Ну а я здесь, потому что, как ни странно, мне нравится этот бар. Нравится Нолан, что вечно треплется о своей жене и двух сыновьях. Я захожу сюда, и меня сразу все узнают, поднимают бокалы, наполненные дешевым пивом, чтобы поприветствовать. Здесь нет фальши; эти люди не улыбаются, чтобы расположить тебя к себе; они улыбаются, потому что хотят сделать это. И они прямо скажут, что ты – дерьмо, если это так. И за это я люблю «Муди». Я могу быть самим собой.

Я пригласил Агнес в этот бар, потому что мне бы не хотелось, чтобы все мои авторитетные знакомые уже завтра с утра обменивались сплетнями о нашем «свидании». Хотя я не думаю, что это можно назвать так. Это определенно не свидание. Я даже не знаю, что это. Я предложил ей встретиться, а она согласилась, чего я, конечно, не ожидал. Точнее, не ожидал, что она так быстро даст добро. Но, тем не менее, сейчас я сижу за одним из столиков в середине бара и поглядываю на наручные часы, ожидая, когда красивая девушка среднего роста и с волосами ниже спины, войдет в дверь напротив.

Мы с ее сестрой познакомились пять лет назад, когда она впервые приехала в Палм-Бей после переезда тети в этот город. Она не общалась особо ни с кем здесь, кроме Майкла. Обходила стороной даже Шеннон. Я и подумать не мог, что у нее есть сестра-близнец. Мало кто вообще знал об этом. Джереми вздыхал каждый раз, когда видел ее. В то время мы еще учились в старшей школе, и как только он узнавал, что Саманта снова в городе, улыбка на его лице расцветала. Он был полностью и безоговорочно влюблен в ее дерзость, находчивость и… полное равнодушие к нему. Это, как ни удивительно, его заводило. Он был совсем юн, только познал секс и хотел получить малолетку, которой еще даже не исполнилось шестнадцати. Но она тусовалась только с Майклом, нашим другом. В конце концов, пару лет ее гостевых визитов не прошли бесследно. Они с Майклом были неразлучны, когда она приезжала. Он говорил, что она не хочет общаться с нами. Мне было все равно, но просто меня бесило, что он так много времени проводит с Сэм. Они переписывались, общались. И, возможно, Майкл даже знал про Агнес, просто Сэм просила его не говорить. Они были лишь друзьями, я это точно знал. Между ними не было страсти, похоти, любви – лишь преданная дружба, достойная восхищения.

Он умер в тот день, когда ее не было. На поле. Саманта должна была приехать и сидеть рядом с остальными болельщиками на трибунах. Я помню, что Джереми очень волновался, потому что это была его первая игра после травмы колена – он не хотел облажаться. Он хотел показать себя героем – ради нее. А Майкл ждал Сэм, чтобы она болела за него, за нас, как и всегда это делала. Ему это было нужно. Но когда он отдавал пас на двадцатой минуте игры… я не знал, что происходило в тот момент, я не знал, что именно сейчас происходит с его сердцем. Я видел лишь то, что мой лучший друг упал без сознания. Врачи скорой помощи вынесли вердикт моментально, но я не хотел верить – я просто не хотел признавать, что это моя вина. И мне часто приходит один вопрос в голову: если бы Майкл умер при других обстоятельствах, было бы мне так же плохо, как и сейчас? Все эти два года я съедаю себя заживо, но я почти никогда не снимаю маску.

Его сердце остановилось мгновенно. Я знал, что так могло произойти, но я ничего не предпринял, чтобы это остановить. За неделю до матча Майкл сказал мне, что ему наплевать, что произойдет, он знает, на какой риск идет, но ему хочется делать то, что он любит больше всего в жизни – играть в футбол. Если бы его родители чуть меньше путешествовали, чуть меньше доверяли единственному сыну, возможно, они бы его не лишились. Возможно, Майкл был бы жив.

Это моя вина тоже. И всегда будет. Я прокручиваю в мыслях слова Майкла о его желании играть. Я всегда их прокручиваю. И, наверное, поэтому в тот вечер в кладовке я был с Агнес настолько суровым. Я ей все высказал. Я уверен, что сказал так, как выразился бы мой друг. Я просто очень хотел, чтобы она принимала решения сама – а не кто-то за нее.

Сэм и Джереми узнали о том, что я был в курсе болезни Майкла практически за неделю до того, как Саманта надолго покинула Палм-Бей, прежде опозорив меня перед всем городом. Очевидно, что она сняла то видео со мной уже давно, когда была в моей квартире, ради шутки. Оставила там камеру, чтобы потом мы вместе посмеялись. Но когда я выпил и рассказал ей и Джер, что лишь мне более года назад Майкл рассказал о приобретенном пороке сердца, она просто взвыла от боли, и для этого ей не нужно было кричать. Ее карие глаза, медленно наполняющиеся слезами, были тому доказательством. Я рассказал им, что с новостью о своей болезни Майкл пришел только ко мне, ему нужно было выговориться, он плакал, но просил никому не говорить: ни его родителям, ни тренеру, ни нашим друзьям – никому. Я и не сказал. Я видел, как ему трудно давалась пробежка и раньше, и мне показалось это странным, поэтому я уговорил его обратиться к врачу. Но я не ожидал, что все настолько серьезно. Майкл хотел играть. Это было его страстью. Он продолжал делать это, продолжал спортивные тренировки, но в один из дней его сердце не выдержало. Если бы я просто пошел к тренеру и сказал бы ему все как есть, мне бы не пришлось скорбеть по нему. Нам бы всем не пришлось.

