Присев на песок, он вытащил пачку сигарет и вспомнил движение, каким Шарлотта отодвигала крышку коробочки и тянула сигарету, зацепив ее своими острыми ноготками. Потом он неожиданно вспомнил зовущие глаза блондинки в ресторане, и снова Шарлотту, ее подрагивающее узкое колено и капельку крови… которую он только представил тогда, а потом неожиданно увидел перед собой искаженное лицо Норы: «Грязный бабник! Ты весь провонял дешевыми духами, весь пропитался вонью проституток, ты… ты без устали ублажаешь каждую встречную женщину, но когда доползаешь, наконец, до нашей постели, мне остается лишь наслаждаться твоей пресыщенной утомленностью! И ты еще смеешь…» Волна подкатила совсем близко, едва не коснувшись его ступней. Фрэнк бросил в нее окурок и встал. «Что с тобой, мой мальчик? – появилось перед ним лицо Эмили. – Нет, лучше не говори, иначе мы поссоримся…»

На гранитных ступенях он отряхнул ноги от песка, обулся и поднялся на набережную. Прогуливающихся пар и веселых шумных компаний поубавилось. Не спеша, Фрэнк дошел до «фольксвагена», сел за руль и взглянул на часы: Эмили уже больше часа «наслаждалась» беседой с друзьями без его поддержки, а он знал, каково ей это. Пора было приходить на помощь. Не более пяти минут езды и – вежливые улыбочки, поцелуи мимо щек, в воздух, прощальные поклоны и взмахи рук. А потом, в машине, утомленная извиняющаяся улыбка бывшей тещи: «Отчего я не отказываюсь от этих ежегодных снотворных празднеств, Фрэнки? – Взгляд, устремленный вдаль, постаревшее от усталости лицо. – Отчего я зову их раз в месяц на воскресный обед, а иногда позволяю им напроситься на чашечку кофе в прочие дни? Отчего я слушаю их болтовню, переношу плоскость их острот, стараюсь не замечать их дурной вкус?» Старенький «фольксваген» тронется с места, Эмили улыбнется деланно бодрой улыбкой, так и не ответив на свой вопрос, а дома зажгутся свечи в бронзовых подсвечниках, озарив наполненную ароматом цветов гостиную, и прозвенят бокалы, и закружится пластинка, и ее лицо вновь помолодеет и засияет своей благородной красотой.

Эмили, отчего я не родился раньше, отчего не стал одним из многочисленных твоих поклонников, и почему твоя дочь оказалась столь на тебя непохожей? Может быть, Никки унаследует твое изящество, твой ум и сдержанную страстность твоей натуры?

…В каждой женщине он пытался даже не разгадать, а хотя бы найти загадку, но, поговорив четверть часа, понимал, что и в этом подземелье просторно, но пусто, как и во всех остальных… А потом, сжимая в объятиях очередную жертву своего неутолимого любопытства, вглядываясь в запрокинутое лицо, проводя пальцами по изгибам тела, он думал лишь о том, как выбраться из этого лабиринта, исхоженного вдоль и поперек и так и не преподнесшего ему сюрприза. Лишь в Шарлотте, казалось, он нашел если не клад, который искал долгие годы, то хотя бы несколько жемчужин…

В окне промелькнуло и осталось позади длинное светло-зеленое платье. Не задумываясь, Фрэнк затормозил и дал задний ход.

Джуди какое-то время не замечала сопровождавшего ее белого «фольксвагена». Она шла босиком, забыв о зажатых под мышкой туфлях. По лицу ее катились слезы, горло перехватывало от сдавленных рыданий.

– Простите, не могу ли я помочь вам чем-нибудь? – решился, наконец, заговорить Фрэнк. – Может, вас подвезти?

Услышав рядом мужской голос, Джуди испуганно отшатнулась.

Фрэнк остановил машину и открыл дверцу. И тут женщина с заплаканным лицом бросилась бежать по набережной, словно за нею гнались с ножом. Он некоторое время сидел в недоумении, с застывшей на ручке дверцы ладонью, а потом захлопнул дверь и нажал на газ. Он проехал мимо ресторана, где его ждала Эмили. Бледно-зеленое пятно мелькнуло в конце набережной и исчезло. «Ну, она и бегает! – подумал Фрэнк и только теперь спросил себя: – А зачем я, собственно, за ней гонюсь? Дурочка, мечтающая о сказочном принце. Неужели такие еще остались? Мне казалось, что даже эти, наивные, все охотнее стягивают с себя платье и позволяют гладить свое тело мокрым мужским ладоням прямо на песке, считая, что это и есть та самая любовь, о которой сложено столько дурацких песенок. Но куда же она побежала?»

Он не стал сворачивать с набережной на центральный проспект, а, бросив машину у перекрестка, быстрым шагом пошел по узкой улице, довольно темной и совершенно пустынной.

– Черт меня дернул… – бросил он сам себе, но только прибавил шагу.

Довольно скоро Фрэнк увидел стену, в которую упиралась улица.

– Тупик, – с досадой пробормотал он, но тут возле самой стены, как недавно на пляже, мелькнуло светлое пятно… Он почти побежал.

Джуди сидела на ступеньках последнего дома, все еще босая, запрокинув вверх мокрое от слез лицо с закрытыми глазами. Неслышно подойдя к ней, Фрэнк подумал, что когда-нибудь в цепи его воспоминаний всплывет это лицо с расползшимся макияжем, сбитая набок прическа, ладони, обхватившие плечи, босые ступни, поставленные носками друг к другу. Сейчас он не был кладоискателем, не чувствовал ни малейшего любопытства и не надеялся найти в этой женщине никаких тайн. Ему было просто жаль ее, продрогшую южным майским вечером, который оказался для нее холодней, чем для других.

