И хотя внутренний голос твердил ему, что Александра слишком пряма и бесхитростна для таких игр, Василий предпочел не слушать его.

Вместо этого он решил пойти по проторенной дорожке, хотя, как опытный соблазнитель, и понимал, что с этой, ни на кого не похожей женщиной, требуется честность и только честностью можно выиграть эту игру.

Но пока еще рано — предостерегал его внутренний голос. С Александрой необходимо терпение, и он должен его проявить даже, если бы оно его убило, а Василий чувствовал, что так вполне может случиться.

По-прежнему не касаясь ее, Василий постарался лечь так, чтобы окружать девушку со всех сторон своим телом. Он не видел ее одежды, но почувствовал, что это какая-то безрукавка из толстой и грубой ткани, без всяких оборок или фестонов. Василий представил Александру облаченной в шелка и кружева и с трудом удержался от стона.

Через минуту он прижался к ней лицом и нежно потерся о ее затылок. По Александре пробежала ответная дрожь, и Василий не упустил этого.

— Если тебе холодно, — хрипло сказал он, — мои руки к твоим услугам.

— Нет! Мне не холодно! — заверила она. — Собственно говоря, мне становится слишком жар…

— Не могу выразить, как это меня воодушевляет, Алин, — ответил он.

Она снова вздохнула, на этот раз с оттенком досады. Василий хотел, чтобы ее тело снова расслабилось, но Александра не поддавалась на его уловки.

— Ты боишься меня?

— Конечно, нет.

— Прекрасно, потому что мы будет мерзнуть до Тех пор, пока ты…

Василий не закончил фразы, ожидая, что девушка проявит любопытство. Такого рода тактика редко подводила его, не подвела и теперь, но прошло секунд десять, прежде чем она откликнулась.

— Что?

— До тех пор, пока ты не ляжешь на меня сверху.

Ее напряжение стало почти ощутимым, пока, наконец, не взорвалось восклицанием:

— Ну это уж чересчур!

Отчаяние заставило Василия действовать стремительно: его рука обвилась вокруг ее талии и потянула назад в постель, его грудь прижалась к ее груди, а губы — к губам, чтобы заглушить протест девушки и заставить замолчать хотя бы на минуту. У него оставались считанные секунды, чтобы одержать победу, и Василий знал это — он почувствовал, как она толкает его в плечо. Если он упустит время…

Александра проиграла. Она боролась с собой с того момента, как он снял рубашку и перед ней предстало его золотистое тело — гладкая кожа и мужественная фигура, куда более мужественная, чем она могла вообразить. Александра зажмурилась, чтобы отогнать это видение, испуганная ощущениями, вызванными в ней видом его обнаженной груди. И она уже была готова сказать, чтобы Василий лег спать на полу.

Но Александра этого не сказала. Должна была, но не сказала. И, когда его тело обвилось вокруг нее, в девушке вспыхнуло желание, чуть ли не вдвое более сильное, чем прежде, и она уже не могла ему противостоять. И граф не давал ей опомниться. Знал ли Василий, что она чувствовала? Что он заставил ее почувствовать?

Василий взял ее лицо обеими руками и поцеловал. Он был нежен. Не спешил. Он был настойчив, как никогда, и столь же убедителен. И он сводил ее с ума…

— Твое тело сводит меня с ума, любовь моя. Прости, но я не могу лежать рядом с тобой и не ласкать, не любить тебя.

Неужели это она сказала? Нет, это сказал он. И на сей раз обращение «любовь моя» не прозвучало насмешливо: нет, оно прозвучало нежно, как и следовало. Но Василий не дал ей ответить. Он снова поцеловал ее, на этот раз крепче и глубже, и она потонула в своих ощущениях, в этом пламени, в этом кипении — в нем. Александра тонула в нем и вместе с ним.

— Да, — задыхаясь, прошептала она, когда обрела голос.

— Что?

— Да, сейчас!

— О Боже, благодарю тебя, — прошептал граф, покрывая ее лицо поцелуями, и Александра улыбнулась, не вполне уверенная, что Бог имеет к этому какое-то отношение. Но Василий ничего не заметил, продолжая целовать ее шею, плечи, оставляя влажные и горячие следы на коже, ее тело вздрагивало, а он продолжал покрывать поцелуями ее руки, спину, ноги.

Одеяла полетели на пол. Теперь он был ей вместо одеяла, и Александра совсем не ощущала холода. Напротив, ей было слишком жарко, настолько, что впору было погасить этот жар, окунувшись в снег. Но желаннее снега был Василий. Его тело надвигалось на нее, и вот уже его талия оказалась у нее между ног, потом он спустился ниже и целовал ее тело сквозь глубокий вырез камзола, потом потянул шнуровку, и тело ее обнажилось — вершок за вершком сгорающей от страсти плоти.

Теперь уже и ее руки не лежали праздно: они изучали, ощупывали, пробовали его кожу, касались широких плеч, обнимали за шею, ерошили волосы, пропуская их сквозь пальцы и ощущая их шелковистость.

— О Иисусе, благодарю тебя. Они еще совершеннее, чем я думал, — прошептал Василий благоговейно, обнажив ее груди полностью и глядя на них как на икону. Александра всегда стеснялась своих грудей. Они были слишком пышными и часто приходилось бинтовать их, когда она работала или объезжала лошадей — в общем, от них было куда больше беспокойства, чем радости.

