— Где у вас болит, дитя мое?

У него был очаровательный акцент — не столь заметный, как у отца Молино, и не совсем обычный, словно на его речь повлияла не одна, а несколько культур.

— Я не ребенок, — через силу выдавила Прю, позволив Шапелю заключить ее в теплый круг своих рук. Она всегда терпеть не могла, когда вокруг нее суетились, но все равно было приятно ощущать себя в безопасности.

Поскольку Прю не ответила на его вопрос, Шапель не стал задавать его снова. Силы небесные, ведь он был в полушаге от того, чтобы причинить ей вред… Он никак не ожидал, что кто-то будет стучаться днем в его дверь — ведь к этому времени отец Молино уже успел рассказать всем о его странном «недуге», и это должно было обеспечить ему уединение. Впрочем, следовало бы предвидеть, что женщина, прогуливавшаяся в его обществе среди ночи в одном пеньюаре, не остановится перед тем, чтобы появиться у его дверей.

Но нет, она не просто так явилась к нему. Одного беглого взгляда на разбросанные по полу книги хватило, чтобы понять остальное. Все они имели отношение к Тинтагелю и королю Артуру. И Прю специально принесла их, чтобы ему было чем себя занять. Такой глупенькой и такой доброй оказалась малышка Прю, и вид ее, корчившейся на полу от боли, разрывал ему сердце.

Когда Шапель проснулся от ее стука в дверь, демон внутри его тотчас сообразил: на дворе день и он находится в смертельной опасности. Инстинкт самосохранения, присущий диким животным, взял верх, заглушая все прочие чувства. Шапель готов был зубами и когтями бороться за свое существование. Но когда увидел Прюденс на полу, с выражением безмерного страдания на лице, демон тут же затих и смягчился, словно перепуганный ребенок.

Шапель привлек девушку к себе и помог подняться, вес ее казался таким ничтожным в сравнении с его силой. Прю выглядела смертельно бледной, лицо от боли покрылось потом. Едва ли это могло быть следствием обычного падения.

— Где ваша комната? — Он решил сам отнести ее туда, устроить поудобнее, а затем позвать прислугу.

— В восточном крыле, — ответила она с явным усилием. — Третья дверь слева.

К счастью для Шапеля, по пути встретилось единственное окошко в самом торце, а Прюденс казалась слишком расстроенной, чтобы обратить внимание на неестественную быстроту, с которой он двигался, или легкость, с которой он ее нес. Шапель старался держаться ближе к стене, чтобы избежать света, просачивавшегося со стороны вестибюля. День выдался не слишком ясным, однако Шапель все же чувствовал жар на лице и руках.

Восточное крыло оказалось точной копией западного и, к счастью, таким же темным. Почти тут же кожа Шапеля начала остывать, жар сменился легким покалыванием. И почему он не позвал на помощь слуг прямо из своей комнаты? Почему ему вздумалось разыгрывать из себя героя, рискуя быть разоблаченным? Не иначе как он напрашивался на неприятности.

— Благодарю вас. — Прю так и не открыла глаза. — Вам, наверное, не слишком удобно находиться на свету.

Значит, Молино уже успел поделиться придуманной историей со всеми обитателями дома.

— Ничего страшного. — В такой момент еще одна ложь не могла причинить вреда, в особенности если это избавит ее от чувства вины.

Шапель остановился у третьей двери по левую сторону коридора и уже хотел войти, как вдруг глаза Прю широко распахнулись.

— Погодите!

Шапель так и замер на месте.

— Что?

— Вам нельзя туда заходить.

Он через силу улыбнулся:

— Уверяю вас, ваша добродетель со мной в полной безопасности, мисс Райленд.

Он повторил ее же собственные слова, произнесенные накануне ночью, и губы Прю чуть скривились:

— Меня заботит вовсе не это, мистер Шапель. Занавески в моей комнате раздвинуты. Мне бы не хотелось, чтобы вы пострадали из-за меня.

Пострадал из-за нее? Она едва могла говорить от боли и тем не менее беспокоилась о нем! Помоги ему Боже, но доброта этой женщины проникала прямо под кожу, подобно острой игле.

— Поставьте меня на пол, — слабым голосом скомандовала Прю. — Я могу добраться до постели и сама.

Шапель нахмурился и приоткрыл дверь.

— Не говорите глупостей.

Она пыталась сопротивляться, словно воробышек в когтях у льва.

— Шапель, прошу вас!

То отчаяние, с которым она произнесла его имя, остановило его. Дело явно было не только в его безопасности — она хотела войти в комнату самостоятельно, держась на ногах и превозмогая боль.

Почему? Что с ней? Это падение не случилось просто так, но было чем-то вызвано, и это «что-то» пробуждало в Прю бессильную ярость.

Что ж, Шапель вполне мог понять ее чувства. Медленно, осторожно он опустил девушку на пол, придерживая за плечи до тех пор, пока не убедился, что она в состоянии держаться на ногах. Прю все еще не могла разогнуть спину, но стояла твердо.

— Не хотите ли, чтобы я позвал кого-нибудь из слуг?

