– Я не знаю, мам, я не знаю, – задумчиво ответил Артем, обнимая и все поглаживая и поглаживая маму по руке.


В первый день прилета Арина развила какую-то кипучую, не совсем здоровую активность, умудрившись все обустроить, со всеми договориться, получить заветный пропуск на санаторский пляж, сходить на рынок и, что называется, «затариться» овощами-фруктами, продуктами, привести это добро на такси и смотаться по магазинам за шмотками, потом примчаться домой и приготовить ужин.

Анна Григорьевна внучку не останавливала, лишь наблюдала за этим нервным марафонским забегом от собственных мыслей и себя самой и помалкивала, отложив до поры неизбежный главный разговор.

Понятное дело, что Арина за день так умоталась на нервном драйве, что, уложив сына спать, уже практически в полубеспамятстве доплелась до отведенной ей комнаты и рухнула на кровать.

И проспала пятнадцать часов беспробудным сном без сновидений, даже ни разу не перевернулась во сне. И проснулась, чувствуя себя совершенно разбитой. Не обнаружив бабушку с Матвеем, позвонила, выяснила, что они как порядочные отдыхающие уже давно находятся на пляже.

Она долго стояла под душем, после которого выпила большую кружку крепкого кофе, сидя на веранде второго этажа и любуясь великолепным южным морским пейзажем. Заставила себя заняться хоть каким-то делом и разобрала чемоданы, приготовила обед, и в это время ее пляжники вернулись домой.

Когда наплескавшийся в море, набегавшийся, наверещавшийся от восторга и наигравшийся до изнеможения сынок, пообедав, мгновенно заснул, стоило его уложить в постель, Анна Григорьевна распорядилась безапелляционным тоном:

– Думаю, пора тебе, внученька моя дорогая, все мне объяснить.

– М-да, – без особой радости согласилась Арина.

Они устроились на веранде второго этажа с безалкогольным мохито, с удовольствием потягивая его по такой-то жаре, и Анна Григорьевна спросила своим особым, доброжелательно-железным тоном, после которого, как правило, было совершенно невозможно что-то скрывать, пытаться соскочить с темы или привирать, точно зная, что не прокатит:

– Так отчего мы, Аринушка, с такой стремительностью бежали прочь из Москвы, как от пожара?

– От обиды, сердечной боли и подлой несправедливости жизни, – перечислила Арина.

И рассказала все, начиная с момента, когда впервые увидела Артема Красногорского, шедшего по дорожке к дому с Матвеем на руках, приняв его за свою Судьбу. Рассказала об общении, которое у них сложилось, об их разговорах и о том, как ее неудержимо тянуло к нему и как ее прямо-таки обуревали чувства к этому мужчине. И о их близости поведала, которая не могла не произойти, при столь очевидной и сильной сексуальной тяге обоих, и о том, как Красногорский признался в своих отцовских чувствах к Матвею, и о причине своего стремительного побега.

Плакала, жаловалась на жизнь, на Красногорского и больше всего на себя саму, словно ее прорвало, и слова текли потоком, очищая и освобождая от переполнявшей душу горечи и обиды.

– Господи, бабуля, – негодовала она ужасно, – какая же я дура дурацкая! Представляешь, я ему в любви объяснилась! – и, прикрыв лицо ладонями, сложилась пополам.

Посидела так, пораскачивалась немного, испытывая жгучую обиду на Артема, ругая себя и сетуя. Сделав глубокий вдох, выпрямилась и посмотрела больными глазами на Анну Григорьевну.

– Он ведь так прямо и сказал: «Нет, я тебя не люблю!» Представляешь? – еле сдерживая слезы, все жаловалась она.

– Это странно, – задумчиво протянула Анна Григорьевна, глядя вдаль на просвечивавшее лазурной синевой сквозь деревья море. – Он вел себя совершенно не так, как ведут себя обычно люди с теми, кого не любят. Может, он сам не разобрался пока в своих чувствах?

– Господи, ба! – воскликнула, сокрушаясь и негодуя, Арина. – Что в них разбираться? Ты либо любишь, либо нет. Я люблю, он вот нет. Да, я ему нравлюсь, да, нам очень хорошо в постели, даже больше чем хорошо, мы просто нереально совпадаем в этом плане, у меня такого никогда в жизни не было, но не более того. Он бы никогда не сделал мне предложения, если бы не Матвей, и он достаточно четко дал это понять. Все.

– Не знаю, – не согласилась бабушка. – Мы же с Лидой наблюдали за вами и видели, как вы общаетесь, как вы друг на друга смотрите, тихо радовались, проявляя осторожный оптимизм, надеялись, что у вас все сложится.

– Ба, это простое сексуальное притяжение и ничего более. Он обычный мужчина, который любит секс, а если ему еще и женщина симпатична и с ней интересно поговорить, тогда вообще замечательно. И все, – настаивала Арина на своем и, резким движением вытерев тыльной стороной ладони слезы, объяснила: – Сейчас никто не циклится на сексе, считая его чем-то незначительным: подумаешь, переспали, все равно что в бане попарились или справили естественные потребности, ерунда! Какие там чувства-привязанности. Сейчас с этим все проще: переспал и пошел дальше. А у меня все как ни мужик, так либо страсти, либо любовь и страсти! – негодовала она ужасно. – Может, я какая-то не такая у тебя? С прибабахом?

