— Кажется, вас интересовал этот странный джентльмен, Слоун?

За обедом Гарри дважды заметил ее взгляд, устремленный на сумасшедшего, и потом снова, когда они уезжали. Слоун не обращал на нее внимания, а это, как было известно Гарри, задевало самолюбие красивых женщин. Правда, он не верил, что мадам Лекарт настолько тщеславна и нуждается в восхищении каждого сумасшедшего. Но черт возьми, все мужчины в гостинице, от прыщавого юнца до главы семейства, были потрясены ее красотой. За исключением Джона Джорджа, который уже привык к ней, и Филана Слоуна. А всех женщин покорила ее душевная красота, после того как она сняла мерки для кукольных платьев, вложила в руку беременной монету на счастье и подоткнула одеяло старой глухой тетушке. Ничего этого Слоун не заметил.

— Мистер Браун надеется, что Слоун женится па младшей дочери, которая сидела рядом, — сообщил Гарри.

— Да, он мне говорил. Мэри Джейн предана джентльмену, и я не вижу причин, чтобы лорд Кард возражал против их брака. Но пока я была в гостинице, меня не покидала мысль о печальной истории Слоуна, о его первой глубокой любви.

— Настолько глубокой, что он погубил свою любимую. — Гарри не испытывал к нему жалости. Этот человек вообще перестал его интересовать с тех пор, как он понял, что интерес спутницы всего лишь воображаемый. — Он просто глупец.

Как и сам Гарри, потому что продолжал мечтать о коттедже в лесу, где не будет ни сомнений, ни опасений. Только он, его женщина и любовь. Все, о чем он сейчас мечтал, — это повернуть лошадей на узкую тропу, найти поляну, не видимую с дороги, прижать cherie к жаждущему телу и просить, нет, умолять, чтобы она позволила ему любить ее.

Он хотел эту женщину, как никакую другую, и не просто ради утоления похоти на траве, на холоде, зная, что сзади едет карета, пассажиры которой сразу догадаются, зачем они свернули.

Не говоря уже о Чарли, сидевшем позади.

…И он бы погубил свою женщину, почти как Филан Слоун предмет своей ужасной любви.

С ее мастерством, талантами, красотой, внешней и внутренней, мадам Лекарт должна жить собственной жизнью и по-своему. Он не может попирать ее свободу.

Да она бы и не позволила.

«Смотрите на дорогу, милорд». «Вам не кажется, что на повороте следует ехать медленнее?» «Неужели правая лошадь хромает?» «Нет, вам не стоит заходить. Уже поздно, а я с утра должна быть на ногах. Кроме того, я беспокоюсь, куда могут завести ваши пожелания спокойной ночи».

Значит, его любовь ворчлива и к тому же блюстительница нравов с твердыми устоями. Однако сожаление в голосе, когда она отвергла его предложение о позднем ужине, компенсировало это. Она хотела его поцелуев не меньше, чем он жаждал их дарить.

— Полагаю, вы должны ехать домой, Гарри, — сказала она, доставая ключ.

— Вы правы. Мне еще нужно вернуть лошадей в платную конюшню, да и Чарли не сможет долго удерживать их, хоть они и устали.

— Нет. Я имела в виду Хэркинг-Холл. Я смотрела на вас сегодня в деревне. Ваше место там, рядом с пашнями и скотиной. Вы им нужны.

— У меня хороший, честный управляющий и работящие арендаторы. Есть посыльные, чтобы передавать известия. Ничто без моего присутствия не пострадает.

— А как насчет сестры и ее детей?

— У Оливии есть друзья и соседи, чтобы посочувствовать ей, у детей — учителя и няни. К тому же я не собираюсь отсутствовать вечно.

— Но вас же ничто не удерживает в Лондоне. — Особенно навечно.

Она закрывала перед ним дверь в прямом и переносном смысле, но Гарри не уходил.

— Я не могу вас оставить, пока вы живете в страхе.

Он заметил, как она ждала карету с Парфе, оглядывая через его плечо улицу. И только после того, как пес обнюхал весь магазин, вошла в темное помещение, зажгла все лампы и свечи. Гарри была ненавистна мысль, что она чего-то боится, а он не в состоянии ее защитить.

— Если я не могу сделать для вас ничего другого, то позвольте хотя бы пробыть здесь столько времени, сколько вам потребуется друг в Лондоне.

— Я не заслуживаю такой преданности.

— Она ваша, как и все остальное, что я могу вам дать.

Он поцеловал ей руку, увидев, что Хеллен и Джон Джордж исчезли в задней комнате, чтобы проверить, заперта ли дверь черного хода.

— Вы очень добры, Гарри, но вы не должны оставаться здесь только ради меня. Я уже говорила…

— Вы говорили, что скоро покончите со страхами и неопределенностью. Как скоро?

Отчасти это зависело от него. Если Гарри останется в Лондоне, она не знала, как долго сможет сопротивляться ему. Чем больше времени они проводили вместе, тем больше она любила его, хотела упасть в его объятия, просить увезти ее, даже в той шаткой повозке! Это из-за него она боялась за свою добродетель. Ей даже не хватало сил убрать руку, потому что было так хорошо чувствовать его прикосновение. Она доверяла ему. Себе — нет.

Ах да, он, наверное, имеет в виду не эти страхи.