Но, похоже, Василий считал иначе, и Александра с изумлением смотрела, как он зарылся в них лицом и медленно поворачивает голову из стороны в сторону, целуя то одну, то другую. Лишь теперь она осознала его слова. Он не считал ее груди необычными, наоборот, находил их прекрасными и не уставал показывать свое восхищение снова и снова. Приподнимал их, ласкал, целовал и никак не мог оторваться. И эта атака вместе с тяжестью его мускулистого живота на ее бедрах привели Александру на край бездны, казалось, стоит только подтолкнуть ее, и она рухнет в эту пропасть. Василий это чувствовал. Он знал женское тело столь же хорошо, как и свое собственное, знал, как усилить наслаждение женщины, и знал, что Александра уже перешла черту — об этом говорили ее прерывистое дыхание, пальцы, вцепившиеся ему в волосы, и то, что ее тело изгибалось дутой и подавалось вперед, и то, с какой силой ее ноги обвились вокруг его талии. Василий с восторгом исследовал ее тело, но еще больше ему хотелось ощутить пик ее наслаждения, почувствовать его своей плотью. И он понял, что если сейчас же не войдет в нее, она испытает эту вершину наслаждения без него. Найдя ее губы своими губами. Василий легкими покусываниями попытался умерить ее страсть, а сам тем временем лихорадочно стаскивал с девушки оставшееся белье, но она уже перешагнула предел и оказалась такой же требовательной и страстной в любви, как и во всем остальном: как только Александра осталась совсем обнаженной, она обхватила его и с силой прижала к себе.

Василию повезло: он завял правильное и точное положение — Александра не могла больше ждать, ее бедра метнулись вперед, и его плоть скользнула в ее тело, в это влажное тепло, в это невероятно тугое и узкое пространство, и, миновав неожиданную преграду, Василий не сразу осознал ее значение.

Александра едва уловимо напряглась и издала судорожный вздох, который тотчас же подавила.

Василий склонился над ней, изумленный, но тут же забыл, что собирался сказать, увидев на ее лице выражение безумного восторга и почувствовав биение ее влажной плоти, вовлекавшей его все глубже и глубже, и в следующее мгновение он воспарил на волне такого полного наслаждения, какого никогда еще не испытывал в своей жизни.

Глава 22


Когда их тела слегка поостыли, они снова почувствовали холод. Василий опомнился первым и потянулся за одеялами, отброшенными раньше в порыве страсти. Когда он укрыл ее, Александра не сказала ни слова. Она была в шоке от случившегося, а при мысли о том, что за весь вечер ни разу не вспомнила о Кристофере, ей стало еще хуже. Александре ни разу не пришло в голову, что она ему изменяет. Эти проклятые ощущения настолько захватили ее, что все на свете потеряло смысл и значение по сравнению с потребностью удовлетворить свои желания.

Александра и не подозревала, что страсть может быть такой сильной и всепоглощающей, а теперь желала бы никогда и не знать об этом. Ей хотелось бы иметь основания обвинить во всем Василия, но их не было.

Обольщать женщин было его призванием и, насколько она знала, единственным занятием в жизни. А то, что он родился неотразимым, так это дар Божий, а не его собственная заслуга.

Во всем виновата только она одна. Она прекрасно сознавала, что делает, и сопротивлялась, сколько могла, но потом сдалась и получила от этого наслаждение. И это наслаждение… Александра не решалась больше думать о нем. Рядом с нынешним отвращением к себе подобные чувства просто неуместны. Но, о Боже, это было приятно, даже более чем приятно, это было просто замечательно!

Для первого раза Александра испытала самые лучшие ощущения. Но ей хотелось бы, чтобы все было иначе. По крайней мере, она чувствовала бы себя гораздо лучше, если бы все не было так чертовски восхитительно.

Василий тоже не мог перестать об этом думать, и неудивительно: ведь никогда в жизни он не испытывал ничего подобного. Конечно, если бы он не поспешил на первой стадии их близости, то уж вторая ни с чем не могла бы сравниться, но и без того то, что он испытал при первом же соприкосновении с ее лоном, было незабываемо. Никогда в жизни он не испытывал пик наслаждения с такой силой!

Но этим дело не ограничивалось. Он еще лежал на ней, стараясь прийти в себя, как вдруг это повторилось вновь, без всякого усилия с его стороны и только потому, что его плоть все еще находилась внутри ее тугого и горячего лона. Нет, не только поэтому. Само по себе это было слишком обыденно, чтобы вызвать такую реакцию, но ее девственность, как оказалось, настолько возбудила его, что он сам удивился собственному телу — весь богатый любовный опыт научил Василия отрицать это достоинство.

И как же он не догадался сразу! Ведь девственницу так легко распознать. В девственницах есть что-то особое, присущее только им. Но Александра была слишком отважной, слишком откровенной, слишком страстной, а в ее манере целоваться не было ничего даже отдаленно напоминающего поведение девственницы. Василий чувствовал себя обманутым, одураченным и легковерным, как шестнадцатилетний мальчишка.