Хелен Филдинг - Бриджит Джонс: на грани безумия

Наполнишь смыслом ты, им будешь господин,

Тогда Земля и все, что есть на ней, – твое,

Но, что еще важней, – Мужчина ты, мой сын!

Очень хорошее стихотворение. Очень хорошее, почти как книга для работы над собой. Может, поэтому-то Марк Дарси мне его и дал? Возможно, он каким-то образом почувствовал, что я попаду в беду! Или просто хотел мне намекнуть, что стоит изменить отношение к жизни. Вот нахал. Не уверена, хочу ли быть господином секундам, и вообще, что я сын. И встречать наравне победу и беду мне сложно, поскольку о победах в своей жизни вспоминать как-то не приходится. И все же. Постараюсь заставить служить себе сердце, нервы, жилы и т. д. и быть стойкой, как солдат Первой мировой, солдат колониальной армии или кем там был Редьярд Киплинг. Мне ведь даже легче: не грозит передовая и гибель под пулями. К тому же, сидя в заключении, я совсем не трачу денег, а это способствует улучшению моего финансового положения. Да, нужно подумать о том, какие в моей ситуации есть плюсы.

Положительные стороны пребывания в тюрьме

1. Не трачу денег.

2. Объем бедер заметно уменьшился, и я похудела как минимум на три кило – безо всяких усилий.

3. Волосам пойдет на пользу то, что я их не мою: такой возможности у меня раньше не было (кто ж с такой прической на улицу выйдет).

Значит, к возвращению домой я стану худенькой, волосы у меня будут шикарные, а критическое финансовое положение будет уже не столь критическим. Но когда я вернусь домой? Когда? Я буду старухой. Трупом. Если я проведу тут десять лет, у меня уже никогда не будет детей. Или придется есть специальные лекарства, и тогда я рожу восьмерых. Я превращусь в нищую одинокую каргу, которая грозит кулаком мальчишкам-хулиганам, сующим в почтовые ящики какашки. А может, удастся родить ребенка прямо в тюрьме? Попрошу помощника консула меня оплодотворить. Но где я возьму здесь фолиевую кислоту? Ребенок вырастет задохликом. Все, надо кончать с этими мыслями. Немедленно. Хватит нагнетать мрак и видеть в происходящем катастрофу.

Но ведь это и есть катастрофа.

Перечитаю снова стихотворение.

Калории: 22, перспектива сохранить спокойный твердый взгляд: отсутствует.

20.00. Женская исправительная колония, Бангкок. Сегодня утром меня перевели из полицейского участка в тюрьму. Я в отчаянии. Думаю, это значит, что на мне поставили крест. Камера большая, грязная и битком набита заключенными. Здесь по меньшей мере шестьдесят женщин. Чем грязнее и измотаннее становишься, тем больше тебя покидают душевные силы и ощущение своей индивидуальности. Сегодня я впервые за четыре дня плакала. Мне кажется, что жизнь моя потеряна и я сгину без следа, всеми забытая. Попробую поспать. Как хорошо было бы поспать.

23.00. А-а… Только я сумела погрузиться в сон, как тут же проснулась от того, что кто-то присосался к моей шее. Оказалось, меня взяли в оборот лесбиянки. Они меня целовали и щупали. Мне нечем было откупиться, чтобы они от меня отстали, потому что лифчик я уже отдала, а без трусов остаться ни за что не могу. Кричать и звать на помощь здесь тоже ни в коем случае нельзя. Пришлось отдать им свои джинсы и взамен получить грязный поношенный саронг. Хотя я, безусловно, ощутила себя жертвой насилия, мне чем-то понравились их прикосновения. Ой-ой-ой! Неужели я лесбиянка? Нет. Не думаю.

Время, потраченное на слезы: 0 мин (ура!).

Благодаря сну чувствую себя намного бодрее. Пойду посмотрю, где Прао. Прао – моя подруга, ее перевели сюда одновременно со мной, и я отдала ей свой лифчик. Хотя ей, в сущности, не на что его надевать, он ей очень нравится: она все время в нем ходит и повторяет: «Мадонна». Не могу не понимать, что ее симпатия ко мне целиком и полностью основана на корысти, но униженным и оскорбленным выбирать не приходится, а когда есть подруга – это хорошо. И потом, не хочу оказаться в ситуации, как с бейрутскими заложниками: когда их освободили и оказалось, что Терри Уэйта[19] все ненавидят.

Если постараться, ко всему можно привыкнуть. Ни за что не позволю себе унывать. Мои друзья наверняка из кожи вон лезут ради моего спасения. Джуд и Шерон организуют кампании в прессе и демонстрации у здания палаты общин: куча народу стоит с факелами и держит в руках плакаты с моим изображением.

Что-то же и я сама могу сделать, не сомневаюсь. Раз все зависит от того, чтобы поймать Джеда и получить от него признание, то власти могли бы, черт возьми, приложить и побольше усилий к его поимке и выбиванию этого самого признания.