— Я устала от неопределенности своего будущего. Это пребывание в неуверенности лишает меня присутствия духа. Я считала, что могу подождать, когда в Лондон вернутся люди, с которыми я обязана поговорить. Но теперь думаю, что лучше поехать к ним самой.

— Я вас отвезу, — тут же заявил Гарри.

Пусть, решила Куини. Так будет лучше. Она сможет насладиться последними днями, проведенными с Гарри, а потом расскажет правду. Всем и всю, от начала и до конца. Пусть лорд Кард решает, преследовать ли ее в судебном порядке, когда найдет Эзру, а Гарри отправляется без всяких сожалений домой. Возможно, он не захочет ее и как любовницу, когда узнает, что она лгунья. И почувствует облегчение, избавившись от нее. Только Куини не будет смотреть на него в этот момент, чтобы не видеть, как умирает любовь.

— Очень хорошо. Я поеду с вами. Только не в двуколке.


Полночи Куини составляла письмо графу, где спрашивала, сможет ли он принять ее для собеседования по поводу его поисков. Ей бы не хотелось по приезде обнаружить, что лорд Кард на пути в Лондон или отправился в другое поместье.

Второе письмо Куини написала капитану Джеку Эндикотту, спрашивая, сможет ли он прибыть в Кард-Холл в тот же день. Она сомневалась, что у нее хватит мужества рассказать свою историю дважды. Кроме того, она хотела, чтобы капитан знал, что Джон Джордж понятия не имеет о том, кто она такая, и что Хеллен никоим образом не замешана в этой истории.

Трижды Куини все переписывала, надеясь, что сумеет изложить правду на бумаге и тогда отпадет необходимость в длительном путешествии. Да, она трусиха, но еще хуже ждать, когда в ее дверь постучит судья или приедут констебли. Или лупоглазый Эзра поймет, что она сдала его.

Несколько дней наедине с Гарри. Закрытая карета, еда в личных номерах гостиницы… отдельные спальни, конечно. Поцелуи на ночь… А вдруг их комнаты будут смежными?

Она не проститутка, чтобы торговать своим телом. Не любовница, которая позволит мужчине оплачивать ее счета. И не легкомысленная особа, готовая дарить свою благосклонность.

Но сморщенной старой девой она тоже не хотела бы умирать. Для чего она хранит свою добродетель? Она никогда не выйдет замуж, не будет иметь семью. Если даже появится такая возможность, она уже не полюбит другого мужчину, после того как встретила Гарри. Разве она не может позволить себе несколько дней удовольствия?

Куини слышала, что есть способы избежать беременности. Может, Хеллен знает о них, а если нет, то стоит спросить подруг ее матери. Им ведь нет необходимости производить на свет маленьких Браунов, их внешность — вот залог благосостояния.

Собственные убеждения запрещали Куини даже думать о том, чтобы отдаться Гарри. Но ее тело было бы несказанно этому радо.

Чтобы избежать соблазна, нужно поскорее отправить свои послания семье Эндикотт.

Но писем Куини так и не отослала. Ни одного.


Несколько дней спустя они с Чарли встали с утра пораньше, чтобы убраться перед открытием магазина. Если она не способна избавиться от своих забот и тревог, то по крайней мере может вымести всю копоть и грязь, скопившуюся за неделю. Куини была выше ростом, поэтому принялась мыть окно, а Чарли подметать дорожку и начищать медные поручни. Она была в старом платье, с косынкой на голове, но, слава Богу, ей хватило времени подкрасить лицо, брови, ресницы и нарисовать красивую родинку, ибо слуги часто замечали больше хозяев и много сплетничали.

— Эй, парень, уйди с дороги, — проскрипел знакомый голос.

Маленький человеке потрепанном грязном сюртуке и шляпе с обвисшими полями, бесцеремонно оттолкнув Чарли, направился к двери.

Куини могла притвориться служанкой, подхватить ведро и уйти. Или же швырнуть его в Эзру. Но это была не слишком удачная мысль.

Поэтому она сняла косынку, чтобы тот мог увидеть ее черные волосы, и продолжила мыть окно. Парфе зарычал, что тоже было не слишком хорошо, так как двуногая шавка явно собиралась пнуть его. Куини по-французски подозвала собаку и, наклонившись, взяла за ошейник.

— Пардон, месье, но магазин закрыт. Вы должны… как это… вернуться позже.

— Я что, выгляжу, как будто пришел за покупками? — ухмыльнулся Эзра, облизнув толстые губы. — Я пришел увидеть Хеллен Петтигру. Дома сказали, она живет тут.

Куини заставила себя рассмеяться.

— Мадемуазель Хеллен никогда так рано не поднимается, — сказала она по-французски.

— Что?

Куини повторила по-английски, добавив:

— Ее друзья это знают.

— Я слыхал, она теперь продавщица, крутится среди благородных.

— Не понимаю.

— Она же тут пристроилась, верно? — Эзра посмотрел вверх на жилые помещения. — Нашла место, где можно прилечь. — Он ухмыльнулся своей двусмысленности. — Я слыхал, тут околачиваются модные подонки.

— Месье, я не очень хорошо понимаю ваш английский. Но мой магазин весьма комильфо, приличный. Не думаю, что мадемуазель Хеллен хотела бы вас увидеть.