Когда я вернулся домой, наша квартира сияла. Лелия сказала, что все убрала, из духовки доносился запах чего-то горячего, мучного, что было непривычно, потому что она редко сама готовила. В квартире было натоплено от души, как будто она весь день держала отопление на максимуме; горели все лампы, каждая светящаяся точка отбрасывала яркий круг на деревянную поверхность. Создавалось впечатление, что мы живем в старом домике, смастеренном на ветках дерева, который мерно покачивается себе над Мекленбур-сквер: здесь тесно, зато пахнет деревом. Она сидела, скрючившись, на куче подушек прямо на полу и, глядя на экран монитора, покусывала себе ногти. Волосы у нее были гладко причесаны, но такой красивой я ее еще не видел. Я рассматривал ее в ярком свете ламп, как будто увидел заново, такое происходило со мной каждые несколько недель. Больше всего меня удивляла идеальная правильность ее черт, несомненно прекрасных.

Увидев меня, она улыбнулась. Выражение «Мадонны в скалах» уже исчезло с ее лица.

Струи дождя колотили по окну, на улице с металлическим звуком упало что-то тяжелое. Недавно проклюнувшееся солнце снова спряталось в зимнюю берлогу. Я посмотрел в окно на изменчивую непроглядную синь. Мне было радостно. Не я один понимал красоту чахлой зимы. Кто? По окну хлестнул дождь. Сильвия. На длинных занавесках понизу собралась полоска пыли.

Вдруг любовь к Лелии накатила на меня с неведомой раньше силой, да так, что мне захотелось взвыть, закричать: «Никогда не бросай меня, я твой единственный, выходи за меня».

— Выходи за меня, — сказал я, но голос захлебнулся волнением, и слова, которые пришлись на секундное затишье между порывами ветра, прозвучали как-то скомканно. Хочу ли я этого? — мгновенно возникла мысль. Неужели я этого действительно хочу?

— Ты серьезно? — спросила она, повернувшись ко мне. Она пожирала меня глазами, своими большими азиатскими глазами. Я утонул в их бездонной коричневой глубине.

— Да, — подтвердил я.

— Ты правда этого хочешь? — Один уголок ее рта нервно дернулся. Похоже, она колебалась.

— Ну конечно же, конечно. Я всегда этого хотел. Каждый раз, когда мы произносили это. Но теперь я хочу это сделать прямо сейчас. Сколько можно тянуть кота за хвост? Давай поженимся сейчас.

— Сейчас?

— Да.

— А разве для этого не надо заранее записываться? То есть ты предлагаешь выйти на улицу, найти свидетелей? Так, что ли? Но я хочу, чтобы при этом мама присутствовала.

— Хорошо, хорошо. Тогда на следующей неделе. Завтра.

— Я согласна, согласна, но к чему такая спешка? Не из-за этого? Точно?

— Нет, что ты, — нетерпеливо сказал я, сжимая ее руку, которую она положила себе на живот. За окном бесился ветер, то и дело просачиваясь в комнату отдельными струйками. — Просто я хочу. Мне и этого вполне достаточно. Мне вдруг ужасно захотелось как-то выразить свою любовь к тебе, Лелия Гуха. — Я сел рядом и взял ее за плечо, довольно резко. — Валяя дурака, мы лишних пятнадцати штук не заработаем, а мне действительно до чертиков хочется на тебе жениться. Назови хотя бы дату. Просто назови дату.

Она снова заколебалась. Я обиженно нахмурился.

— Двадцать шестого июня, — сказала она.

— Почему аж в июне? Почему так не скоро?

— Это же… А ты не помнишь?

Мысли завертелись, я напряг память. Это был один из этих невозможных тестов, которые устраивала мне Лелия и которые вечно заставали меня врасплох.

— Э-э-э… — протянул я.

— День рождения папы, — сказала она.

— Ах да, точно! — воскликнул я. Ее губы немного напряглись. Она посмотрела в сторону. Теперь в любую секунду можно было ожидать появления «Мадонны в скалах». Я не стал об этом задумываться. — Так ты хочешь этого?

— Да, хочу.

— Тогда мы обязательно сделаем это. Согласна ли ты стать моей женой двадцать шестого июня?

— Да.

Я выразительно посмотрел на нее, выжидательно подняв бровь.

— Согласен ли ты взять меня в жены? — спросила она.

— Да, — сказал я, притянул ее к себе и поцеловал.


Мы поужинали чабаттой, которую она разогрела в духовке, нашли в холодильнике несколько кусочков сыра, хумус[27] с истекшим два дня назад сроком годности и какие-то ужасные вегетарианские сосиски, потом после пробежки из холодной ванны нырнули под одеяло, побросав халаты прямо на кровать.

— Я все думаю, — сказала она.

— О чем, любовь моя? — буркнул я, пытаясь, пока не нагрелась постель, надышать теплым воздухом под одеялом.

Она прижалась ко мне спиной.

— У меня из головы не выходит один образ, — прошептала она в одеяло, так что я с трудом разобрал ее слова.

За окном с жалобным криком пронеслась чайка. Кто это говорил о чайках в Блумсбери? Попытался вспомнить, но решил не напрягаться. Погладил Лелию по бедру. Она вся задрожала и вдруг, совершенно неожиданно, повернулась ко мне лицом. Я думал, она в моих объятиях засыпает. Я погладил ее по спине через ночную рубашку.

— По коже, — попросила она.

