Бэт Риклз - Бросок наудачу

– Конечно, – наконец удается выдавить мне с улыбкой. – Сначала мне нужно отпроситься у родителей, но…

Умолкаю. Не слишком ли глупо с моей стороны было сказать, что я должна спросить своих родителей?

Он улыбается в ответ.

– Потрясно. Твой мобильник теперь работает нормально? – Дождавшись моего кивка, Дуайт добавляет: – Я забью туда свой номер. Встретимся где-нибудь заранее, чтобы тебе не пришлось появляться одной.

Я понимаю, это просто дружеский жест, но едва не расплываюсь в широкой улыбке. «Он дает мне свой номер!» – так и вертится в голове, когда я протягиваю мобильник.

– Обычно начинают около восьми, – сообщает он мне.

– Ладно. Кхм. Ладно. Спасибо. Значит, эм-м, увидимся завтра.

Буду ли я выглядеть еще большей идиоткой, если хлопну себя по лбу? Господи, неужели я не могу сформулировать простое предложение?

– Пока, Мэдисон.

– Пока, Дуайт.

Уходя, я на седьмом небе от счастья. Серьезно. Я иду на вечеринку (как только договорюсь с мамой и папой)!

Я несусь по дороге вприпрыжку. Здесь, на окраине города, расположено несколько заведений: кофейня «Ланглуа», парикмахерская и библиотека; затем аптека и еще пара несетевых магазинов музыки и одежды.

Не знаю, что именно бросается мне в глаза, но вдруг я останавливаюсь и смотрю на одно из зданий. Оно не очень большое, мрачноватое на вид и не такое высокое, как остальные здания на улице. Вижу надпись крупным курсивным шрифтом на витрине: «Городской салон боди-арта Бет». И витрины увешаны фотографиями пирсинга и образцов татуировок. Я стою и смотрю, совершенно загипнотизированная открывшимся зрелищем. И буквально подпрыгиваю, едва не уронив футляр от телефона, когда слышу звук открывающейся двери.

В дверях, скрестив руки на груди, стоит женщина и глядит на меня. Я сглатываю. Она будто сошла со страниц каталога салона: многочисленные проколы в ушах и на лице, татуировки на руках. Из помещения доносится мягкий, слегка дребезжащий звук старой песни группы Guns N’ Roses. Женщина полная, с седеющими волнистыми волосами до плеч.

– Я могу тебе чем-нибудь помочь, дорогая? – вежливо спрашивает она.

Я пялюсь на нее, понимая, что это невежливо, но ничего не могу с собой поделать. Она выглядит так, словно ей не хватает питбультерьеров у ноги и огромного мотоцикла Harley Davidson, а говорит, как добрая мамочка, которая постоянно печет своим детям печенье.

– Э-э… я просто смотрю…

Поворачиваюсь обратно к витрине. Краем глаза вижу, как она внимательно изучает меня, и от этого неловко переминаюсь с ноги на ногу.

– Ты никогда не думала о том, чтобы проколоть нос, дорогая?

– Нет, – мотаю я головой.

– Тебе бы пошло, – сообщает она с улыбкой в голосе. – Но только справа, из-за челки.

– О. Вообще-то, я никогда об этом не думала.

– Что ж, ты знаешь, где меня найти, если когда-нибудь решишься – хорошо, дорогая?

Я поворачиваюсь к ней, и она одаривает меня теплой улыбкой.

Пирсинг в носу? Мама и папа убьют меня. Да и разве это не больно? А если ранка воспалится?

Но новая Мэдисон должна быть импульсивной, верно?

И это звучит довольно круто… К тому же пирсинг подойдет к моей новой прическе «рок-гламур», не так ли?

Не успев все хорошенько обдумать, я уже слышу собственный голос:

– Знаете, что? Давайте. Почему нет.

Дама (полагаю, она и есть та самая Бет, владелица «Городского салона боди-арта Бет») в ответ приподнимает брови.

– Ты уверена, дорогая?

Я улыбаюсь и киваю, прежде чем последовать за ней внутрь, несмотря на то что до смерти напугана – поскольку: а) подозреваю, это будет очень больно, и б) дома меня убьют…

Пирсинг в носу болит адски.

Когда я впервые взглянула в зеркало, то практически не узнала себя. Стрижка «рок-гламур» и блестящий синий гвоздик в носу – это одно, но шорты с модными прорехами от бренда «Аберкромби» и симпатичный синий топ с подходящими по цвету вьетнамками – такое тоже совсем на меня прежнюю не похоже.

Я представляю, какой была в начальных классах средней школы. Упитанная, в роговых очках с толстыми линзами, в брекетах, которые носила по меньшей мере год. В бесформенном свитере и джинсах, чтобы не бросалось в глаза, как я далека от нулевого размера.

Ладно бы я была невидимкой. Но я ей не была. Ладно бы я отличалась умом, но хорошие оценки мне ставили, только когда я действительно старалась, так что «ботанкой» меня не назовешь. Ладно бы я играла в оркестре или состояла в шахматном клубе – но нет.

Встряхиваю головой, поскольку здесь и сейчас все это уже не важно. Больше мне не придется быть такой Мэдисон. Она в прошлом.