Саманта через несколько дней после моего пьяного монолога успокаивала девчонку, с которой я трахался. Клянусь, я не знал, что она девственница! Я не собирался лишать ее невинности. Если бы я был осведомлен о том, что ее никто еще не трогал, не притронулся бы к ней. Но все случилось, как случилось, и я сказал ей, чтобы не рассчитывала на что-либо серьезное, еще и накричал за то, что она решила опустить тот момент, где она рассказывает мне про эту чертову пленку, которая была в ее вагине! И, конечно, я не мог предвидеть, что эта стерва неплохо общается с Сэм. В общем, Саманта решила использовать видео со мной, танцующим голым посреди своей квартиры, в мой день рождения. Когда она вышла на сцену, я почуял неладное… Она сказала всем, какой я ужасный и «поздравила» меня очень оригинально, из-за чего я лишился работы, которую очень хотел получить. Чтобы уехать отсюда, уехать из Палм-Бей.

Смерть Майкла нас соединила – его друзей. Я нуждался в Сэм, она напоминала мне о нем, напоминала о том, как сильно он любил ее. Но правда о смерти Майкла убила нашу дружбу. Только Джереми остался на моей стороне. Я знаю, он тоже обвиняет меня, но он меня не оставит. Я его не достоин. Как бы поступил Майкл на моем месте?

После похорон я вернулся домой и заперся у себя в комнате. Я открыл ноутбук, страница в твиттере была завалена бесчисленным количеством неискренних соболезнований. Я даже не читал. Только смотрел на экран, а потом пальцы, словно сами по себе стали щелкать по клавиатуре. Я не удаляю эту запись до сих пор. «На одну звезду ярче…». Я знаю, что Майкл стал звездой на небосклоне. Я это знаю. Я смотрел на то, что написал достаточно долго, а потом слезы полились, и их уже было не остановить. На следующий день я отправился в тату-салон и мастер набил мне по моей просьбе татуировку на левой лопатке в виде одной маленькой пятиконечной звезды и другой – большой. Этот рисунок олицетворяет Майкла. Он – это большая звезда, а маленькая звездочка – это остальное небо, все остальные созвездия и планеты, которые рядом с ним кажутся мне совершенно незначительными. И каждый раз по ночам, когда я поднимаю глаза вверх, я нахожу Майкла там – самая яркая звезда, самая большая, самая значимая для меня. Для всех нас.

Ни Джер, ни Саманта не стали просвещать хоть кого-то в то, что по моей причине погиб наш друг. Они могли бы рассказать его родителям, моим родителям, но нет. Это остается нашей тайной. Тайной, которую храним мы четверо.

Родители Майкла снова путешествуют. Кажется, они не потеряли сына, их счастливые лица на фотографиях в инстаграмме свидетельствуют о том, что они наслаждаются жизнью. Я не могу их судить, только Майкл никогда не знал настоящей родительской любви и заботы. Ему давали много денег, подарили дом, дали ему возможности и оставили одного. Друзья стали ему семьей, которую он создал сам. Мы знали друг друга с детства, и он очень походил внешностью на Джереми. У них обоих темные волосы, слегка длинноватые, подкручивающиеся на концах. Они одного роста и телосложение у них практически одинаковое – оба спортивные и жилистые. Их часто принимали за братьев и… у меня вылетает каждая долбанная мысль из головы, когда дверь впереди в очередной раз открывается. Но в проеме оказывается не бородатый здоровяк, как две минуты назад. Она так нерешительна, ищет меня глазами, но потом находит взглядом и проходит через весь зал к столику. К сожалению, все остальные места заняты, иначе я выбрал бы что-нибудь более отдаленное, где мы могли бы уединиться.

Не знаю, что Ники сделала со своими волосами, но они у нее сейчас выглядят более пышными, чем обычно. И эта юбка. Эта короткая черная юбка просто сводит с ума, особенно, в сочетании с красной блузкой, которую, уверен, раньше девушка застегивала на все пуговицы. Но не сегодня. Этим вечером они расстегнуты ровно настолько, что когда Ники приближается, я могу разглядеть ткань черного лифчика, выглядывающего из-под блузки. Думаю, даже говорить не стоит, что происходит со мной. Ники вообще носит такие туфли? Где она взяла обувь на таком высоком каблуке? Мне нравится, что ей все равно не сравняться ростом со мной, какие бы туфли она ни обула. Это чертовски здорово. Это чертовски заводит.

Девушка присаживается за столик напротив меня, заставляя меня медленно и мучительно сглотнуть, наблюдая, как бугорки ее груди не остаются неподвижными при каждом ее движении. Дьявол.

Я провожу ладонью по лицу и вздыхаю:

- Ты же понимаешь, что если пришла ко мне в таком виде, то домой я тебя ночью не отпущу.

Она улыбается, глядя на свои ногти, которые она выкрасила в бардовый цвет. Ее голос тих, но мне все прекрасно слышно:

- Просто закажи мне что-нибудь выпить.

Я, подобно мальчишке, теряюсь в ее обществе. Что за хрень? Но я протягиваю руку вверх и подзываю к нам официанта. Это какой-то новый невысокий парень; раньше я его здесь не видел.