– И все же я думаю, что не все так прямолинейно, – задумчиво произнесла Анна Григорьевна, не отреагировав на горячее выступление внучки должным образом. – По крайней мере, когда человек заявляет так открыто и уверенно, что кого-то не любит, он ведет себя совершенно иначе.

– Ба, – нервничала и заводилась еще больше Арина, – ну откуда тебе знать, у тебя же не было безответной любви?

– Давно живу, – вздохнув, улыбнулась Арине бабушка, – много чего знаю. Бог миловал, я любила всю жизнь одного мужчину, твоего деда, и совершенно взаимно. Но когда я была еще студенткой, меня полюбил один парень, которому я даже симпатизировала какое-то время, он был умным, интересным, очень активным молодым человеком. Но когда он признался мне в своей любви, я поняла, что не испытываю к нему именно те чувства, которые он ждет от меня в ответ. И я сразу же перестала чувствовать к нему какой-либо интерес. Понимаешь, Ариша, люди так устроены, что испытывают неприязнь к тем, кому что-то должны, и стараются всячески избежать общения со своими так называемыми «кредиторами». А любовь – это самый большой кредит, который может выдать человек другому человеку. И, когда любящий признается в своих чувствах и преподносит их, а другому нечем ответить и дать то, чего от него ждут, он начинает ненавидеть и всячески избегать любящего его. Так было и у меня. Я честно призналась, что не могу ответить взаимностью, и постаралась свести к минимуму наше общение. Но парень был настойчивым и так достал меня со своей любовью, что я его видеть не могла и буквально бегала от него. Пока не появился твой дедушка и не отвадил от меня всех моих поклонников и ухажеров.

– Артему Борисовичу совершенно незачем утруждаться: я призналась в любви, он ее отверг, и сбежала я, а не он от меня, – с горькой иронией пошутила Арина.

– Да перестань ты, – недовольно остановила внучку Анна Григорьевна. – Артем – умный мужчина и далеко не мальчик, он прекрасно понимал твои чувства еще до того, как ты в них призналась, но не остановил развития ваших отношений. А между вами не было пошлой, пустой сексуальной связи, страстишки дешевой. Да и жгучих больных страстей тоже, слава богу. Это же было совершенно очевидно и понятно. Но, честно говоря, я была бы рада и таким, если бы они у тебя появились.

– Опаньки, – удивилась Арина, – это почему, позволь узнать?

– Да потому что после Виктора ты вообще не подпускала к себе мужчин, даже на уровне друга. Ладно, я понимаю, ты носила Матвея, потом грудной ребенок, потом становление бизнеса, но последние время ты вполне могла и влюбляться, и встречаться с мужчинами, ты же совершенно игнорировала эту сторону жизни, сублимируя всю свою сексуальность только в работу. И после Виктора у тебя никого не было. А это не очень нормально и здорово для молодой женщины.

– А потому что, – усмехнулась Арина и процитировала фразу из известного шедевра, – «Наша сестра должна опасаться по своей горячности в любви». Про пылкость моей натуры нам с тобой все известно, а повторять предыдущий опыт мне совсем не хотелось.

– Да брось ты, – отмахнулась бабуля, – нет смысла защищать добродетель, на которую никто не претендует. Ты распугала всех мужчин окрест себя, пресекая любые их попытки сблизиться еще на подходе. Потому и забыла, что такое отношения между мужчиной и женщиной. Забыла, что такое флиртовать, влюбляться, заниматься сексом для удовольствия. У тебя в мозгу словно какой-то ограничитель вырос, мешавший тебе жить легко и, между прочим, потакать своей страстной натуре. Вот ты от внезапно обрушившихся на тебя сильных чувств к Артему и потеряла трезвый взгляд на вещи и, обуреваемая чувствами, видела только то, что хотела видеть. Человеческое сознание склонно упрощать и приукрашивать действительность, и мы все счастливы обманываться в своих мыслях и мечтах. Ты просто не рассмотрела его истинного характера, его натуры и не поняла, что он очень закрытый человек и, может, просто трусит открываться, распахивать душу и любить. Трусит пустить кого-то в свое сердце. Может, надо было не кидаться наутек, чтобы залатать свое разбитое сердце и залить душевные раны слезами, а проявить женскую мудрость, терпимость и как-то расшевелить его, помочь ему раскрыться.

– Но Матвея же он полюбил и честно в этом признался? – спросила Арина.

– Детей любить всегда проще, – вздохнув, ответила Анна Григорьевна, – тем более такого шкодника и умника, как наш Матюша.

– Ба, – восхитилась и попеняла одновременно Арина, – вот как ты умудряешься перевернуть любую проблему так, чтобы найти в ней что-то позитивное? Даже когда происходит трагедия?

– Трагедия, детка, – наставительно произнесла Анна Григорьевна, – это другое. Надо сначала попробовать проанализировать проблему, увидеть нечто иное, кроме самого очевидного, бросающегося в глаза. А там уж и убиваться, если захочется и деваться некуда. – И вдруг строго попеняла: – Ты, Ариша, не выдумывай: «трагедия». Слава богу, миновало нас, и ты знать не знаешь, что такое настоящее горе, и не приведи господь накликать. От разбитого сердца умирают только дураки, потому что это не любовь, а непреодолимое желание обладать другим человеком, умные же от неразделенной любви становятся философами и продолжают жить, радоваться жизни и любить хоть на расстоянии, хоть рядом. Жизнь не останавливается и всегда берет свое. Ты же знаешь, что все, что ни делается, всегда к лучшему.