Я улыбаюсь своему отражению. Безусловно крутому, дерзкому и порывистому.

По пути домой я очень собой довольна. Не только из-за пирсинга или того, что симпатичный парень записал свой номер в мой телефон, но и из-за того, что все наконец налаживается.

Ну, по крайней мере, все так ощущается, пока я не дошла до дома.

– Мэдисон, это ты?

– Учитывая, что, кроме меня, в этом штате больше ни у кого нет ключей от нашего дома, нет, мам, это не я! – кричу в ответ.

В доме витает аромат стряпни, и сразу понятно – папа готовит пасту. С силой втягиваю носом воздух: его блюда всегда пахнут потрясающе. А вот мамины чаще оказываются… подгоревшими.

– Ты как раз к ужину, – сообщает мама, на мгновение выглянув из кухни. Пока я разуваюсь, она продолжает: – Выбрала себе телефон?

– Ага. С Интернетом и всякими наворотами. – Я не уточняю, что за навороты, поскольку сама еще до конца в них не разобралась. Знаю только, как отправить сообщение, позвонить и открыть Google.

– Отлично.

Она даже не спрашивает, сколько это стоит. Просто рада, что я веду себя как нормальный подросток.

Захожу в кухню с выкрашенными в бежевый цвет стенами, деревянной мебелью и керамической плиткой, а папа как раз раскладывает пасту. Беру тарелку и сажусь за стол.

– Вы закончили переносить оставшиеся коробки на чердак? – спрашиваю.

– Угу, – гордо отвечает папа. Мама несколько дней кряду просила его убрать из комнаты для гостей все старые фотоальбомы и игрушки, оставшиеся с тех времен, когда мы с Дженной были детьми, – ну, знаете, барахло, которое обычно хранится на чердаке.

Мама с папой садятся за стол, и я чувствую, как быстро и сильно бьется сердце. Они еще не заметили пирсинг. Может быть, и не обратят внимания – хотя бы еще пару дней. Или, может быть, все-таки заметили и каким-то чудом им все равно. Не знаю, но сама спрашивать не стану.

– Тебя долго не было, – произносит мама через пару минут.

– Я зашла в кофейню. Нужно было настроить мобильник. Там работает один парень, и ему пришлось помочь мне разобраться.

– Парень? – Мама навострила уши. Я знала, что так и будет.

– Да. Он сказал… ну, он идет в одиннадцатый класс, как и я.

– Правда? Как он выглядит? Симпатичный?

«Да, – приходит мне на ум, – очень симпатичный».

Но я пожимаю плечами и говорю:

– Конечно. Наверное. Во всяком случае, он был очень мил. Сказал, что завтра вечером на пляже будет праздник. Снова в школу и все такое.

– Он тебя пригласил?

Я киваю, но поспешно добавляю:

– Но только по-дружески. Чтобы я могла с кем-нибудь познакомиться перед началом учебного года.

Мне нужно ясно дать понять: это не свидание. Мама с ума сойдет от мысли, что ее дочь, которая наконец-то выбралась из панциря и превратилась в обычную шестнадцатилетку, встречается с кем-то.

– О… – Мама кажется слегка разочарованной, однако затем она добавляет: – Но это же здорово! Судя по твоим словам, он замечательный. Как его зовут?

– Дуайт.

– Дуайт, а фамилия?

– Не знаю.

– А где он живет?

– Где-то здесь, наверное. Не знаю. Я его не допрашивала.

– Вернемся к теме, – говорит папа, указывая на меня вилкой, – что там насчет вечеринки?

– Она будет на пляже. Похоже, просто соберется толпа школьников. Дуайт сказал, что все начнется около восьми.

Родители обмениваются короткими взглядами, а потом папа строго говорит мне:

– Никакой выпивки, Мэдисон, ты меня слышишь? Мы не хотим, чтобы ты пошла на вечеринку и натворила глупостей. Ты не знаешь этих людей, и мне плевать, что они все пьют, а ты – нет.

Я почти уже готова возразить, просто из принципа. Но правда в том, что я слишком воодушевлена этой вечеринкой – настоящей вечеринкой! – чтобы спорить. Поэтому просто киваю, улыбаюсь и говорю:

– Да, конечно. Я все поняла.

Папа тоже кивает и бросает на меня строгий предупреждающий взгляд.

– Хорошо. И можешь вернуться домой к половине двенадцатого.

– А что, если больше никто не уйдет? Что, если вечеринка закончится в полночь или в час? – «Не хочу показаться всем неудачницей», – добавляю я про себя.

– Ты можешь вернуться домой к половине двенадцатого, Мэдисон, – говорит мне мама. – Как папа и сказал, ты не знаешь этих людей, и мы не хотим, чтобы ты оставалась с ними до завтрашнего утра.

– Ладно, – ворчу я, но не слишком воинственно. Комендантский час в половину двенадцатого – это лучше, чем вообще остаться дома.

Еще минуту или около того мы едим в тишине, а затем мама говорит:

– Мэдисон, ну-ка посмотри на меня.

Что я и делаю. И ее столовые приборы со стуком падают на тарелку, едва не вываливая пасту на стол.