Виктор находился в сознании и, увидев Арину, вошедшую в палату, в сопровождении сестрички, посмотрел ей прямо в глаза напряженным взглядом и поспешил заговорить, опережая девушку.

– Элла, – произнес он чуть охрипшим голосом, – это Арина, я тебе говорил, она экономист, представитель наших поставщиков, мы вместе ехали в министерство, – и спросил Арину дружески-озабоченным тоном: – Как вы, Арина, не сильно пострадали?

– Приятного мало, получила некоторые повреждения, но обошлось без переломов, – заставила себя улыбнуться Арина, но не удержалась, посмотрела ему в глаза особым взглядом, добавив: – Но пострадала.

Виктор Краст никогда бы не стал бизнесменом такого уровня, если бы не умел выдерживать взгляды любой эмоциональной и смысловой насыщенности: от убийственной ненависти до больного обожания. Поэтому он не отвел глаза и от Арины.

– А как вы, Виктор Олегович? – искренне поинтересовалась та. – Врач сказал, у вас тяжелые травмы, но опасности для жизни нет.

– Сейчас Виктора Олеговича готовят к операции, – ответила за Краста его жена, улыбнувшись Арине нейтральной светской улыбкой, не значившей ровным счетом ничего, и великодушно пояснила: – В основном пострадала правая сторона, есть переломы, сильные ушибы, сотрясение мозга. Травмы действительно тяжелые.

– Я, собственно, пришла узнать, как вы, Виктор Олегович, и вот, – Арина протянула руку за портфелем к медсестре, продолжавшей поддерживать ее под локоток, – принесла ваш портфель с документами. Я их из машины забрала, наверняка там что-то важное.

– Вот это вы молодец! – похвалил Краст, искренне порадовавшись (значит, и на самом деле есть в этом портфельчике что-то очень важное). – Я уж волноваться начал, Эллу даже к гаишникам хотел отправить.

Арина передала портфель госпоже Краст в руки, выдавила из себя еще одну вымученную улыбку и скомканно попрощалась:

– Выздоравливайте, Виктор Олегович. Успешной вам операции, и до свидания.

– И вы выздоравливайте, Ариночка, – сердечно напутствовал он ее отечески-дружественным тоном малознакомого человека.

Обратный путь в свою палату Арина запомнила с трудом, голова кружилась и болела, накатывала тошнота, да и все тело разболелось как-то сразу в один момент, а перед глазами все расплылось от навернувшихся, невыплаканных слез.

Медсестричка буквально дотащила девушку последние метры до койки, уложила, отчитывая нерадивую пациентку, пообещала нажаловаться врачу и ушла.

Арина уставилась невидящим взглядом в потолок и… не разрешила себе плакать.

Нашарила рукой на тумбочке у кровати смартфон и набрала бабушкин номер.

– Ба… – прохрипела она, – я попала в аварию…

– Где ты, детка? – ровным голосом спросила Анна Григорьевна, и Арина мысленным взором увидела, как сразу же собралась бабуля, как распрямила плечи, готовясь встречать очередной жизненный удар, и улыбнулась.

И только тогда, через эту горькую улыбку любви к своей необыкновенной бабушке, которая сейчас примчится спасать, выручать, прикрывать свою внученьку от всех бед и напастей, прорвались ее горькие слезы.

– Я в Склифосовского, – улыбалась, заливаясь слезами, Арина. – Жива, ничего не переломано, – и зажмурилась, уговаривая себя не пугать бабулю, не жаловаться… – Ба… – и произнесла тоном обиженного ребенка, – мне так плохо. Так плохо.

– Я уже еду, детка, держись! – подбодрила ее своим особым голосом бабушка, как умела только она.

Только она.

– Совсем немного продержись, я сейчас приеду.

– Я держусь, бабуль, держусь, – сквозь слезы пообещала внучка.

К тому моменту, когда перепуганная Анна Григорьевна примчалась в больницу, Арину уже перевели в отделение травматологии, в отдельную вип-палату. Кто оплатил эту дорогущую шикарную палату – ее начальство или сам господин Краст проявил внимание и заботу такого рода, Арине было безразлично.

Уединенность – это единственное, что ей сейчас требовалось больше, чем медицинский уход.

– Ариша, детка, – Анна Григорьевна влетела в палату стремительной, энергичной походкой, – я уже пообщалась с твоим лечащим врачом и все разузнала.

Бабушка поставила на тумбочку пакеты с гостинцами, наклонилась к внучке, у которой тут же потекли слезы, поцеловала ее в лоб, погладила по голове, поцеловала еще раз и села на стоявший у койки стул, взяв в руку ладошку Арины.

– Все, Аришенька, включая и новость о твоей беременности, – добавила Анна Григорьевна.

– Бабушка, – плакала Арина, – у него жена.

– Ну, – качнула головой Анна Григорьевна, сразу же поняв, о ком и о чем идет речь. – Этого можно было ожидать, все же не мальчик, уже сорок лет.

– Нет, ты не поняла, – объясняла Арина. – У него настоящая, законная жена, а не бывшая. И дети. Трое. Старшей пятнадцать, среднему десять, а младшему… – она прикрыла глаза, справляясь с подступающей истерикой, – младшему полгода, ба. Полгода, понимаешь!

– М-да, – вздохнула бабуля, – нечто подобное я и ожидала.

– Как? Почему? – поразилась Арина.