14.00. Ура! Неожиданно для себя стала самой популярной девушкой в камере. Я разучивала с Прао тексты песен Мадонны и вдруг заметила, что вокруг нас собирается кучка слушательниц. Меня, похоже, сочли чуть ли не богиней, потому что я знаю тексты всех песен альбома «Immaculate Collection». Кончилось тем, что, повинуясь требованию масс, я надела лифчик, взяла в качестве микрофона в руки «тампакс», влезла на кучу матрасов и стала исполнять песню «Like a Virgin». В этот момент послышался ор надзирательницы. Я повернула голову и увидела, что в камеру входит помощник британского консула.

– А-а, Чарли! – любезно произнесла я, спустилась с матрасов и, пытаясь натянуть на лифчик саронг, поспешила к нему. – Как я рада, что вы пришли! Нам очень о многом надо поговорить!

Чарли старался не смотреть на мой лифчик, но взгляд его все время невольно обращался к нему.

Он принес мне передачу из британского посольства: воду, печенье, сэндвичи, средство от насекомых, ручки, бумагу и, что самое главное, мыло.

Меня захлестнула волна эмоций. Лучше подарка я в жизни не получала.

– Спасибо, огромное спасибо, не знаю, как вас и благодарить, – с чувством сказала я, еле удержавшись от того, чтобы не кинуться к нему с объятьями и не заняться с ним сексом прямо у решетки.

– Не стоит благодарности, это стандартный набор. Я бы вам и раньше его принес, но эти балбесы в офисе все время таскают сэндвичи.

– Ясно, – кивнула я. – Так, Чарли. Насчет Джеда.

Непонимающий взгляд.

– Вы помните про Джеда? – тоном строгой мамаши спросила я. – Парня, который дал мне сумку? Его обязательно нужно поймать. Я хотела бы, чтобы вы записали еще некоторые детали, а потом организовали мне встречу с кем-нибудь из отдела по борьбе с наркотиками, кто может возглавить поиски.

– Понятно, – выдавил из себя Чарли серьезным, но совершенно меня не убедившим тоном. – Понятно.

– Надо активнее взяться за дело, – продолжала я. – Если тайским властям настолько важно показать, как сурова их позиция в отношении наркотиков, что они без суда и следствия сажают за решетку ни в чем не повинных европейцев, они должны проявить заинтересованность в том, чтобы поймать наркодилера.

Чарли тупо уставился на меня.

– Ага, конечно, конечно, – протянул он, хмуря лоб и кивая. В глазах ни малейшего проблеска понимания.

Я еще несколько раз все ему объяснила, и до него начало доходить.

– Ага, ага. Понимаю вашу мысль. Ага. Они должны начать поиски того парня, из-за которого вы сюда попали, потому как иначе получается, что они ничего не предпринимают.

– Именно! – воскликнула я, в восторге от того, что мой труд принес плоды.

– Хорошо. Хорошо, – повторил Чарли, поднимаясь на ноги. На лице его было все то же серьезное выражение. – Сделаю все, чтобы они прямо сейчас взялись за дело.

Я смотрела ему вслед, задаваясь вопросом, каким образом такое существо сумело пробить себе дорогу в мир британской дипломатии. И тут меня осенило.

– Чарли? – позвала его я.

– Что? – он посмотрел, не расстегнута ли у него ширинка.

– Где работает ваш отец?

– Папа? – Лицо Чарли просветлело. – В Министерстве иностранных дел мой старик ошивается.

– Он политик?

– Нет, государственный служащий. Раньше был правой рукой Дугласа Херда.

Быстро глянув по сторонам и убедившись, что надзиратели на нас не смотрят, я наклонилась к нему и спросила:

– Как у вас тут карьера продвигается?

– Да если честно, почти не продвигается, – беззаботно ответил он. – Беспросветность полная, если только на острова не отправят.

– А если вы проведете блестящую дипломатическую операцию – вам это не поможет? – сказала я. – Может, позвоните своему папе?..

45 кг, кол-во… – о черт, на фиг все, мозги плавятся. Но это, конечно, на пользу похудению.

Полдень. Очень тяжелый день. Наверно, крайне глупо было с моей стороны думать, что я могу на что-то повлиять. До смерти замучили комары и блохи. Меня мутит, и я совершенно ослабла из-за непрекращающегося поноса. Учитывая, какой тут туалет, понос совсем некстати. Но чем-то мое состояние и хорошо: все кажется нереальным и так куда легче. Вот бы удалось поспать. Как жарко! Возможно, у меня малярия.

14.00. Долбаный Джед. Да какой сволочью надо быть, чтобы… Нет, нельзя предаваться ненависти, это мне лишь повредит. Отстранение. Я не желаю ему ни зла, ни добра. Я отстраняюсь.

14.01. Чертова свинья, козел драный, сволочь! Чтоб ему мордой в дикобраза въехать!

18.00. Есть! Есть! Час назад пришел надзиратель и забрал меня из камеры. Не передать словами, как здорово было оказаться снаружи и перестать вдыхать эту вонь. Меня отвели в комнату для допросов – маленькое помещение, в котором я увидела пластиковый стол «под дерево», серый металлический шкаф для документов и японский порнографический журнал для геев. Надзиратель спешно его спрятал, и в комнату вошел невысокий представительный таиландец средних лет. Звали его Дудвани.