В связи с этой историей вспоминаются шекспировские трагедии и греческие мифы, особенно как подумаешь о вражде двух знатных фамилий, Спенсеров и Виндзоров. Мне прямо стыдно, что я работаю на телевидении, в низкопробной дневной программе: бывало, мы целые передачи посвящали Дианиной прическе. Теперь я изменю свою жизнь. Если наша страна может поменяться, то и я смогу.

Сейчас мне немного одиноко. Джуд с Шерон пошли погулять, потому что от сидения втроем в четырех стенах они звереют – так они сказали. Мы звонили в полицию, так как мне можно выходить на улицу только в сопровождении охраны, но кончилось дело тем, что, прождав на линии сорок пять минут, получили ответ от женщины на коммутаторе, что все полицейские заняты. Тогда я сообщила Джуд и Шерон, что совершенно ничего не имею против того, чтобы они шли гулять без меня, – если только они принесут пиццу. Ой! Телефон.

– Привет, доченька. Это мамуля.

«Мамуля!» Можно подумать, сейчас она подставит мне ладошку, чтобы я в нее покакала.

– Привет, мама, где ты находишься? – спросила я.

– Меня отпустили, доченька. Господи, я там уже ориентацию начала терять.

На какой-то миг я решила, будто она хочет сообщить, что стала лесбиянкой и собирается жить вместе с дядей Джеффри в гомосексуальном браке без секса.

– Мы дома. Все в порядке, все будет хорошо. Прямо не знаю! Оказывается, он в своем сарае все время пил, а я-то думала, он рассадой занимается. У Гордона Гомерсола была та же беда, а Джой и понятия не имела! А врачи теперь говорят, это неизлечимо. Как тебе похороны?

– Очень хорошо, – сказала я. – Так что теперь будет с папой?

– Ах, доченька… – начала она, потом послышались звуки какой-то возни и к телефону подошел папа.

– Все нормально, красавица. Мне просто нужно держаться подальше от спиртного, – объяснил он. – А Пэм с первого же дня пытались из центра выкинуть.

– Почему? – Перед глазами возник жуткий образ: мама одного за другим соблазняет восемнадцатилетних наркоманов.

Он хохотнул.

– Она слишком нормальная. Подожди, она хочет что-то сказать.

– Право слово, доченька. Что за бред: сдирать с людей кучу денег, чтобы сообщить им то, что и так всем прекрасно известно.

– Например?

– Ой, секунду. Мне надо язык залить.

Я было подумала, что мама настолько устала от собственной привычки болтать без умолку, что решила лишить себя органа речи. Потом до меня дошло, что она имеет в виду говяжий язык.

– Уф, ну вот.

– Так что тебе там сказали?

– По утрам все садились в круг и каждый должен был говорить какую-то чушь.

– Например?

– Ой! Ну знаешь, «меня зовут Пэм, и у меня проблемы с тем-то и с тем-то».

С чем это «с тем-то»? – подумала я. С адекватной самооценкой? С умением спокойно относиться к чужим рецептам приготовления подливки к мясу? С дочерью, которую я вечно третирую?

– Слышала бы ты, что они там говорили! «Сегодня я стану уверенным в себе человеком, я не буду обращать внимания на то, что думают обо мне другие». И так далее, и тому подобное! Право слово, доченька. Да как можно быть неуверенным в себе? Что за чепуха! – Она залилась смехом. – Неуверенный в себе человек! Прямо не знаю! Да кто станет переживать, что там о нем другие подумают?

Я с беспокойством огляделась по сторонам.

– И какие же формулы произносила ты?

– Ой, мне ничего не разрешили говорить. Ну, только в самом конце…

– Да? И что же ты говорила?

Я услышала, как на заднем плане похохатывает папа. Судя по всему, он себя неплохо чувствует.

– Скажи ей, Пэм.

– Уф-ф. Мне нужно было произнести: «Я не позволю чрезмерной самоуверенности ослеплять меня и загораживать от меня реальность». И еще: «Я готова признать за собой не только достоинства, но и недостатки». Просто смех, доченька. Ой, надо бежать, в дверь звонят. Увидимся в понедельник.

– Что? – переспросила я.

– Не чтокай, доченька. Я записала тебя на определение цветового типа, в «Дебенхемс». Я же тебе говорила! В четыре.

– Но…

Нет, она точно ничего не говорила. Или говорила… но когда? В январе?

– Мне пора, доченька. Эндерби пришли.

Воскресенье, 7 сентября

55,5 кг, пространство пола, не заваленное лифчиками, туфлями, едой, бутылками и косметикой: 0 кв. м.


10.00. Ура! Новый день, а я все еще жива! Ночь, правда, прошла жутко. После разговора с мамой я почувствовала страшную усталость, поэтому проверила, закрыты ли все двери, забралась под груду Шероновых трусов, кофт и платков с леопардовым рисунком и уснула. Не слышала, как Джуд с Шерон вернулись, а когда проснулась в полночь, они уже спали. Здесь начинает плохо пахнуть. И еще неудобно то, что, проснувшись среди ночи, я должна просто лежать и пялиться в потолок, потому что боюсь разбудить их, если встану и начну сшибать валяющиеся кругом вещи.

Ой! Телефон. Лучше подойти, а то они проснутся.

– Ну что, они признали, что я не любовник-убийца.

Ура! Марк Дарси!