– По многим причинам и неким, скажем так, типичным маркерам поведения Виктора Олеговича, – спокойно объяснила Анна Григорьевна.

– Но почему ты мне ничего не сказала, не предупредила? – задохнулась от удивления Арина.

– А ты бы меня услышала? – грустно усмехнулась бабушка. – Поверила бы в мои подозрения и выводы?

– Я не знаю, – подумав, честно ответила Арина. – Но ведь это такое страшное, такое… подлое предательство и обман! Если бы я знала, что он женат, у него настоящая семья и дети…

– То что? – остановила ее вопросом бабуля. – Отказалась бы от встреч с ним? Не пошла бы на интимную близость? Не стала бы жить вместе?

– Нет… – посмотрев потрясенным взглядом на бабушку, прошептала Арина, – не отказалась.

– Вот в том-то и дело, Аришенька, – нежно погладила ее по лицу бабуля. – Вас обоих захватил приступ страстного притяжения друг к другу, преодолеть который вы оба не смогли бы, хоть земля провались. И Виктор Олегович, будучи старше и опытней, хоть и продолжал испытывать к тебе страсть и неодолимое желание, но достаточно быстро совладал с собой и пришел к состоянию управляемого и контролируемого безрассудства, направив его в приемлемые и удобные ему рамки. Ты же, по молодости и горячности своей, вся была в чувствах, в страстях, находясь под влиянием его несомненно сильной и невероятно притягательной мужской личности. Ничего удивительного.

– Но зачем он меня обманывал? – недоумевала Арина. – Вот ты сказала, а я сейчас поняла, что тогда, когда я его встретила, меня не остановило бы никакое знание о его семье, о его жене и детях, и я бы все равно была бы с ним, куда бы он меня ни позвал, – и возмутилась, взмахнув руками от захлестнувших ее эмоций: – Но зачем, зачем было это предложение выйти замуж, эти рассуждения о нашей долгой совместной жизни, это обручение, эта квартира, наконец?! Зачем, бабуль? Я бы не стала с ним съезжаться и жить, и не рассчитывала ни на что, а просто спала бы с ним, когда он приезжал. Он же это понимал, ба! Он же знает, что я никогда не уведу мужчину из семьи, никогда! Я же рассказывала ему, как меня бросили родители, как мама выбрала другого мужика вместо меня, что я всегда на стороне жен, которых обманывают мужья!

– Думаю, потому и врал, что прекрасно понимал тебя и твой характер. Подозреваю, что Виктор Олегович не лишен некоторого романтизма и самолюбования, и в случае с тобой ему не нравилась роль изменяющего мужа, богатого любовника молодой девчонки, к которой он на самом деле испытывал сильные чувства, ему не хотелось, чтобы ты воспринимала его только так. Ему импонировала роль твоего героя, в чем-то заменившего тебе отца, человека, на которого ты смотришь с обожанием, которым восхищаешься и за которым готова идти на все. И все же, думаю, для него ты была больше, чем просто страсть к молодой, красивой девочке, иначе он не зашел бы так далеко, делая предложение.

– И как мне теперь жить со всем этим, ба? – Сев на кровати, схватив двумя руками бабулю за руку, Ариша глядела на нее больными глазами, из которых все катились и катились слезы. – Это же такое предательство, такое предательство… Почему меня все предают, ба? Почему? Все, кто мне важен, кого я люблю, сначала родители, потом дед так неправильно, так обидно умер за какой-то завод, а теперь вот и Виктор. Я что, какая-то ущербная, ба?

– Так, стоп! – строгим, недовольным тоном остановила ее стенания Анна Григорьевна и возмутилась: – Это что за ерунда такая, а? Полная хрень, как вы нынче говорите! Ну-ка успокойся, тебе нельзя волноваться. И послушай меня. – Она положила вторую ладонь поверх их сцепленных ладоней, тряхнула руки и заговорила четким, убежденным тоном: – Во-первых, тему родителей ты давно закрыла и давно поняла, что никто тебя не предавал, а предавали они исключительно самих себя, изгадив собственную жизнь. С этими комплексами ты справилась еще в подростковом возрасте, тем более их только благодарить надо, что ты осталась со мной, а не с матерью, сменившей уже и не упомнить скольких мужей. С дедом вроде бы тоже разобрались, и ты простила все свои детские обиды. Сейчас ты впадаешь в комплекс жертвы, припоминая все свои обиды, все тяжелые жизненные ситуации, в которых тебя, якобы бедненькую, ужасно обижали, и только пуще накручиваешь себя и жалеешь. Остановись, Ариша. Быть жертвой – это тоже привычка. Вот не имела ее – и нечего приобретать, замучаешься отделываться потом. – И наставительно отчитала: – Надо в любой ситуации вести себя с достоинством, как бы тяжело ни было.

– Но ведь больно, бабушка, – жаловалась Арина. – Это так обидно, так нечестно, так…

– Да, я понимаю. – Высвободив одну руку из сплетения их ладоней, бабушка погладила Арину по голове. – Только если ты перестанешь держаться за эту боль, обиду и жалость к себе и проанализируешь все спокойно, холодным разумом, то поймешь, что во всей этой ситуации полно плюсов, и это сплошь положительный для тебя исход.

– Это как? – поразилась Арина, нервно хохотнув, и вытерла слезы неосознанным, каким-то по-детски беззащитным жестом.