всем расспроси.

– Ты же знаешь, мам, – напомнил Красногорский недовольным тоном, – она со мной разговаривать не желает.

– А может, пожелает теперь, – предположила Лидия Архиповна. – Аня сказала, Ариша изменилась за это время, видимо, не просто ей дались уход за отцом, его смерть и ребенок приемный, это же неспроста. – И повторила пожелание: – Позвони.

– Я подумаю, – не обещал он.

Он и так постоянно о ней думал, а уж в свете полученных новостей – так и подавно.

Два с половиной месяца прошло с того дня, когда она ушла, обиженная его признанием в нелюбви к ней. Два с половиной!

Конец октября на дворе.

Он скучал по ней, он вспоминал о ней и о Матвее каждый день, иногда лишь мимолетно, вскользь, по ассоциации с чем-то увиденным или услышанным в течение дня, иногда вспоминая подробно, когда всплывал перед глазами ее запечатленный образ и шкодная, веснушчатая рожица Матюшки.

Ему было так тошно, так бесприютно в душе, что он не знал, куда себя деть. Состояние такое странное, когда и умирать вроде неохота, и жить не хочется.

И он позвонил… Игорю. А кому еще?

В этот день Артем с верным другом Игорехой напились.

Вдвоем, у Красногорского дома, а Женька, отпуская мужа к Артему, напутствовала их обоих:

– Вам надо, а то вы оба на нервах, как пружины сжатые, ни на поминках не отпустили себя, ни на девятый день, все контролировали, за все отвечали. Ильи уж двадцать дней как нет, а вы так и не оплакали его толком и так и не расслабились до сих пор. – Но предупредила строго: – Только никуда не намыльтесь пьяные идти, если переберете, на подвиги не нарывайтесь.

Да куда там идти!

Пусть останутся только им двоим те их поминальные посиделки.

Игореню развезло быстро, а вот Артема почти совсем не брало – так, захмелел немного, и все, хоть и выпил немало – а голова соображает, только тоска еще пуще навалилась и не отпускает никак.

И Артема вдруг неожиданно потянуло на откровения об Арине, о Матвее, о том, как он признался ей, что не любит, а она отказалась выходить за него и сбежала.

– А я вот хотел спросить, – старательно выговаривал слова совсем пьяный, но еще что-то соображавший Игореня. – Ты ващет любил хоть одну бабу, Горыч?

– Ну мне казалось, что я любил Лийку.

– Да ну, – отмахнулся, как от сущей ерунды, Брагин, показательно скривив рожу, – она ж дура была, да еще с прибабахом конкретным, что там любить было. И потом, думал или любил?

– Нет, не любил, – признался Артем.

– Во-о-о-от, – назидательно протянул друг, да еще и палец выставил для того, чтобы подчеркнуть важность момента, – про что я и говорю, – и перескочил без всякой логики: – А пацаненка ее ты, значит, любишь?

– Его люблю, – подтвердил Артем и пожаловался: – Только теперь у нее еще и девочка какая-то появилась.

– Девочка – это хорошо. – Игорешу совсем повело набок, и он пьяненько заулыбался. – Я Женьке говорю: давай девочку родим, два парня хорошо, но доченька, это ж… – изобразил он что-то непонятное руками.

– Только неясно, что там за доченька…

– А ты возьми и спроси, – Брагин решительно рубанул рукой воздух и добавил: – Выясни. Вот так прямо спроси и выясни.

Икнул, прикрыл рукой рот, прислушался к процессам, происходившим внутри него, и покаянно признался:

– Я все, Горыч, рублюсь, кажись…

И завалился на бок, мгновенно заснув.

Артем раздел и уложил друга, накрыл его пледом и принялся убирать последствия их посиделок с журнального столика. Вынес в кухню грязную посуду и задумался…