– Вы можете просидеть здесь хоть до утра, но если вас заметит кто-нибудь из жителей этих домов, возможно, вам придется провести ночь в полицейском участке.

– Почему? – хрипло спросила Джуди, не открывая глаз. Кажется, она даже не удивилась, услышав его голос. – Разве мы живем не в свободной стране? Разве мы не можем ходить по улицам в любое время суток? – Голос ее звучал монотонно, несмотря на высокопарность произносимых слов.

Фрэнк улыбнулся.

– Живем. Можем, – ответил он не без иронии. – Но они тоже живут в свободной стране и имеют полное право выразить свое недовольство вашим пребыванием вблизи своего жилища в столь поздний час. Конечно, полиция с уважением отнесется к вашим правам, но прежде захочет установить вашу личность, род занятий, а возможно и сексуальную ориентацию.

Джуди наконец открыла глаза и повернула к нему лицо.

– Но зачем?

– В полиции задавать подобные вопросы не советую.

– Но вы-то, надеюсь, не полицейский?

– Нет, вам повезло.

– Тогда скажите: зачем? – Она смотрела на него требовательно, и в голосе ее слышалось упрямство.

– Что «зачем»? – слегка опешил он.

– Зачем… Нет… – Джуди помолчала, словно собираясь с мыслями. – Что вам нужно от меня? – Она снова уставилась на него немигающими глазами.

– Ничего. И уж, во всяком случае, совершенно точно я не собираюсь соблазнять вас, если вы этого опасаетесь.

– Ну конечно… – зло проговорила она.

– Нужно смотреть в глаза человеку, глаза не умеют лгать, – сказал Фрэнк.

– Я не вижу ваших глаз, здесь темно.

– Так пойдемте на свет, Джуди.

– Откуда вы знаете мое имя? – вскрикнула она, вскочив со ступенек.

– Не волнуйтесь, – Фрэнк посмотрел на нее снизу вверх и вдруг почувствовал, что в цепи его воспоминаний это звено, окрашенное нежным зеленоватым светом, станет одним из тех немногих, что не вызывают ни раздражения, ни раскаяния. – Я стоял у дверей, когда вы выходили, но, наверно, вы меня не заметили.

– У дверей? – В лицо Джуди бросилась краска, но, слава Богу, незнакомец не мог этого заметить – было слишком темно. Она почему-то решила, что он стоял у дверей отеля.

– Да, у входа в ресторан. Я выходил покурить… Он достал пачку и протянул ее Джуди.

– Нет, спасибо.

– Я знаю, в Америке теперь мало кто курит, – Фрэнк жадно затянулся.

– А вы…

– Я живу во Франции.

– Но…

– Я не француз, нет, просто живу в Париже уже несколько лет. А сюда приезжаю время от времени. Ну так что, пойдемте на свет, Джуди?

– Да, пойдемте.

Какое-то спокойствие и даже умиротворение овладели ею за последние несколько минут.

– Только обуйтесь, вы и так уже продрогли. – Фрэнк снял с себя пиджак и накинул его на плечи Джуди.

От его голоса, от неторопливых движений его рук веяло надежностью и непоказной силой. Слегка придерживая пиджак пальцами скрещенных на груди рук, она пошла за мужчиной, чьего имени не знала, по темной узкой улице к выходу на набережную, по которой полчаса назад она бежала, задыхаясь от слез.

Когда до набережной оставалось с десяток шагов, Фрэнк обернулся. Джуди почувствовала, что он хочет сказать ей что-то именно здесь, в полумраке этой улочки, и сердце ее вновь испуганно сжалось.

– Джуди, у меня нет ни чистых, ни грязных намерений. Я сам не знаю, почему поехал за вами, а потом пошел вас разыскивать. Иногда… правда, редко… вдруг чувствуешь себя человеком, который в силах помочь другому человеку. И не важно, что я мужчина, а вы женщина. Вы понимаете меня?

– Да, – пробормотала она, – спасибо.

– А теперь давайте пропустим по стаканчику бренди в ближайшем баре – вам необходимо согреться, – и я отвезу вас домой.

Она молча кивнула.

– Здесь нельзя парковаться, – сказала Джуди, когда они подошли к «фольксвагену».

– Ну что ж… – Фрэнк взглянул на прикрепленный к лобовому стеклу бланк. – Пусть повисит тут еще немного.


Эмили взглянула на часы: Фрэнк заставлял себя ждать, чего раньше не случалось. Темы для разговоров были исчерпаны, и ей все труднее становилось мило улыбаться.

Она покивала попыткам присутствующих предположить, что могло задержать ее бывшего зятя: все пытались острить, дамы игриво, а единственный за столом мужчина – мрачновато. Когда все высказались, она произнесла:

– Так, может, пора доставить мои дряхлые кости в их одинокую хижину?

Шон просиял, дамы защебетали. Эмили поняла, как радостно они будут обсуждать по дороге домой, что бывший зять, которого она только и знает, что нахваливать, не забрал ее из ресторана. Укатил на ее же задрипанном «фольке», пришлось ей прибегнуть к помощи Шона… И пойдет перешептывание о ее жизни, пронесшейся ураганом и затихшей в этом мутном болотце, кто-то будет чесать языком, перебирая ее светлые минуты, ее годы, полные боли…