Я запустил руку под легкую ткань и прошелся пальцами по лопатке. Кожа была горячей. Моя рука двинулась ниже вдоль спины. Она, немного приподнявшись на бедре, подалась ко мне.

— Вот этот образ, — она придвинулась еще ближе, так что ее груди прижались ко мне. — Два тела, плотно прижатых друг к другу.

Я губами взялся за ее мочку.

— М-м-м, — промычал я.

Ее жаркое дыхание обжигало мне шею.

— Вот… — неопределенно буркнула она и щелкнула меня по соску.

— Так расскажи мне, — шепнул я, целуя ее в грудь. Дыхание Лелии начинало меняться.

— Я постоянно представляю себе прижатые друг к другу тела, — произнесла она. — Не наши.

Я крепче обхватил ее руками и приник губами к шее.

— Может быть, это я, только намного моложе.

— Изменщица, — ласково укорил ее я.

— Двое… почти дети. Рядом.

— Что?

— Ричард, — позвала она, и я услышал, как у нее во рту хлюпнула слюна. Дыхание ее опять стало другим. Она легла на спину и призывно посмотрела на меня. — Прижмись ко мне, — еле слышно выдохнула она и тихо застонала, когда моя рука стала опускаться ниже. Теперь я гладил ее быстрее, но мягче.

— Так ты, Лелия Гуха, оказывается, любитель клубнички.

Она прыснула и прижалась ртом к моей шее. Она была возбуждена, ее тело источало жар и запах. Ее желание каким-то образом подчиняло меня.

— Что самое развратное ты делал в своей жизни? — произнесла она, ее слова веселым ручейком влились мне в самое ухо. — Кроме того, о чем ты мне рассказывал.

— Господи! — сказал я, чувствуя, как она сжала пальцами мою ягодицу. Я уже почти не шевелился. — Не знаю. Секс втроем?

— Наверняка было что-то покруче, — предположила она.

Я повернулся на живот. Воспоминание о бледном гордом видении, прижавшемся к моей руке, вспыхнув в мозгу, перетекло в чресла. Издав невольный стон, я взял Лелию за бедро. Прогнал воспоминание, но оно вернулось, взбаламутив остальные мысли. Несколько долгих секунд я обдумывал его, потом опять отделался от него. Открыл глаза, посмотрел на Лелию, увидел ее темные глаза и вычеркнул из памяти призрак.

— Так-то лучше, — проворковала Лелия и придвинулась ко мне. — Сильнее, — велела она. Я впился в ее кожу зубами, она вскрикнула. — Больно, — пожаловалась она, и голос у нее был грудной, томный.

— Такой я тебя никогда не видел, — сказал я.

Не глядя на меня, она улыбнулась, прошептала что-то так тихо, что я не смог разобрать слов.

Я положил согнутую в колене ногу на ее бедра.

— Да, — быстро, на выдохе согласилась она.

Я лизнул плечо в том месте, где укусил. Она резко выдохнула. Фантом задрожал.

Ее губы дрогнули и устремились навстречу моим, она приняла меня, наши тела переплелись, мы обнимались и ласкали друг друга лихорадочно, вскрикивая, и в первый раз в жизни мы достигли оргазма одновременно.


Утром в компьютере я обнаружил очередное электронное письмо с отрывком из романа. Я уже стал к этому привыкать.

«В доме у нас был свой уголок. Рядом с погребом был маленький дворик, где рос мох и плодились улитки и где мы копошились в зарослях светло-зеленого папоротника, который рос на кучах сажи. Там мы и играли, и строили планы. Мы становились одним человеком, лишь когда бывали в доме, в гардеробной.

Я очень старалась быть хорошей. Пыталась проявить силу воли, но моя «неправильность» брала свое, я отказывалась от еды, пока голод не начинал реветь во мне с такой силой, что становилось страшно.

Пока новый ребенок подобно опухоли рос внутри живота, я поняла, что пришло время воплотить в жизнь планы, которые бурлили у меня в голове. Однажды в гардеробной мы задумались о размерах грудной клетки младенца».

Мне кажется, на какое-то время я понял, кто шлет мне эти отрывки. Но я отнюдь не хотел этого. Под защитой добровольного неведения я бегло просматривал их, не в силах отделаться от чувства, что оказался в роли преследуемой жертвы, после чего удалял их из памяти компьютера и, в меньшей степени, из своей. Но чем больше я думал о Сильвии, тем больше мне хотелось читать ее странные фантазии. Я прочитал и удалил последний отрывок. Было без четверти девять.

На работу пошел не напрямую, а сделал крюк через небольшой парк, спрятанный в дальнем конце Мекленбур-сквер. Я вышел довольно рано, что в последнее время со мной происходило часто, и, прогуливаясь в этом потаенном уголке природы по извилистой дорожке, петляющей между теплиц и старых могил, осознал, что на самом-то деле шел не на работу. Я неторопливо прошел к дальним воротам, хрустя по обледеневшим пучкам травы, подталкиваемый туманными побуждениями. Последний раз я видел ее на Марчмонт-стрит, когда она свернула за угол по направлению к Тависток-сквер, я не знал точно, где она жила. У секретаря, скорее всего, есть ее адрес, но я не помню, чтобы когда-нибудь спрашивал ее об этом, и в любом случае я не стал бы околачиваться на ее улице в надежде на встречу. Но мне ничто не мешало просто бродить по промерзшему парку, мимо грузовых машин и удовлетворять свое неоформившееся побуждение.