Он хотел спросить о причинах ее недомогания, но все-таки не стал. В конце концов, его это не касалось, и скорее всего сама Прю не желала делиться переживаниями с кем бы то ни было. Черт побери, да он сам не хотел этого знать! Ясно, что падение каким-то образом связано с ее поисками Грааля, ведь Прю говорила, что на них ее толкнуло отчаяние. И Шапель не хотел думать, чем оно вызвано, ибо в любом случае не смог бы помочь.

— Ну вот, теперь со мной все будет в порядке. Благодарю вас.

Столько уязвимости было в ее взгляде, что Шапель просто кивнул в ответ, наблюдая, как она медленно, с усилием повернулась к нему спиной и открыта дубовую дверь. Волна жара ударила в лицо, словно сам дневной свет негодовал против его присутствия в своих владениях. Шапель тут же отпрянул назад в тень. Прю же, едва оказавшись в своем святилище, начисто о нем забыла и закрыла за собой дверь.

И Шапель остался в одиночестве. Он не спеша выпрямился и вернулся во мрак своей спальни, чувствуя покалывание по всему телу и тревогу в сердце за эту странную молодую женщину, привлекавшую его как пламя мотылька — и в то же время далекую и недоступную, как солнце.


Лауданум, который приняла Прю, чтобы облегчить боль, помог проспать остаток дня. Кэролайн настояла, чтобы Прю пообедала у себя в комнате и оставалась в постели, хотя именно этого ей хотелось меньше всего. Вечером Маркус поднялся к ней, чтобы вместе выпить чай и обсудить работу, проделанную за день. Разумеется, они встретились в ее гостиной. Кэролайн могла поощрять Прю к смелым поступкам, однако она все же считала необходимым придерживаться правил приличия.

Несмотря на то что Маркус был в восторге от того, как близко им удалось подобраться к желанной цели, самым ярким впечатлением Прю от этого вечера стала одинокая алая роза, стоявшая на ее столике в изящной хрустальной вазе.

— Это от мистера Шапеля, — сообщила ей на следующее утро Джорджиана, явно не в силах оторвать взгляда от идеальной формы бутона густо-малинового цвета. — Интересно, почему он вдруг решил сделать тебе такой подарок?

В груди Прю разлилось приятное тепло.

— Наверное, потому, что он добрый человек. — Это лучшее, что пришло на ум в ее болезненном состоянии. Как же Прю ненавидела собственную слабость! Было время, когда она могла протанцевать всю ночь на каком-нибудь лондонском балу, а уже к полудню следующего дня готовилась отправиться на пикник. Теперь же Прю больше времени проводила в постели и уже забыла, когда ей случалось бывать на природе в обществе кого-либо, кроме своих самых близких родственников.

— Гм… — Взгляд светло-карих глаз Джорджианы пронзил Прю насквозь. — А откуда он узнал о твоем недомогании?

Только Джорджиана могла назвать «недомоганием» смертельно опасную болезнь.

— Мистер Шапель был здесь вчера, когда меня одолел приступ боли. И это он помог мне добраться до моей комнаты.

Джорджиана кивнула, лицо ее оставалось совершенно невозмутимым, если не считать слабой улыбки:

— Тогда я, пожалуй, соглашусь с тем, что он добрый человек. Ну а теперь как насчет того, чтобы выбраться ненадолго из постели и насладиться солнечным светом?

Джорджиана оправила сестре платье и заколола волосы шпилькой. Они вместе выпили по чашке чая в саду, и когда Прю сказала, что ей хотелось бы отправиться на место раскопок, Джорджиана велела приготовить прогулочную коляску, заявив, что сама отвезет ее туда.

Место раскопок располагалось на вершине невысокого холма вблизи прибрежных утесов. Высокая трава, колыхавшаяся на ветру, пестрела там и сям полевыми цветами. Солнце сияло высоко над головами, откуда-то издалека доносились крики чаек. Внизу волны прибоя тихо плескались о камни, в воздухе пахло солью и влажным песком.

Если где-то на небесах и существовал иной мир, то он должен был выглядеть именно так — и далеко не столь пугающим, как порой казалось Прю.

Едва завидев приближающийся экипаж, мужчины, занятые на раскопках, остановились и натянули рубашки.

— О, проклятие! — заметила Джорджиана своим обычным сухим тоном. — А я так надеялась застать Маркуса без рубашки!

Прю рассмеялась. К ее огромному облегчению, недавняя боль исчезла, однако последствия приема лауданума все еще сказывались, вызывая сухость в горле и тяжесть в конечностях.

Маркус, в запачканной, видавшей виды рубашке, приветствовал обеих дам ослепительной улыбкой. Его лоб и щеки покрылись румянцем, заметным даже сквозь полосы грязи.

— Я так надеялся, что вы приедете именно сегодня! — торжественно объявил он, сняв перчатки, чтобы помочь Прю сойти с козел.

От его слов у Прю словно выросли крылья за спиной.

— О! Неужели вам удалось что-нибудь обнаружить?

Поставив Прю на землю, Маркус снова одарил ее улыбкой, после чего обернулся, чтобы помочь Джорджиане.

— Сейчас вы сами все увидите.

— Ты же знаешь, что я этого терпеть не моту! — Однако Прю все равно рассмеялась. После вчерашнего напоминания о болезни она нуждалась в поводе для радостного волнения — любой соломинке, за которую можно было бы ухватиться.