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он, что было очень любезно с его стороны, учитывая, что по моей милости он, как выяснилось, семь часов проторчал в полицейском участке. – Я бы тебе и раньше позвонил, но мне не хотели говорить, где ты, пока со мной не разобрались.

Постаралась изобразить, что все в порядке и настроение у меня хорошее, но потом не удержалась и проговорилась, что у Шерон нам втроем тесновато.

– Предложение пожить у меня по-прежнему в силе, – спокойно сказал он. – Свободных комнат хоть отбавляй.

Зачем он все время подчеркивает, что не хочет со мной спать? Похоже, между нами начинается пашминизм, а по истории Шерон и Саймона я прекрасно знаю, что в пашминизме увязаешь очень сильно и выкарабкаться из него практически невозможно, потому что при малейшем намеке на секс пашминисты начинают жутко волноваться, что «дружба» пойдет коту под хвост.

В эту секунду Джуд зевнула, перевернулась на другой бок и ногой задела стопку коробок из-под обуви, а те, в свою очередь, сшибли бусы, сережки, косметику и чашку кофе, содержимое которой пролилось мне в сумку. Я сделала глубокий вдох.

– Спасибо, – прошептала я в телефонную трубку. – Я с удовольствием поживу у тебя.


23.45. В доме Марка Дарси. О господи! Не так уж тут и хорошо. Лежу в одиночестве в совершенно белой комнате, почти пустой, не считая белой кровати, белых штор и пугающего белого кресла, высотой в два раза больше обычного. Здесь страшно: дом – точно огромный пустой дворец, и даже еды в нем нет. Надо проявить недюжинную смекалку, чтобы найти здесь что-нибудь, будь то электрический выключатель или кнопка спуска воды в туалете, потому что все замаскировано. А еще тут жутко холодно, прямо как в морозилке.

Странный, сумеречный день. Дремлю, просыпаюсь, снова дремлю. То вроде бодрствую, а потом ни с того ни сего проваливаюсь в сон. Так падает вниз подбитый самолет. Не пойму: или я еще не отошла от смены часовых поясов, или же сплю потому, что хочу забыться и ни о чем не думать. Хоть сегодня и воскресенье, Марку пришлось идти на работу, потому что в пятницу он пропустил весь день. Около четырех меня навестили Джуд и Шерон, принесли кассету с «Гордостью и предубеждением», но смотреть сцену с нырянием в озеро мне после провала интервью с Колином Фертом не захотелось. Так что мы просто поболтали и полистали журналы. Потом Джуд с Шерон стали с хихиканьем осматривать дом. Я уснула, а когда проснулась, они уже ушли.

Марк вернулся домой в районе девяти, принес еду из ресторана. В душе у меня жила надежда, что между нами произойдет примирение, но я так сильно старалась, чтобы по мне не было похоже, будто я хочу с ним секса и вообще будто я считаю, что нахожусь в его доме не исключительно по предписанию полиции, что мы держались друг с другом очень натянуто и формально, словно он врач, а я пациентка.

Вот бы он сейчас ко мне зашел. Как тяжело находиться в такой близости от него, хотеть к нему прикоснуться, но не иметь возможности это сделать. Наверно, надо с ним поговорить. Но как бы не сделать хуже! Если я скажу ему о своих чувствах, а он не захочет ко мне возвращаться, это будет невыносимо унизительно, учитывая, что мы живем вместе. К тому же ночь на дворе.

О господи! А вдруг все-таки это Марк прислал мне патрон? Вдруг он придет в комнату и застрелит меня? И вся эта девственно белая комната будет залита кровью, кровью девственницы. Правда, я не девственница. Просто монашенка, черт возьми.

Нельзя позволять таким мыслям приходить в голову. Разумеется, он тут ни при чем. На худой конец, у меня есть тревожная кнопка. Как ужасно лежать тут и не спать, зная, что Марк лежит в кровати этажом ниже, вероятно голый. М-м-м-м. М-м-м. Вот бы пойти вниз и страстно на него наброситься. Время, проведенное без секса: …оч. сложно подсчитать.

А вдруг он все-таки сюда придет! Я услышу шаги на лестнице, дверь тихонько приоткроется, он войдет, присядет на кровать – совершенно голый! – и… о господи, как мне плохо.

Вот бы я была как мама, вот бы мне хватало самоуверенности настолько, чтобы не волноваться, что обо мне думают другие. Но это очень сложно, когда точно знаешь, что именно кто-то думает. Кто-то думает меня убить.

Понедельник, 8 сентября

56 кг (это уже ЧП), кол-во потенциальных убийц, пойманных полицией: 0 (не оч. хор.), время, проведенное без секса: 15 033 600 сек (ЧП вселенского масштаба).


13.30. У Марка Дарси на кухне. Только что по непонятной причине съела огромный кусок сыра. Подсчитаю калории.

Вот черт. В одной унции сто калорий. В упаковке восемь унций, а я еще раньше съела где-то четверть, и сейчас остался только небольшой кусочек, значит, за тридцать секунд я съела пятьсот калорий. Невероятно. Может, засунуть пальцы в глотку, чтобы меня вытошнило? В память о принцессе Диане. А-а-а! Как мозг выдал такую отвратительную мысль? Ай, ладно, съем то, что осталось: подведу, так сказать, черту под этим печальным эпизодом.